|
|
|
Встал рано. Сходил к озеру за водой, развел костер, поставил котлы на огонь. Оставил у костра Аню, а сам поднимаюсь на пригорок, чтобы осмотреться. Посмотреть есть на что. Похоже на рай, только без сада. Низкое утреннее солнце окрасило светло-оранжевым пышную кучку облаков, висящих над невысокими сопками. Всё это отражается в зеркальной, без единого пятнышка ряби поверхности озера. На берегу за лиловой полосой иван-чая притихли наши палатки. Над ними вьется легкий дымок от костра. Костер развели на вчерашнем месте, на дороге. Машин всё равно нет и не предвидится. За дорогой полоса карликовой березы, растущей у подножия холма. Склон холма внизу пологий, но чем выше, тем становится круче, а у самой вершины, на высоте сорокаэтажного дома стоят отвесные скалы с торчащими наверху сейдами.
Тишина и покой вокруг необычайные. Не шумят деревья, не кричат птицы, не стрекочут кузнечики, по причине полного отсутствия как первого, так и второго с третьим. Все слуховые ощущения ограничиваются звоном в ушах. Ну, еще шуршит неподалеку пакетами с едой Аня.
Потихоньку начинают выползать из палаток мои спутники. Как по заказу навстречу им с вершин сопок вдруг выползает пелена тумана. Не доходит до лагеря метров пятьдесят, и неподвижно зависает на склоне, словно боится чужаков. Небо потихоньку затягивается облаками, холоднеет прямо на глазах. Каждое утро я, исполняя штурманский долг, записываю показания термометра. Два часа назад он показывал +15, а сейчас уже всего +10, и температура всё еще падает. "Пора сваливать, пока не поздно" - говорю командиру. Но тут, как назло, брызжет дождь. Не очень сильный, не очень долгий, но командир у нас любит ездить с комфортом. "Высушим палатки и поедем!" – таков его окончательный вердикт.
Что же, будем ждать. Хотя дождь таков, что даже не нужно лезть в палатки. Маслов притаскивает к костру полиэтиленовый пакет и достает оттуда пару снарядов то ли к крупнокалиберному пулемету, то ли к мелкокалиберной пушке. Калибром где-то миллиметра двадцать два, сантиметров двадцать пять в длину. "Вчера на дороге нашел, пока вы с погранцами общались". Устраивается поудобнее у костра и начинает с увлечением курочить свою находку. Та курочится легко. Видно, что пролежала она в земле не один год, гильзы насквозь проржавели. Но вот Вова отколупывает ржавчину, выковыривает внушительного размера пулю и достает из гильзы пакеты с пороховым зарядом. Несмотря на нелегкую судьбу, порох вполне боеспособен, и, когда наш минер - подрывник бросает мешочки в костер, те с характерным шипением вспыхивают яркой вспышкой.
Палатки почти высохли, но тут
дождь брызжет снова, потом еще раз… Мы всё не едем. Неугомонный Маслов
опять
занялся обустройством лагеря. Притащил откуда-то стул на железных
ножках и
почти новый, зеленого цвета ящик из-под военного снаряжения. Снабженцем
бы ему
работать в какой-нибудь приличной конторе. Это надо же,
посреди тундры стул
откопал. Под влиянием изыскательской ауры Петровича вылезаю из палатки,
тоже иду
поискать чего-нибудь полезного, и заодно разведать дорогу прямо по
курсу.
Первым делом нарываюсь на заросли морошки. Ягода растет у подножия южного склона, и потому крупна, сочна и зело на взгляд приятна. Пришлось временно прервать изыскания и устроить небольшой ланч. Тем более, что уже одиннадцать часов, "Пора подкрепиться" - как говаривал один литературный герой.
Иду дальше вперед. Ближе к западной оконечности озера остатки укреплений. Почти прямо от дороги перпендикулярно к ней в склон горы уходит ряд ниш, метров по десять длиной, и метра по три шириной. Дно ниш выстлано рыжим слоем ржавчины. Кучами валяются выпотрошенные гильзы. Похоже, охотники. Выковыривают пули, порох ссыпают, остальное выбрасывают. Тут же валяются еще не выпотрошенные патроны, остатки оцинкованных ящиков, гильзы от ракетниц с надписями "Orion" и еще что-то вроде "Verbereich die 31.6 Pfelfpatrone", запалы от минометных мин, некоторые с зарядами. Рай для "черных археологов".
