|
|
|
Сегодня мой день. Мы только что выехали со стоянки, и всеми органами чувств ощущаю, что сегодня именно мой день. Моя любимая погода: солнце закрыто плотной дымкой, не жарко, и не холодно, градусов пятнадцать, ветра почти нет, дышится удивительно легко. Мое любимое дорожное покрытие: плотно укатанная грунтовка, неглубокий песок, перемежающийся полосами камней. Мой любимый рельеф: крутые короткие горки, скатившись с одной, на следующую вылетаешь одним махом, по инерции.
А утро не предвещало ничего хорошего. Едва проснувшись, не вылезая из спальника, померил пульс. Всё те же 90 ударов, и это означает, что мой ушибленный солнечным ударом организм не отдыхал даже во сне. Потом брызнул дождь. Растянули, было, тент, но зря старались, дождь тут же закончился.
Перед выездом долго скакали вокруг водопада. Вчера вечером всё были настолько заняты, что не успели его толком рассмотреть. Сегодня же, проехав всего двести метров маршрута, побросали велосипеды у дороги, и битый час лазили по скалам, щелкая фотоаппаратами.
Через полтора километра справа от дороги знак "кирпич" и назад - вправо в лес уходит дорога. По отчетам предыдущих групп мы знаем, что это такое. Где-то неподалеку пост рыбоохраны и еще один водопад, теперь уже на Титовке. Шум воды со стороны реки слышен, но как-то невнятно, мешают деревья. Несколько минут лазим по кустам, пытаясь выйти к берегу, но безуспешно. Сворачиваю на боковую дорогу, говорю: "Нам туда", и еду, не обращая внимания на протестующие возгласы Гены и Ани.
Метрах в двухстах от перекрестка большая поляна. Прямо передо мной избушка, обвешанная разнообразными табличками. Из табличек ясно, что перед нами пост рыбнадзора, и что здесь можно купить лицензию на отлов семги. У избушки на полянке врыт стол с лавками вокруг. На лавках сидят трое мужиков в сапогах и брезентовых костюмах, судя по виду, рыбаки. Подъезжаю, здороваюсь, спрашиваю, где тут у них водопад. Рыбаки степенно объясняют: "Вон там за домиком тропинка, пойдете по ней, как раз на водопад придете".
Подъезжает группа. Едем еще метров двести, дальше тропа идет склоном обрыва, здесь уже не проедешь. Бросаем велосипеды и топаем метров пятьдесят пешком. Водопад где-то рядом, он угадывается по шуму и плывущим по реке клочьям пены, но взгляду открывается только в последний момент, когда идти дальше уже некуда. Да и то, виден лишь краешек, а чтобы увидеть весь водопад вблизи, приходится на четвереньках ползти по крутой каменной стенке, цепляясь руками за выступы.
Зато зрелище стоит затраченных
усилий. Зажатое между высоких скалистых берегов русло перегорожено поперек
огромной скальной ступенькой, шириной метров тридцать и высотой с двухэтажный
дом. В самом углу этой плотины узкая щель, где бьется мощная зеленоватая струя,
дробясь на миллионы мелких капель. Словно зачарованные, молча стоим над
пенистым потоком, не в силах оторвать взгляд от бурлящего потока, словно
кролики от удава. Вдруг Татьяна машет рукой, и, перекрикивая шум водопада,
кричит: "Смотри, рыба!".
Действительно, в потоке мелькнула серебристая стрела. За ней другая. Это семга идет на нерест в верховья реки. Периодически над струей взлетают туши, размером не менее полуметра каждая. Несмотря на наши крики: "Давай, давай, родимая!" все они неизменно падают назад, бьются о камни. Возможно, из струи вылетали неудачники, а сильные запрыгивали, скрытые от нас потоком брызг, но мы не увидели ни одной рыбины, успешно преодолевшей препятствие. Суровая правда жизни. Право на размножение получают только самые сильные.
Возвращаемся к домику. Троица рыбаков по-прежнему сидит на лавочке, но теперь к ним присоединился четвертый. Высокий, плотный мужчина с фигурой, повадками и шутками отставного полковника, стоит на крыльце домика. По всему видно, что он здесь начальник над всеми егерями. Такого момента Витя упустить не может. Тут же достает маршрутную книжку, и ненавязчиво спрашивает: "А вы нам печать не поставите?".
