|
|
|
Снова длинное скучное утро, снова
сушим вещи. Решил немного прогуляться. Где-то недалеко, ниже по течению Коньи,
шумит вода. Там то ли водопад, то ли пороги. Иду на шум. Мягкая песчаная колея
выводит к берегу. Река почему-то живо напоминает мне родную Упу. Та же серая
вода, те же кусты, растущие прямо от берега. Только вот течение… Русло Коньи
здесь сужается, и струя воды резко ускоряется, переливаясь через торчащие по
всему руслу камни, образуя шумные водовороты, бочки и прочие фигуры с
названиями из лексикона туристов-водников.
На берегу стоянка рыбаков. Я не разбираюсь в рыбацких технологиях, но стальная бочка и жестяные корыта вызывают у меня из памяти слово "коптильня". Вокруг традиционная куча мусора. В стволе стоящей посереди поляны сосны торчит нож. Подхожу, вытаскиваю. Нож грязноват, на лезвии видны оранжевые пятна свежей ржавчины. Но ни грязь ни ржавчина не скрывают отличной шведской стали. Оттираю грязь. На лезвии обнаруживаю то, что ожидаю увидеть. Клеймо "K.J. Eriksson. Mora – Sweden". Вот так-то. Зная о моей любви к режущим предметам, байкальские боги подарили мне в прошлом году складник почти местного, китайского производства. Боги саамские более качественную, но также местную, скандинавскую продукцию. Нужно как-нибудь на Урал съездить. Глядишь, шашку какую-нибудь златоустовскою найду.
На маршрут выходим примерно в час
дня. Я, не дождавшись, выхожу чуть раньше. Обуваю специально приготовленное для
бродов снаряжение - рваные кеды, чтобы не ходить по бродам босиком, и порванные
еще на Байкале штаны от ветровки, чтобы в холодной воде ноги не мерзли.
Перетаскиваю велосипед через грязную лужу, топкой торфяной дорогой подхожу к
берегу, и налегке разведываю брод. Ключевой участок – метров пятнадцать у
нашего, левого берега. Здесь глубина чуть выше колена и сильное течение.
Остальные метров сорок проще. Держусь вдоль цепочки камней, которые, похоже,
отбрасывали с дороги в стороны первопроходцы брода. Есть здесь пара ям и
скользкие камни, но в основном вода доходит до середины голени, и течение
гораздо слабее, чем вначале.
Отмечаю для себя, что к трем обязанностям с еврейскими названиями – штурман, боцман и шаман, прибавляется четвертая – лоцман. Перетаскиваю вещи на другой берег и занимаю на торчащем посередине реки камне удобную точку для фотосъемки. К этому моменту подходят остальные. Им не так удобно, как мне, приходится разуваться и раздеваться почти до пояса (снизу). И Витя, которому щекочут пятки камешки на дне реки, от души заливается Хохотунчиком.
На другом берегу на елке висит почти новая, но грязноватая тельняшка. Командир тут же предлагает ее мне, как боцману. А зачем она мне, когда в рюкзаке лежат аж три? Отказываюсь. Одеваемся и, преодолев полосу грязи в конце объезда, оказываемся на привычном песочке. У меня такое чувство, что я что-то позабыл. Но проехали почти километр, пока я понял что именно. На положенном месте под крепежной резинкой позади рюкзака отсутствуют оленьи рога. Некоторое время борюсь с собственной жадностью. Ведь что такое рога? Совершенно бесполезный предмет, лишний вес. К тому же, как представлю, что приехал домой и говорю своей супруге: "Дорогая, я тебе рога в подарок привез"… Как она это воспримет? Вот в чем вопрос! С другой стороны, не для того же я половину Кольского полуострова, от Рыбачьего до Лапландии тащил этот трофей, чтобы бросить его висящим на придорожном дереве. А вот увидит какой-нибудь натуралист из заповедника висящие посереди тайги рога типичного обитателя тундры, свернет себе мозги, пытаясь решить загадку их появления. Нет, нужно вернуться. Говорю командиру, чтобы меня не ждали, разворачиваюсь, еду назад к броду.
Рога сиротливо висят на ветках
березы, к которой четверть часа я прислонял велосипед. Засовываю их на
положенное место, под крепежную резинку, еду догонять остальных. Через километр
пути крутой подъем. На вершине подъема слева открывается Пыршозеро с красивыми
мысками и большим зеленым островом. Озеро хорошо видно по причине того, что лес
между ним и дорогой совсем молодой, лет пять, не больше. Среди молодняка
черными скелетами торчат стволы деревьев постарше. Похоже, не так давно здесь
был лесной пожар.
Слетаю по длинному спуску к реке Коодыш. Здесь, перед впадением Коодыша в Пыршозеро нехарактерный для здешних мест широкий распадок. Леса нет, внизу болото, а по склонам невысокий кустарник. Можно совершенно беспрепятственно любоваться окрестными пейзажами. Сейчас, правда, верхняя часть пейзажей безнадежно закрыта низкими тучами и не видно ни возвышающейся чуть правее на семьсот метров выше уровня моря и на шесть с лишним метров от уровня нас вершины Пыришнуайвиш, ни стоящих чуть южнее Застеида 1-го и Застеида 2-го. Зато отлично видны березки – елочки, растущие по склонам вышеозначенных горных массивов, а также целиком все горы высотой менее полукилометра.