Набираю
горсть боеприпасов, иду
в лагерь. Зачерпываю с дорожного покрытия песок и камешки, оттираю ими
донышки
гильз, чтобы можно было разобрать маркировку. "P198",
"P207", "S*"…
Да, ничего не понятно. Разве только вот эти цифры: "36",
"39", "40", очевидно обозначают год выпуска. Ладно,
остальное подождет до Тулы. Позже, покопавшись в справочниках, удалось
выяснить, что боеприпасы эти для винтовки Маузера образца 1896 года,
"S*" – утяжеленная пуля, P с
цифрами – код завода. На минометных запалах – "WASAG
39 5cm", тут всё понятнее. Фирма, год выпуска,
калибр. Боеприпас к ротному 50 миллиметровому миномету образца 1936
года. Хотя
и тут удалось выудить нечто загадочное: "RWS 18 28
88".
Пока я сижу у костра и тру песком гильзы, возвращается Маслов. В одной руке полиэтиленовый пакет, доверху набитый патронами. В другой – стальная трубка, сантиметров тридцати в длину. Копнул чуть в глубину, напал на слой, до которого потрошители не добрались. Патроны полной боевой форме, часть еще в обоймах по пять штук. Правда, большинство в пятнах коррозии, хотя попадаются экземпляры в образцовом состоянии.
Некоторое время крутим в руках загадочную трубку. С одного торца ввинчена заглушка с небольшим отверстием в центре. С другого вставляется пирамидальной формы штуковина с торчащими штырьками. Сбоку трубка проржавела, внутри видны проходящие по всей длине полые пластиковые стержни. Призвали на помощь все наши познания в области военной техники, и решили, что перед нами взрыватель то ли от авиабомбы, то ли от обычного фугаса. Пирамидка со штырями не что иное, как электродетонатор, внутри проходят замедлительные трубки, наполненные порохом (порох, правда, высыпали задолго до нас) а через дырку в заглушке вырывается огненная струя, поджигающая основной заряд.
Владимиру Петровичу, очевидно, не дают покоя боевые заслуги деда-подрывника. Начинает выкручивать из патронов пули, гильзы бросает в костер. Порох с шипением взрывается, отброшенные реактивной струей гильзы летят в разные стороны.
Патронов много, потрошить все долго, но не пропадать же добру. Обсуждаем, как их лучше использовать. Я предлагаю играть в русскую рулетку, всё равно сейчас делать нечего, скучно. Невский подумал, и сказал, что лучше, когда кто-то медленно собирается, постреливать в его сторону. Что же, идея хорошая. Ее можно начать реализовывать прямо сейчас, день давно повернул к вечеру, а мы всё бродим бесцельно вокруг лагеря. На брызгающий периодически дождь внимания никто уже не обращает. Успели пообедать.
В начале пятого стоящий до тех пор неподвижно на северном склоне, в некотором отдалении от лагеря туман начинает постепенно опускаться, и у Вити не выдерживают нервы: "Всё, собираемся, едем". "Давно пора" – говорю про себя. Черная археология вещь, конечно, интересная, но в непогоду я предпочитаю находиться поближе к теплому жилью. Выезжаем почти в пять часов вечера.
Стоило чуть выехать из под защиты обрывистого горного хребта, почувствовали на своей шкуре ледяное дыхание Севера. Ветер с Ледовитого океана продувает насквозь, и чем выше мы поднимаемся на очередной подъем, тем сильнее ветер. Через два километра очередной перевальчик. По неписанным велотуристским правилам на вершине подъема группа должна собраться в полном составе, поднявшиеся первыми ожидают отставших. Сейчас с нами нет Вити и Вовы, но на вершине, совершенно голое место, и ветер гуляет здесь в полную силу. "Едем дальше" – решаю я – "Найдем, где можно от ветра укрыться, там подождем".