По части проставления в маршрутку различных печатей и штампов с названиями населенных пунктов Витя большой специалист. Обычно для подтверждения прохождения маршрута хватает трех-четырех отметок в ключевых пунктах, но Вите этого мало. Он не пропускает ни одной вывески, ведь за каждой вывеской обязательно должен находиться круглый, прямоугольный, или какой-нибудь более замысловатый штамп. Если бы какой-нибудь медведь выкопал бы себе берлогу под табличкой, сажем, "Заповедник", наш руководитель и от него добился, чтобы тот тиснул на бумагу какой-нибудь лиловый оттиск с названием заповедника.
Но наш собеседник не так прост.
- Э-э-э, ребята, наша печать в Мурманске находится. - авторитетно заявляет он.
- Ну тогда рыбы нам продайте! - не теряется Витя.
- Мы рыбой не торгуем. И зачем вам рыбу покупать, если у вас своя удочка есть.
Вот глазастый! Сразу видно профессионала.
Он уже успел разглядеть привязанное к раме Гениного велосипеда складное
удилище, и теперь уже наверняка оценил, не браконьеры ли мы. На браконьеров мы
не похожи, и сразу подобревший мужик тычет пальцем в Гену:
- А ну-ка, подойди сюда!.
- Зачем? – испугался Гена.
- Что зачем?! Рыбу ловить умеешь? Муха у тебя есть?.
- Ну… эта… – начал Гена формулировать ответ.
- Всё ясно. Иди сюда! - И егерь ведет
Гену внутрь домика, где пробыли они очень недолго.
- Ну вот – продолжает он, выйдя с нашим
рыболовом на крыльцо через пару минут. – В реке не ловить, ловите по ручьям и
озерам. Закинешь за камень и ведешь, ведешь… Форели там много.
Гена тем временем уже упаковал в
коробку какую-то хитрую фирменную финскую муху. Благодарим хозяев, едем дальше.
Почти сразу дорога выходит к берегу Титовки и мы километров пять неторопливо
едем по песчаной дороге вдоль левого берега реки. Пейзаж резко поменялся.
Казалось бы, откуда на Кольском полуострове большие реки? Это же не сибирские просторы,
и даже не среднерусские. До визита сюда я даже не знал, что есть такая речка
Титовка. А тут на тебе. Вырвавшись из горных теснин на более-менее равнинное
место, Титовка вдруг резко стихла, посолиднела, разлилась. И, несмотря на еще
плывущие по поверхности хлопья пены из под водопада, обрела спокойствие и
величавость подлинно великой русской реки. Поменьше, конечно, будет Тихого Дона
или Волги – матушки, но в их компании не ударила бы лицом в грязь.
А когда на вершине очередного подъема обнаружили нечто вроде смотровой площадки и подошли к краю крутого, высокого обрыва, я и вовсе почувствовал себя Стенькой Разиным, стоящим на вершине поросшего диким мохом волжского утеса. Горные склоны разбежались в стороны, и на дне образовавшейся равнины Титовка разливается широкими петлями вокруг поросших лесом песчаных островов и полуостровов.
За смотровой площадкой очередное
диво. Прокладывая дорогу, строители просто срыли бульдозером верхушку сопки, а
вырытую породу сгребли так, что образовался длинный и узкий песчаный гребень.
По нему дорога с высоты метров пятьдесят плавным изгибом спускается вниз. Со
стороны напоминает нечто из "Властелина колец". А еще вспоминается
документальный фильм о том, как хитрые китайцы строили дорогу через
китайско-вьетнамскую границу. С чужой стороны они провели трассу на протяжении
двух километров по берегу пограничной реки, а сразу за мостом увели трассу в
джунгли. Таким образом они в случае заварушки могли скрытно подъехать со своей
стороны и обстреливать противника, словно в тире. Здесь ситуация похожая. На
такой дороге хорошая батарея смогла бы, наверное, достаточно долго сдерживать
целую неприятельскую армию.
Ехать по узкому гребешку с обрывающимися справа и слева высокими крутыми насыпями жутковато, и мы волей-неволей заосторожничали. Все, кроме Татьяны. Она, заметив, что Витя расчехлил видеокамеру, решила продемонстрировать мастерскую технику езды на спуске. За что и поплатилась. Лихо рванула вниз, так что на повороте ей пришлось резко тормозить. Переднее колесо пошло юзом, и наша гонщица полетела боком в грязный, перемешанный с чем-то вроде золы песок.
Разозлилась она настоящей спортивной злостью. И когда я предлагаю остановиться и обработать ссадины, она угрюмо огрызается. Нечего, мол, и так сойдет. Но мне вспомнилось падение Гали Масловой на Искандеркуле, когда из-за ерунды, из-за плохо обработанных ссадин дело чуть не закончилось заражением крови, и я продолжаю настаивать. Нахожу поддержку в лице Маслова с его железными аргументами: "Хватит… это самое! А то… это самое!".
Против такого возразить Тане
нечего. Останавливаемся, Аня достает аптечку. Нужна вода, чтобы развести
таблетку гидропирита, и Витя бежит с фляжкой к небольшому ручью за водой.
Возвращается довольный: "В ручье минералка течет!". Действительно, берега
ручья красноватые, а вода имеет характерный вкус ржавчины.
Яростно промываем ссадины, пока из них не начинает сочиться чистая кровь. Татьяна достает из заначки фломастер, который вместо краски заправлен зеленкой, замазывает ранки. У Невского игривое настроение, он забирает у Татьяны фломастер, и пририсовывает к зеленому кружку на Таниной коленке ручки, ножки, голову. Получается то ли зеленый человечек, то ли пингвин, и вся группа радостно смеется.
Вышло солнце, снова становится жарко. Еду, уткнувшись взглядом в песок. В голове роятся всякие творческие мысли. Вспоминается поручик Дуб и его знаменитое: "Вы думаете, что меня знаете? Нет, вы меня не знаете! Может вы знаете меня с хорошей стороны? Теперь вы узнаете меня с плохой стороны!". А хорошо бы начать будущую книжку о походе стильно: "Вы думаете, что знаете Север? Нет, вы не знаете Севера. Я покажу вам Север с той стороны, о которой вы не подозревали. Вы, наверное думали, что здесь холодно? Нет! Тут очень жарко!..." Воспоминания о романе Гашека окончательно приводят меня в хорошее настроение, и я даже начинаю бурчать себе под нос какой-то веселенький мотивчик.
Так неспешно подъезжаем к
перекрестку. Прямо перед нами мост через Титовку. Если верить карте, нам нужно
оставить мост справа и проехать еще километра полтора. Там поворот налево и
начало подъема к безымянному перевалу. А этот перекресток на карте не
обозначен. Некоторое время стоим в замешательстве, спорим, куда ехать. Карта
всё же старая, на ней что-то написано про 1942-й год. Да и ходят среди туристов
слухи, что топографические карты выпускаются для массового потребителя
картографическим издательством имени Ивана Сусанина, которое карты эти
специально искажает, дабы посягнувшие на нашу территорию враги и шпионы,
воспользовавшись ими, заблудились бы к чертовой бабушке.
Пока мы с Татьяной крутим карту, пытаясь привязаться к местности, Витя нашел на обочине полдесятка крепких, крупных и симпатичных подосиновиков. Однако вместе с грибами на обочине присутствует небольшая свалка, внушающая мне определенные сомнения в экологической чистоте грибов, кричу Вите: "Брось их нафиг, дальше хороших наберем!", и уже спешившийся Витя не без сожаления вновь влезает на велосипед.
Мы всё же решили, что
поворачивать нужно именно здесь. Перед нами прямой как струна участок песчаной
дороги, длиной с полкилометра, и на другом его конце торчат красноватые, с
зелеными прожилками мха и кустарника, зубцы скал. У самого их подножия дорога
виляет вправо, и обнаруживается узкий распадок, в который крутым каменистым
подъемом уходит дорога. Ехать невозможно, даже несгибаемый Гена слезает с
велосипеда и вместе со всеми толкает своего железного коня в гору.
На вершине подъема небольшое, но очень симпатичное озерко с довольно теплой водой, в которое тут же ныряет Витя. А я щелкаю фотоаппаратом и думаю: "Хорошо бы подборочку фотокарточек организовать:
- 100 километров до Северного Ледовитого океана (купание в ручье на первой стоянке);
- 80 километров до Северного Ледовитого океана (купание в Килпъярве);
- 25 километров до Северного Ледовитого океана (купание на второй стоянке, у водопада);
- 15 километров до Северного Ледовитого океана (купание в озере);
- 0 километров до Северного Ледовитого океана (купание в океане).
Из озера вытекает ручей под названием
Пьяный. Рассказывают, что он называется так потому, что здесь перед подъемом на
перевал положено остановиться и тяпнуть сто граммчиков на ход ноги. Тяпнуть нам
еще время не пришло, а вот закусить не помешало бы. И Маслов радостно встречает
подотставшую Аню:
- Анна Павловна, жрать давай! - Аня сегодня дежурит, и потому везет перекус.
- Обойдешься! – мрачно отвечает Аня. - Дай сначала помыться.
- Ты что такая злая? – идет на попятную
Вова. А меня при виде этой небольшой перепалки посещает муза, и тут же
рождается афоризм, достойный занять почетное место в сборнике мудрых
высказываний рядом с мыслями таких классиков жанра, как Бернард Шоу, Станислав
Ежи Лец, а также песика Фафика. И я радостно ору:
- Слушайте все! Мудрый мысль говорить
буду! Слушайте: "Немытая женщина злее голодного мужчины!"