Спускаемся по длинному мокрому склону, пока не натыкаемся на небольшую нишу на обочине, среди камней. Ниша маленькая, поэтому велосипеды бросаем на дороге, сами сбиваемся в кучку и начинаем ждать. Ждем пять минут, десять. Ребят всё нет. Начинаем потихоньку замерзать. "Девчата, ехали бы вы вниз, нашли бы место потеплее, а мы здесь подождем" – предлагаю я. Девчат долго уговаривать не пришлось, садятся на велосипеды и скрываются за поворотом дороги.
"А давай я назад поеду, узнаю, в чем дело" – предлагает Гена. "Давай" – говорю – "Если что, зовите". Самому мне что-то не очень хочется ехать навстречу ледяному ветру и моросящему дождю, да еще и в гору. Хотя я практически восстановился, но в ногах еще ощущается некоторая слабость. А Гене всё нипочем, разворачивает велосипед и уезжает за перевал.
Сижу в нише, изредка выскакивая оттуда, чтобы побросать в рот набранной с ближайшего склона черники, и вновь залезть греться в жалкое, но укрытие. Минут через двадцать показывается Невский. Спрашиваю:
- А где остальные?
- Маслов сейчас приедет, а Гена к рыбакам уехал, курево стреляет.
- Какое курево, он что, офигел? Теперь его еще ждать?
К счастью, Гена появляется всего через пару минут. Едем догонять дам. Огибаем очередное озеро, поднимаемся на очередную гору. За небольшим хребтом попадаем в царство сейдов. Они здесь везде, несколько штук стоят прямо на обочине дороги, а слева, в некотором отдалении, огромная поляна, сплошь заставленная священными камнями. С виду обычные булыжники, но если подъехать ближе, видно, что каждый заботливо подперт снизу камушками поменьше, чтобы, не дай бог, не опрокинулись.
Дождь чуть успокоился. За хребтом более-менее ровный участок, засыпанный крупной щебенкой из красного гранита. Ехать по такой щебенке не очень приятно, зато очень красиво. Вспоминается сказка, где девочка Элли шла со своими спутниками в Изумрудный город по дороге ВЖК – вымощенной желтым кирпичом. Получается, что мы сейчас едем по дороге ВКЩ. За девочку Элли вполне может сойти Татьяна. Невский, тщательно ее опекающий, конечно же Храбрый Лев. К тому же Лев – царь зверей, Невский – царь нашей группы. Гена со своими стальными мышцами, железной волей и чугунным упрямством настоящий Железный Дровосек. С небольшой библиотекой в рюкзаке и, словно солома, торчащими в разными стороны бородой и шевелюрой, я чувствую себя Страшилой Мудрым. Никак не придумываются персонажи для Ани и Вовы. На роль песика Тотошки никто из них не тянет. Хотя рукодельник Маслов вполне мог бы сойти за Гудвина, Великого и Ужасного, большого мастера по изготовлению всяких волшебных штучек. Теперь Аня… Там, в сказке из женских персонажей есть еще три добрые феи и две злые волшебницы…
Тут мои литературные воспоминания прерывает возглас. На обочине стоит мужик в камуфляжном бушлате и больших сапогах. Увидев меня, он радостно орет:
- Во! Это по-нашему!
- По-бразильски? – уточняю я, моментально
переключившись на не менее известный, чем сказка про Элли, фильм.
- Ага, по-бразильски - радуется мужик.
Слева от дороги виднеется небольшое озеро, на его берегу большая палатка военного образца. Рыбаки. Приехали на ГАЗ-66, который стоит здесь же, неподалеку. За машиной прячутся от ветра наши боевые подруги. Общительный Гена пытается завести с рыбаками разговоры, но времени у нас мало, быстро прощаемся и уезжаем.
Когда-то в этом месте был
достаточно большой мост. Уходя, немцы его взорвали. Думали, наверное,
что
отсутствие моста остановит русские войска. Наивные! Они даже не знали,
что
через эту речушку проехать не просто, а очень просто. Нужно только
спуститься
по не очень крутому (значительно меньше 90 градусов) склону, затем
проехать
между опор моста, и подняться по второму не очень крутому склону. И для
этого
совсем не нужно быть танком, бронетранспортером, или, там, велосипедом.
Даже
обычная Нива, чуть побуксовав и поревев двигателем, на наших глазах
легко
въехала на этот бугорок.