После обеда я выезжаю первым,
чтобы никуда не спеша немного пофотографировать. Въезжаю на небольшой подъем,
по берегу очередного озера огибаю скалу… и оказываюсь в настоящей тундре.
Влезаю на высокий камень, оглядываюсь вокруг. Всего в полукилометре позади
горные склоны, густо заросшие деревьями, кустарником, высокой, сочной травой. А
здесь, насколько видит глаз, скалы да камни. Море камней: черных, красных,
рыжих, в полоску и в крапинку, округлых и угловатых, поросших зеленым мхом и
салатовым лишайником. В глазах рябит от цветных пятен, становится понятно, где
черпают вдохновение разработчики раскраски для камуфляжной формы и
маскировочных сетей.
Лишь по берегам озер и озерков кое-где торчат стелющиеся по камням кустики, высотой не выше колена. Озер здесь великое множество. Больших и маленьких, а то и просто луж. Любое углубление заполнено чистейшей водой. Вода, правда, талая, безвкусная.
Пока я прыгал по камням с
фотоаппаратом, проехала группа. Поднимаю брошенный на обочине велосипед, сажусь
в седло, еду догонять. Дорога нескучная. Идет как бы ступенями. Крутой короткий
подъем, потом вдоль склона сопки более-менее ровно. Справа стенка, слева обрыв.
Потом очередной взлет и снова ровно. Кое-где по склонам и у подножия обрывов
валяются остатки не вписавшейся в повороты автотехники: железные коробки,
бывшие когда-то БТРами, скелеты грузовиков, а также отдельные детали
вышеупомянутых конструкций.
Всё же вчерашнее дает о себе знать. Иду по рыхлому черному песку и крупной щебенке, словно в тумане. Как поднялся на перевал, не помню. Пришел в себя только на берегу небольшого озера. Валяемся с Витей и Таней на мягком мху. Наблюдаем, как ветер треплет похожий на куски ваты пух какой-то травы. Ветер сильный. Здесь, на самой верхотуре, во впадине между склонов сопок он дует ровно и мощно, словно в аэродинамической трубе.
Ждем остальных. Подходят Гена с
Масловым. Причем голос последнего оказался на перевале минут на пять раньше
хозяина. Вова любит поговорить, и делает это от души, на полную громкость,
поэтому слышим мы его задолго до того, как наш механик в сопровождении
кострового показался из-за перегиба дороги, метрах в ста пятидесяти позади.
Подходит Аня. Ей тоже очень тяжело. Обычно обращающаяся со своим велосипедом
бережно и аккуратно, тут она с какой-то злостью бросает его прямо в дорожную
пыль, пинает ногой, и тут же лезет в озеро мыться.
Сам перевал четко не выражен и ничем не обозначен. Может он здесь, а может на вершине вон того бугорка, за поворотом, метрах в трехстах дальше. Около километра петляем среди скал, озер и камней по относительно ровной дороге. Вдруг впереди как-то неожиданно показывается голубая полоса Мотовского залива. Точнее, небольшого заливчика Кутка-губы, отделяющего полуостров Средний от материка.
И сразу дорога ныряет вниз.
Начинается длинный и опасный спуск, на котором то разогнавшись на относительно
ровном участке неожиданно влетаешь в щебенку, то, засмотревшись на изумительной
красоты скалы красного гранита, с зелеными прожилками мха, не замечаешь лежащий
на дороге булыжник. То вдруг потащит в сторону колесо на гладкой каменной
плите. Да еще по заду стучит седлом прыгающий на неровностях дороги велосипед.
И так долгих восемь километров. На таком спуске вместо того, чтобы отдыхать,
устаешь почти так же, как на подъеме.
Наконец въезжаем на перешеек полуострова Средний. Полуостров встает перед нами округлыми сопками. Левее, на материке, видны отвесные склоны хребта Мустатунтури. "Черные тундры" по-саамски. То ли из-за опасности так называются, то ли из-за цвета почвы. Черной каменной крошкой засыпана почти вся дорога, по которой мы только что перевалили хребет. Перешеек между материком и полуостровом холмистый, зарос карликовым лесом, из которого там и тут торчат верхушки камней.
По описаниям здесь должны стоять пограничники. И они действительно когда-то здесь стояли. Справа от дороги бульдозером выкопана яма метра два глубиной и метров сорок в диаметре. Песок из ямы насыпан бруствером со стороны моря, так, что стоящая в яме стальная цистерна с вырезанными в ней окошками и дверью, надежно защищена от холодных северных ветров. Напротив цистерны остатки шлагбаума, а за ними перекресток. Пред нами две дороги. Правая ведет по восточному берегу Среднего кратчайшим путем на полуостров Рыбачий. Левая ведет, в общем-то, туда же, но она проходит вокруг всего полуострова, по западному и северному его берегам и раз в пять длиннее. Первоначально мы собирались ехать по ней, но полученное от пограничников в Мурманске предупреждение об ухудшении пятого числа погоды нас насторожило. Стоим на перекрестке, словно Добрыня Никитич с Алешей Поповичем у столбового камня, решаем, куда ехать.
Снова жарит солнце. У всех пересохло во рту, хочется пить. Вода рядом, только что проехали небольшую речушку. Но перевал отнял столько сил, что вернуться на триста метров назад никому не хочется. Только для Гены лишние полкилометра в радость. Собирает фляги, едет за водой.
Когда он возвращается, решение
уже готово. Здравый смысл торжествует. Поворачиваем направо и попадаем на
замечательную, очень приятную дорогу. Плотно укатанная грунтовка вначале идет
по берегу Кутовой губы. До моря каких-то метров тридцать. Едем, созерцаем
нежно-голубую, с солнечными блестками поверхность воды, копошащихся у берега в
зарослях водорослей чаек.
Проходим вброд небольшой ручеек. Вообще-то есть мост, но он в таком состоянии, что проехать через него смог бы лишь Бэтмен. Остальные едут в объезд, благо ручей в это время года совсем узкий, метр-полтора. За мостом берег плавно поворачивает налево, к северу. Начинается губа Мотка. Чуть дальше по берегу лес. Причем не карликовый, а вполне приличный лес с высокими, метра три, деревьями. Губа с трех сторон закрыта горами, и открыта лишь для южных ветров, так что климат тут мягкий.
Приходит время перекуса. Бросаем велосипеды на дороге, продираемся через кустарник и спускаемся к берегу. Пока Витя с Таней собирают ракушки, я тащу Маслова ближе к берегу. Мне нужно завершить задуманную серию фото. Голубое небо с редкими полосками облаков, ультрамариновая полоса морского залива, горы на заднем плане. Не хватает только фотомодели в купальном костюме, чтобы получилась отличная открытка: "Пламенный привет с южного берега Северного Ледовитого океана!". Отбросив ложную скромность, моделью решаю поработать сам. Лезть в рюкзак за плавками лень, решаю, что велотрусы в комплекте с модным аксессуаром - найденными вчера солнцезащитными очками, вполне заменят купальный костюм. Сую Маслову фотоаппарат, лезу в полосу прибоя. Щелчок - шедевр готов.
Хорошо, что берег при этом не попал в кадр. Пляж выглядит так, словно кто-то вылил на него громадное количество свежего коровьего навоза. На море отлив, и на каждом камушке в полосе отлива скользкая зеленоватая куча морской капусты. Водоросли эти у меня всегда вызывали чисто гастрономические ассоциации. Помню, в прошлом тысячелетии, году эдак в восемьдесят третьем, в Тулу завезли огромную партию морской капусты в брикетах. И мы с соседями по общежитию быстро нашли достойное применение этому продукту. Брался ломоть черного хлеба, густо мазался сливочным маслом. Из морозилки доставался капустный кирпич и быстро, пока не растаял, разрезался на куски толщиной сантиметра полтора. Куски кидались на хлеб сверху. Тяпнешь пятьдесят грамм сорокаградусной, да побыстрее бутерброд куснуть. А в капусте мелкие такие льдинки, на зубах похрустывают. Холодно во рту, а ты туда картошечки жареной, со скворчащей сковородки. А потом повторить… Всё, не могу больше писать, слюной захлебываюсь.
Теперь перед нами горами лежит та самая морская капуста. Мне стало интересно, какова же она на вкус в своем натуральном виде. Нашел полоску поприличнее на вид, откусил, пожевал. Ничего общего с тем восхитительным продуктом из моей молодости. Как жесткостью, так и вкусом, точнее его отсутствием, напоминает кожаную подметку от ботинка.
Посидели немного на валяющихся на берегу бревнах, наверное, вывалившихся с какого-то лесовоза и выброшенных сюда морской волной, помедитировали на море. Пора ехать. Чем дальше едем, тем озабоченнее Гена. "Эта… Еду я еду, а меня там поймают, арестуют и в губу посадят". "Не бойся" - отвечаю я ему - "В губе хорошо, спать не на земле, а на нарах, готовить не надо, кормят три раза в день". Мне тоже тревожно. Мысль об Анином номере паспорта в моем пропуске не дает покоя. "Может, еще на пару в губе сидеть будем" – успокаиваю я Гену.