Въехали и мы. Вновь трясемся по крупной щебенке под холодным противным дождем. Из распадков растрепанными хлопьями со страшной скоростью летит туман. Холодный ветер с океана лезет под ветровки, норовит сдуть с дороги. Висящий у меня на лямке рюкзака термометр показывает всего семь градусов выше нуля. Проезжаем ущелья с цепочками озер и скалистыми склонами. Красота пейзажей была бы выдающейся, если бы не было так холодно.
Где-то у дороги вновь слышен тот периодический свист, который Вова принял вчера за радиомаяк. "Вспомнила!" – говорит вдруг Аня – "Это птичка так кричит. У нас в Сибири такие водятся. Мне отец рассказывал, когда они так кричат, это к плохой погоде".
Снова подъемы сменяют спуски. У дороги стоит давешняя "Нива". Ее водитель и трое пассажиров, прячась от ветра за скалами, пытаются сварить на примусе обед. Судя по объемному пластиковому багажнику на крыше, перед нами автотуристы.
- Эй, ребята – кричат автотуристы нам – Далеко еще до
Печенги?.
- Километров пятнадцать – кричу им в
ответ, сориентировавшись по карте – Только там брод, вы, наверное, не
проедете.
- Мы проедем – отвечают ребята.
- Ну, тогда удачи! – И я, отпустив тормоз, давлю на педали.
Едем по берегу очередной северной красавицы. Волны плещут прямо в обочину дороги. Здесь хорошо, крутой обрывистый берег защищает от холодного ветра, успеваем чуть согреться. Разговаривая с автотуристами, я чуть отстал от группы, приходится ускоряться, чтобы догнать. Успел поравняться с Геной, слышу громкий хлопок.
- Камеру пробил – говорит мне Гена.
- Помощь нужна? Может, Маслова позвать?
- Нет, сам справлюсь, у меня запасная есть.
Что же, поменять камеру дело недолгое. Нужно только предупредить остальных, чтобы подождали. Ускоряюсь еще раз. Группу догоняю метров через пятьсот. У озера в этом месте длинный узкий залив, и дорога делает петлю вокруг него. "Гена пробился, ждем, пока починится". Все покорно останавливаются, и, прислонив велосипеды к придорожным камням, разбредаются в поисках места, где можно было бы спрятаться от ветра. Залив здесь не просто так, а оттого, что как раз в этом месте с севера на юг идет глубокий распадок, и оттуда сифонит, словно из открытого окна в быстро едущем автобусе. Окно хоть можно закрыть, а здесь черта с два. Возвращаться назад, чтобы спрятаться от ветра, никому не хочется, а впереди очередной подъем, там ветер еще сильнее. Кое-как, скрючившись, устраиваемся за жалкими, полутораметровой высоты стенками на обочине, сидим мокрые, словно куры на завалинке под дождем. Витя с Таней бодрятся, а на Аню вообще смотреть страшно. Она не только замерзла, но и сильно устала, и теперь сидит, обхватив колени руками, на лице неземная скорбь. Точная Аленушка с картины Васнецова.
Ждем минут десять. Гена всё еще копается на противоположном берегу залива, и, судя по всему, ехать никак не собирается. "Что мы просто так сидим, давай, что ли перекусим" – предлагает командир. Перекусить никто не против. Аня достает из рюкзака заранее порезанную колбасу, орешки, конфеты. "Сухари еще нужно, но они у Геннадия" – объявляет Татьяна. "Ничего" – говорю – "Там недолго, сейчас приедет".
Съели колбасу, схрумкали орешки, сосем карамельки. Гена ремонтируется уже минут тридцать, и пока не видно, чтобы ремонт приближался к концу. "Еду за сухарями" – говорю командиру - "Заодно узнаю, долго ли еще он там собирается копаться".
Подъезжаю к пострадавшему. У того разобрано полвелосипеда. Чтобы вытащить колесо, пришлось отвинтить багажник, зачем-то снять седло. Теперь наш механик озябшими руками пытается натянуть на обод покрышку. Обод мокрый и скользкий. Пальцы от холода не гнутся. Дело движется с трудом. Подключаюсь, и объединенными усилиями всё же удается водрузить покрышку на ее законное место. Гена быстро собирает велосипед, начинаем накачивать колесо. Я первым хватаюсь за насос. Минут через пять осознаю, какая же это хорошая штука, плохой насос. На улице колотун, а мне тепло и хорошо. "Эта" – дергает меня за рукав Гена – "Дай покачать, я тоже погреться хочу".
Наконец, поехали. Дождь, который вначале шел порывами, теперь поливает беспрерывно. Но помимо дождя у меня проблемы поважнее. Последние два дня наш рацион в значительной степени состоял из грибов, пищи, как известно, грубой. И эти дни я ехал, ощущая постоянную тяжесть в желудке. И вот теперь вдруг почувствовал, что тяжесть эта переместилась сантиметров на тридцать ниже. А вокруг снова ровная, словно аэродром, тундра. Собираю в кулак остатки сил, ускоряюсь в очередной длиннющий подъем. На удивление легко обхожу Гену. Тот едет как-то тяжело, и даже кое-где топает пешком, чего за ним ранее не наблюдалось. Неужели устал?
Наконец справа от дороги вижу обломок скалы, метра полтора высотой. Бросаю велосипед на дороге, нахожу уютное местечко у подножия камня. Пытаюсь устроиться поудобнее, и тут почти натыкаюсь носом на торчащую из мха очередную ржавую железяку. Характерная цилиндрическая форма и рваные, выгнутые в разные стороны, словно лепестки колокольчика, края заставляют предположить, что предо мной остатки авиабомбы. "Во, блин" – думаю – "Уже и до ветру нельзя сходить, чтобы не наткнуться на "эхо прошедшей войны".
Длинный пологий спуск по серому, даже без обычных пятен мха склону, и мы оказываемся в лесу. Под ногами журчит по камням небольшая речушка. На карте в этом месте очередной мост, на местности очередное отсутствие оного. Однако небольшая глубина и не очень крупные камни позволяют перелететь водоем, не вылезая из седла.
Непрекращающийся холодный дождь вызывает у меня упаднические настроения. Хочется встать лагерем прямо сейчас, переодеться в сухое, тяпнуть для сугреву и поскорее забраться в теплый спальник. Еду, кручу головой, высматривая площадки для лагеря, но их нет. Где слишком сыро, где слишком круто, тут слишком большие камни, а там слишком мало места. Так и продолжаем ехать по сырой, размокшей дороге, лавируя между луж и ям с водой туда, где впереди среди деревьев виден просвет. Там море, губа Печенга – длинный залив Варангер-фьорда.
Снова река, снова шлепаем где по камням, а где и прямо по воде. За этой рекой привычные уже камни сменяет глина. И на этой мягкой, размокшей от дождя дороге вдруг появляется след одинокого велотуриста. Да, это действительно, скорее всего, велотурист. Вот след от переднего колеса велосипеда. Более извилистый, вьется вокруг следа от заднего колеса. Этот более плавный и гораздо глубже, чем первый. Ясно, что на заднем багажнике был значительный груз, баул со снаряжением. Я вспоминаю, что читал в отчете какой-то группы о следах одинокого байкера. Неужели до сих пор скитается по местным дорогам?
Не дойдя до залива, дорога виляет влево, выполаживается. Здесь плотно укатанный песок, ехать по которому легко и приятно. Но недолго. Через три километра упираемся в очередную реку с очередным отсутствующим мостом. Мост был, и его почерневшие бревна еще лежат кое-где в болоте, являющемся по совместительству берегом реки, но толку от них никакого. Мы с Масловым пытаемся найти дорогу через трясину - безуспешно. Метров двадцать еще можно прыгать со скользких остатков моста на кочки и обратно, но даже до середины топи пройти не удалось.
Тем временем Витя с Таней ищут другую дорогу, и они удачливее нас. Не доходя до моста метров ста, от дороги идет вправо объезд. Там короткий спуск среди деревьев, а потом глубокая колея в полосе хорошо размешанного торфа. Командир с завхозом уже тащат свои машины по этой дороге, по щиколотку в жидкой грязи, изо всех сил стараясь, чтобы велосипеды не вильнули из колеи в сторону, где уровень грязи уже по колено.