Еще один поворот налево. Здесь, если верить карте, должны находиться какие-то строения поселка Большое Озерко, но их нет и в помине. Основная часть поселка уже видна на склонах сопок полуострова Рыбачий. От Рыбачьего теперь нас отделяет узкий залив Озерко. Залив мелководный, верхушки камней торчат чуть ли не на его середине.
Наконец, долгожданный КПП. Вернее, ждали КПП, а оказался ППК – пункт пограничного контроля, именно так указано на стоящей здесь табличке. Специально, наверное, путают аббревиатуры, чтобы враги не догадались. На шлагбауме, опираясь грудью о перекладину, висит пара пограничников. Один – вылитый Таманцев из повести Богомолова "В августе 44-го". Здоровенный малый с накачанной шеей. Форма явно узковата для широченных плеч и тугих рельефных мускулов. Едва завидев нас, он слезает со шлагбаума и выходит навстречу. Вид у него хоть и не грозный, но, как говорил Хрюн Моржов: "Внушаить", и мы, даже не услышав еще сакраментальной фразы: "Предъявите документики!", уже лезем в рюкзаки за паспортами и пропусками.
Забрав документы, Таманцев уходит в стоящий здесь же зеленый фургон, а мы пытаемся разговорить его коллегу, худенького белобрысого парня:
- Привет, давно служишь?
- Дослуживаю… три месяца осталось. Раньше в Мурманске служил, теперь вот здесь.
- А где лучше?
- Здесь, конечно. Здесь хорошее место, тихое.
Место здесь действительно тихое. Сегодня едем целый день, видели всего две или три машины.
- А сам откуда будешь?
- Серпухов.
- О! А мы из Тулы. Почти земляки, всего
сто километров разницы.
Землякам парень обрадовался. И так, судя по всему не сильно молчаливый, тут он сделался словоохотлив до чрезвычайности. И мы не преминули воспользоваться этим обстоятельством. Помня о мелких неточностях на карте, я решил уточнить некоторые моменты у почти местного жителя.
- Вот здесь проехать можно? – спрашиваю
я, тыча пальцем в дорогу по западному берегу Среднего.
- Конечно! Тут машины ездят, мы их с
заставы в бинокль видим – радостно сообщает земляк – Вот тут наша застава –
тычет он пальцем в карту – А вот так к ней дорога идет, только она на вашей
карте не обозначена.
Парень рассказывает охотно и подробно. Находка для шпиона. К счастью, из будки выходит Таманцев, и это спасает Мурманский погранотряд от полного разоблачения его военных секретов. "Ильичев и Шмаренков" – объявляет Таманцев – "Подойдите ко мне". Мы подходим.
- Шмаренков! У вас номер паспорта не совпадает с указанным в пропуске.
- Машинистка! – умоляюще кричу я – То ли
ваша, то ли наша машинистка ошиблась. Два раза один и тот же номер указала.
Посмотрите на пропуск Присакарь!".
- Да, действительно – хмыкает часовой,
сличив пропуска. – Хорошо! Теперь Ильичев. Почему у вас пропуск на имя
Камоликова?
- Это замена! – подключается группа
поддержки под руководством лично нашего командира – готовился один человек,
поехать не смог, в последний момент его заменили другим.
- Хорошо. Я должен сообщить начальнику
заставы.
И Таманцев снова уходит в фургон. Томительно тянутся минуты ожидания. Даже общение с разговорчивым земляком как-то само по себе затихает. Наконец, часовой выходит: "Шмаренков едет, Ильичев остается".
В общем, в том, что Гену не пропустят, практически никто не сомневался, хотя до последнего момента надежды не теряли. Счастье, что меня еще пропустили. Забираем у пограничника паспорта и начинаем перепаковывать рюкзаки. Берем у Гены котлы, хлеб, оставляем ему часть продуктов, топор, Аня отдает ему свой персональный котелок, в котором она ежевечерне заваривает для себя персональный чай из каких-то хитрых трав. Договариваемся встретиться послезавтра на перешейке между Средним и материком, у заброшенного КПП. "Даже палатку ставить не нужно" – шутит всегда неунывающий Маслов – "В бочке ночевать будешь".
Поднимается шлагбаум и мы, послав Гене последние воздушные поцелуи, едем дальше. Через пару километров с парой небольших спусков – подъемов оказываемся на перешейке, разделяющем полуострова Средний и Рыбачий. Пейзаж на перешейке неприглядный. Справа уже упомянутая лужа мелководного залива Озерко, слева болото. За болотом торчит невысокая округлая гора под названием Клубб.
Проезжаем вдоль берега залива по мягкой пыльной дороге и оказываемся у очередного перекрестка. Справа видны полуразвалившиеся строения поселка Большое Озерко, а слева… Слева стоят новенькие, сияющие вагончики. Над вагончиками развевается флаг, слышен мерный шум работающего дизеля, ходят какие-то люди. И прямо в этот поселок из вагончиков упирается дорога. Судя по карте, здесь она должна идти к мысу Немецкий – первой цели нашего путешествия. Но с той точки, где мы стоим, совершенно не видно, действительно ли она ведет к мысу, или идет только до поселка. И есть только один способ проверить: поехать и спросить.
У вагончика стоит и курит сильно смахивающий на гриб–поганку мужичонка лет пятидесяти, худой, в спортивных штанах с отвисшими коленками, в болтающейся на тощих плечах белой майке, бледный, но зато с красными, обожженными на солнце лысиной и ушами. "Не знаю! Не знаю!" – замахал он руками в ответ на наши вопросы – "Я не местный, не знаю ничего". И тут же испуганно убежал. Но зато из вагончиков вышли более серьезные товарищи, разговор состоялся.
Это поселок бурильщиков. Ищут нефть на Среднем. Где-то там, среди гор, стоит их буровая. Работают вахтовики, собрали их чуть ли не со всей России. Рассказывают о суровом житье-бытие. Большинство успело поработать на самых различных месторождениях, от Сахалина до Калининграда, а здесь работают с весны. Маслов авторитетно объясняет нефтяникам, что вагончики, в которых они живут, делают в Туле, на заводе Желдормаш. "Хорошие вагончики, теплые" – одобряют мужики.
Пока суть да дело, Витя успел найти розетку и зарядить аккумулятор видеокамеры. Возвращается с заряженными аккумуляторами, кульком пирожков и буханкой свежеиспеченного, еще теплого хлеба. Это нас угостил местный повар.
Про дорогу мы уже все выяснили, и, несмотря на теплый прием, делать здесь нам больше нечего. Полдевятого вечера, и солнце уже зашло за Клубб. Поднимаемся чуть в гору, и через километр пути выезжаем на берег залива Большая Волоковая губа. Дорога веселая. Покрытие – камни средним размером примерно с кулак. Возить издалека их не пришлось. Склон горы выше дороги разворочен бульдозерами полосой метров пятьдесят ширины. Плетемся по камням со скоростью черепахи.
К счастью плетемся недолго, километра три. Проезжаем небольшой бревенчатый мостик через маленькую речушку. Говорю командиру: "Вить, вставать нужно здесь". "А где тут вставать?" – меланхолично вопрошает командир – "Тут одни камни кругом". И всё же вставать нужно именно здесь, и я твердо в этом уверен. Бросаю велосипед на дороге и поднимаюсь вверх по склону.
Прямо передо мной китайской
стеной высится гряда сопок. В стене виден пролом, оттуда и вытекает привлекшая
наше внимание река. Каскадом водопадов она сбегает по склону к Волоковой губе.
Вдоль реки в обе стороны полоска леса. Густые заросли чего-то высотой не выше
пояса, но зато с березовыми и рябиновыми листьями. Среди зарослей заросшие мхом
маленькие полянки, как раз на одну палатку. Мох густой, высокий. Мягко пружинит
под ногами. Меж зеленых звездочек мха ярко горят красные точки брусники. Торчат
похожие на ершики для мытья бутылок светло-зеленые ветки хвоща. В общем, место
очень приятное. Лучше для стоянки не найти.
Зову остальных, притаскиваю свой велосипед. Сил не осталось никаких. Вытряхиваю на полянку содержимое рюкзаков, покопавшись в куче вещей выуживаю оттуда мыло, полотенце, чистое белье и иду к реке мыться. Для того, чтобы погрузить свое несчастное, ударенное солнечным ударом тело в прохладные воды, приходится сползать вниз с трехметрового обрыва. Речушка даром что маленькая, а каньон себе прорыла в скальных породах очень внушительный. По скользким камням пробираюсь к ближайшему водопаду и, повизгивая от наслаждения, влезаю в упругую струю.
Наверх вылезаю заново родившимся. Выуживаю из кучи вещей на этот раз накомарник, тюбик с репеллентом и куртку со штанами. Комарья и мошек здесь полно. Пока двигаешься, комары и гнус кусать не успевают. Стоит остановиться, облепляют со всех сторон. Конечно, ничего страшного, насмерть не загрызут, но хочется комфорта, и я облачаюсь, словно космонавт в скафандр.