Гена, не раздумывая, ныряет за командиром. Мне же, единственному, кто до сих пор не одел резиновых сапог по причине их отсутствия, лезть в кроссовках в грязь неохота. Пошарив с Петровичем по кустам, находим сухую тропу в обход, тащим свою технику туда. Следом за нами идет Аня, до этого стоявшая, терзаемая сомнениями на берегу трясины, никак не решаясь нырнуть в эту грязь.
Тропа идет по самому берегу залива, через густые заросли. Повсюду торчат корни деревьев. Идти тяжело, но зато сухо и комфортно. Метров через триста выходим к реке. Тут на песчаном пляже уже топчутся в нерешительности наши спутники. Дорога ныряет под воду и выныривает метров через тридцать, на другом берегу.
Я читал про этот брод в отчетах и помню, что проходим он только когда на море отлив. Сейчас как раз это благоприятное для нас время. Полоса прилива хорошо видна на высоких берегах, и ее уровень метра на полтора выше, чем уровень воды в реке сейчас. Слышу краем уха разговор, что неплохо бы заночевать на этом берегу, здесь лес, место ровное, а на том берегу огромный пустырь с жидкими кустиками, а деревья видны где-то далеко. Решаю в спор не вступать, его исход для меня очевиден. Часа через полтора взойдет луна, начнется прилив. Тогда уже не пройдем. Подкатываю к воде и, не теряя темпа, хватаю велосипед подмышку, и быстренько перетаскиваю его через реку. Разворачиваюсь, и не давая группе опомниться, бегу назад, хватаю велосипед Ани, и также быстро тащу его на другой берег вместе с цепляющейся за рюкзак и безуспешно пытающейся мне помочь хозяйкой.
На этот раз вместе со мной в воду решительно ступает Вова. За ним Гена. Витя с Татьяной всё так же нерешительно разуваются, закатывают штаны. Возвращаюсь еще раз, беру Татьянин велосипед, пытаюсь тащить его. Но Татьяна почему-то отдавать велосипед не хочет. Вцепившись в рюкзак повторяет: "Не надо, я сама, я сама…". "Тебе помочь хотят, а ты оказываешься! Отдай велосипед!" – сурово цыкает на нее командир. Вместе с подоспевшим Масловым отнимаем у Татьяны машину, тащим через реку.
Пока затаскиваем технику на высокий песчаный подъем, Аня дает Невскому интервью: "Мальчики и девочки" – начинает она с интонацией нищего на паперти – "не ходите в походы, лежите лучше дома на диване, грейтесь под пуховым одеялом, смотрите телевизор. Посмотрите на меня, какая я "красивая". Увидите меня, испугаетесь". Интервью проходит под веселое хихиканье стоящей тут же Татьяны. Дослушав до конца, она выражает свое мнение: "Я с этим не согласна!"
А мы уже вытащили все машины наверх, ходим, ищем, где поставить лагерь. Здесь, вблизи, пустырь выглядит еще хуже, чем с того берега. Какие-то рытвины, канавы кругом, трава высокая. Вот там, возле кустиков, разве, место неплохое. Тащим велосипеды к кустикам и начинаем уже отстегивать рюкзаки. "А это что ещё за щиты такие?" – кричит вдруг Невский, пытающийся найти под свою палатку площадку поровнее. Идем смотреть лежащие на земле щиты. У них какая-то до боли знакомая форма. Продолговатая, сужающаяся с одной стороны и прямоугольной нашлепкой с другой. Ба! Так это же ростовые мишени!. "Стрельбище!" – судорожно вспоминаю я. "Мурманчане писали, что за бродом стрельбище. Как я мог забыть!".
Вот удивились бы завтра солдаты. Пришли свои нормативы сдавать, а вместо мишеней наши палатки стоят. Нет, нельзя здесь останавливаться. Нужно ехать дальше, хотя ехать страх как не хочется.
Едем краем полигона, вдоль полосы колючей проволоки. Перед нами, чуть слева, возвышается темное здание. Пункт управления огнем, или как оно там еще называется. В сером сумраке чернеют провалы окон, и лишь в одном горит свет. Караульное помещение, наверное.