Появляется Маслов. Он ходил купаться в море. Бросает мокрое полотенце и деловито уходит исследовать окрестности. Последней, минут через сорок, возвращается Аня. Она облюбовала себе укромное местечко под мостом и устроила водные процедуры по полной программе. Ане для полного счастья нужно очень мало: много воды и час свободы. Вот и сейчас она в отличнейшем расположении духа, и даже гнус ее не огорчает. "Наша мошка, злая, таежная" – радостно заявляет она, томно отмахиваясь от насекомых.
К этому времени дежурные Витя с
Татьяной уже приготовили ужин и накрыли на стол. Причем "накрыли на
стол" в буквальном смысле слова. Чуть выше по ручью Маслов набрел на
остатки какого-то лагеря. Возможно, там стояли геологи. Остались деревянные
настилы под палатки, кое-какая мебель и куча мусора. Обнаружился там и почти
новый стол, который Владимир Петрович тут же оприходовал.
Одиноко стоящий посреди тундры деревянный стол выглядит несколько сюрреалистично. Но у нас он пробудил известный русский кухонный инстинкт. Весь вечер проводим за столом, беседуя на различные темы. Для начала я произношу небольшую проповедь о пользе алкогольсодержащих напитков. Привожу высказывания мудрых людей: "Пиры устраиваются для удовольствия, вино веселит жизнь" (Екклезиаст); "Пей вино, не горюй! Огорчения мира яд смертельный, а противоядье в вине" (Омар Хаям); "Питие на Руси веселие еси" (князь Владимир Красно Солнышко); и т.д.
Как говорит французская поговорка: "Господь хранит дураков и пьяниц". Удача нам понадобится, а дураком быть не хочется. Легкой дозой алкоголя завоевать божье расположение - более достойное решение задачи. Поэтому я твердо решил восстановить прошлогодние традиции "брызгания". Пока Маслов разводит в кружке вечернюю дозу, пытаюсь уговорить Невского присоединиться к компании брызгальщиков. Привожу массу доводов. Главный: Мы брызгаем во славу богов, а авторитет командира у нас настолько высок, что его брызг стоит всех наших вместе взятых. И, если не будет он просить удачи вместе с нами, то боги могут нас просто не услышать.
А то, что алкоголь вредит здоровью, так это чушь. Как говорил Жванецкий: "Алкоголь в малых дозах полезен в любом количестве". Ссылаюсь на более весомый авторитет, моего знакомого, бывшего областного терапевта, а ныне профессора, доктора медицинских наук, врача-кардиолога Володьку Шкарина, который всегда утверждал, что согласно последним медицинским исследованиям, 50 грамм водки ежедневно перед обедом укрепляют сосуды и снижают риск заболеваний сердца. Злоупотреблять, конечно, нельзя, а кто бы спорил. Любое лекарство в лошадиных дозах убьет быстрее водки.
То ли мой импровизированный спич оказался убедителен, то ли Витя богов убоялся: "Ладно, налейте чуть-чуть". Маслов плескает в командирскую кружку. Читаю вечернюю молитву: "О Нептун, владыка морей! Приносим тебе сию малую жертву. Да ниспошли нам хоть денек хорошей погоды!" и брызгаю в сторону залива. Мы сидим на берегу океана и я справедливо полагаю, что погоду здесь определяет не кто иной, как морской владыка.
Невский выпил вместе со всеми, весь скривился: "Ну и гадость!". А у нас вечерний треп уже в полном разгаре. Сердечно – сосудистая тематика нашла горячий отклик в среде беседующих. Кровоснабжение плавно сворачивает на мышечную систему, спринтерская и стайерская типы мускулатуры переводят стрелку на велоспорт, проблемы подготовки трековиков и шоссейников. Потом у Маслова срабатывает какая-то ассоциация, и он рассказывает историю про своего деда, который в войну нашел патроны и спрятал под крышей сарая. Сарай загорелся, патроны начали рваться, напугали стоявших в деревне немцев и деда чуть не расстреляли.
Разговоры всё продолжаются и продолжаются до поздней ночи. Хотя какая там ночь! Летнее солнце где-то совсем недалеко за горизонтом, освещает нежно-розовым светом полоски облаков, а залив, кажется, светится изнутри. Тишина и спокойствие царят кругом, спать не хочется, а хочется сидеть и сидеть, и впитывать эту тишину, очищая измученную суетой душу, и дышать этим воздухом свободы.
Когда все уже расползались по палаткам, ко мне подошла Таня: "Григорий, как правильно: "Печенега" или "Печенга"?". Отвечаю: "Печенга". "Двенадцать" радостно улыбается Татьяна и уходит довольная.
|
|
|