Справа земляной купол, оттуда торчит железная труба. Снизу, в небольшом окопчике, темнеет вход. "Блиндаж" – говорит Витя – "Можем заночевать". "О! Давайте заночуем" – радостно откликается Гена – "Печку затопим, согреемся, вещи высушим". Вещи, конечно, просушить хорошо бы, дождь льет уже почти восемь часов, и на нас давно нет сухой нитки. Но ночевать здесь, в чужом блиндаже, на территории действующего военного объекта… "Да вы что" – говорю. "Нас здесь завтра арестуют всех, Поди потом доказывай, что ты не вражеский лазутчик!". Сомнения разрешает Татьяна. Ныряет в блиндаж и, вынырнув, сообщает, что внутри узко, места очень мало, все не поместятся. С сожалением, а я с облегчением, едем дальше.
Пролезаем под закрытым шлагбаумом. Дальше асфальт. Километра через полтора выезжаем на шоссе Мурманск-Печенга. Всего каких-то четыре дня мы свернули с него, но за эти дни было столько впечатлений! Кажется, что и Тула, и Мурманск были в далеком-далеком прошлом.
По отличному асфальту летим, словно на крыльях, пока не упираемся в мост через реку Печенгу. У моста монумент с надписью: "Печенга. Основана в 1533 году." За мостом в серой сумеречной мгле белеют корпуса стандартных многоэтажек.
На часах почти полночь, и пора бы нам уже вставать на ночевку. Но где? Останавливаемся у моста, и начинаем обсуждать этот жизненно важный вопрос. Пригодных для стоянки мест по дороге не наблюдалось. Мы с Масловым разглядели уходящую от моста в придорожные кусты тропинку, идем на разведку, следом за нами идет и Витя. Результаты удручающие. Крутые склоны, сплошь поросшие густым кустарником, а редкие ровные площадки сплошь заболочены.
Возвращаемся к мосту, докладываем результаты разведки. Наши товарищи хотя и разочарованы, но не очень. Они без нас тут сами обсуждали варианты установки лагеря. Гена предлагает встать прямо под мостом. Соблазненная близостью воды, Аня его осторожно поддерживает. Татьяна машет рукой в сторону города. Вот там, белое здание. Скорее всего церковь, там можно заночевать, они круглосуточно работают.
Перспектива ночевки в церкви меня как-то не радует. Командира, судя по его виду, тоже. Они с Геной лезут под мост, возвращаются ни с чем. Там узко, много мусора и крупные камни. Цугцванг, как говорят шахматисты. Любой ход ведет к поражению. К счастью вспоминаю, что метрах в двухстах позади я видел грунтовку, уходящую в придорожные кусты. Может она ведет на какую-нибудь полянку, куда ездят на пикники местные жители? В крайнем случае, палатки можно поставить прямо на дороге, ширина позволит.
Командир с сомнением хмыкает, но выбора уже нет. Разворачиваемся, едем назад. Дорога идет через лес, слева небольшое болотце, но метрах в ста от шоссе кусты чуть отходят от дороги, получается полянка раза в три шире, чем колея. Не ахти, конечно, но выбирать уже не приходится.
К счастью, дождь закончился. Разводим большой костер, чтобы согреться. С громадным удовольствием сбрасываю мокрую одежду, влезаю в теплый свитер. После брода в каждой кроссовке, наверное, по полкило речного песка. Песка этого пополам с торфом в носках столько, что я даже не пытаюсь возродить прошлогоднюю традицию сжигания грязных носков в костре, просто выбрасываю их в овраг. На ноги сухие шерстяные носки, сухие тапочки и становится совсем хорошо.
В дополнение к костру и шерстяным носкам, сегодня разводим двойную порцию спирта. Даже командир, промерзший насквозь, просит: "И на мою долю разведите!". Событие неординарное, и от осознания торжественности момента моя вечерняя молитва полна трагизма и пафоса: "О, боги! За что вы прогневались на нас! Наливаем командиру, дабы он смог причаститься, и принятием сей огненной воды во славу вашу снискать вашей милости! Да ниспошлите нам хоть денек хорошей погоды. Богам саамским, Зевсу, Нептуну, Бурхану". Брызгаю, соответственно, на северо-восток, где стоят мустантунтурские сейды, на северо-запад, откуда по прежнему ветер гонит тяжелые дождевые тучи, на север, в сторону залива и, наконец, на восток, где по моим понятиям живет бог кочевых народов Монголии и Прибайкалья Бурхан. Спать снова ложимся в третьем часу ночи.
|
|
|