У реки меня ждет группа. Лежащее перед нами препятствие в виде текущей воды шириной метров десять и глубиной сантиметров тридцать не внушает опасений, а зря. Легкомысленно повешенная на рог руля кроссовка плюхается в воду прямо посередине реки, и, подхваченная течением стремительно уплывает в сторону Пыршозера. До ближайшего обувного магазина дня три хода, и перспектива топать эти три дня в дырявых кедах меня совершенно не привлекает. Бросаю велосипед посередине реки, и бегу вниз по течению ловить кроссовку. Поймал, и тут же прыгаю за второй, которая висела на втором роге руля и при падении велосипеда тоже поплыла по реке.
За рекой крутой подъем. У дороги висит желтая табличка с надписью: "Лапландский государственный заповедник. Вход запрещен". Странно, если верить карте мы въехали в заповедник километров пять назад. Факт, что вход в заповедник запрещен, очевидно, сильно нервирует местную публику, и они срывают злость на табличке. Она вся в оспинах от дроби. Тут же валяются стрелянные гильзы.
Тяжело найти человека, не слышавшего о Лапландии. Даже самые тупые наверняка знают, что именно здесь живет Санта-Клаус, заграничный родственник нашего Деда-Мороза. Хотя местные жители наверняка скажут, что настоящий Дед-Мороз проживает именно здесь, на берегу озера Чуна, а Великий Устюг, активно раскручивающий себя в качестве родины дедушки, просто самозванец.
Более продвинутые вспомнят путешествие Нильса с дикими гусями. Курс гуси держали сюда, в девственные старовозрастные леса. Возраст лесов доходит до десяти тысяч лет. Они появились здесь сразу после таяния льдов последнего Великого оледенения. В развитие их на протяжении всего этого времени не вмешивались никакие силы, кроме природных. Возраст деревьев в этих лесах достигает 600 лет, и это уникальное явление для таких высоких широт. Среди лесов лежат более полутора сотен великолепных озер, около сотни порожистых рек. В общем, если бы у гусей были губы, можно было бы сказать, что губа у гусей не дура. Компанию гусям составляют еще две сотни различных видов пернатых, налетающих сюда летом, словно москвичи на Анталью. Зимовать остаются только два десятка местных видов.
Со зверями в заповеднике
победнее, всего три десятка видов. Но в эти три десятка входят медведь бурый и
волк. По дороге едем осторожнее, постоянно выискивая на песке медвежьи и волчьи
следы. Но всё безуспешно. Разглядели, разве, в одном месте на дороге некие
вмятины, похожие на следы лося. Но зато обнаружили другое. На рыхлых участках
отчетливо видны велосипедные следы. Кто-то проехал здесь незадолго до нас.
Возможно, тот же Емельянов с группой. Может, кто другой. Но однозначно ясно,
что раз кто-то проехал, проедем и мы. Это радует.
Очередной подъем и очередной спуск. Очередные обгоревшие остатки моста впереди. В прошлом году здесь ходили запорожцы, мост еще был цел. Речка Печа выглядит посерьезнее, чем всё, что мы проходили до сих пор. Промчавшись по порогам, вода с силой проносится между сложенных из шпал, засыпанных внутри камнями, опор бывшего моста, чтобы еще метров через двадцать завертеться в уже в новом пороге. Брод как раз на самой стремнине, ниже моста. Там уже промеряет фарватер приехавший раньше других Гена.
Конью можно было пройти с
рюкзаком на спине и с велосипедом в руках. Здесь такой номер не пройдет.
Таскаем велосипеды отдельно, рюкзаки отдельно. В самом глубоком месте, как
говорил старшина Васков: "По это самое… вам по пояс будет".
Приходится соблюдать крайнюю осторожность. Кто-то пытается в качестве дополнительной
опоры использовать велосипед, но это еще хуже, парусность у него большая, и
течение тут же пытается снести велосипед вместе с хозяином. Видя такое, Татьяна
попыталась решить проблему, поднять велосипед повыше, и допускает типичную для
новичков ошибку – вешает велосипед на шею. Тут же на нее нападает Невский, и
поделом. Если вдруг падаешь с велосипедом в руках, его можно всегда бросить.
Пусть даже потеряешь технику, сам жив останешься. Велосипед на шее при падении
работает как гильотина. Сам Витя вместе с Петровичем нашли более правильное
решение – выломали палки-слеги, и переходят реку, упираясь в дно слегами.
За бродом метров тридцать очень крутого и очень скользкого подъема. Командир пыхтит, но радуется: "Вот, такими должны быть дороги в пятой категории сложности". Наверху переодеваемся. Решаю поднять настроение группы. На мне любимые трусы, с картинкой, изображающей глобус. С удовольствием демонстрирую их группе:
- Вот! Велотуристские трусы! С
географической картой. Если потеряем свою карту, будем по трусам
ориентироваться. Вот, смотрите, Атлантический океан, Америка, Австралия.
- И куда же мы придем? – интересуется Аня.
- А где мы находимся? – у Невского более
прагматический вопрос.
При таком масштабе точка нашего стояния и конечная точка маршрута должны находиться рядом. Так… На мотне (как сказала бы Аня) изображена Австралия. Антиподы, значит. Мы должны находиться с противоположной стороны глобуса, и я, под дружное ржание товарищей безошибочно показываю точку, соответствующую нашему не только географическому, но и положению вообще.
За Печей заканчивается
заповедник, зато начинается дождь. Настоящий ливень полощет нас четверть часа.
Ехать по скользким камням, да еще и в гору, невозможно, добросовестно тащим
велосипеды до вершины подъема. Дождь заканчивается, как и начинался, внезапно.
Очередной брод через реку Пейдас, шириной метров десять проскакиваем,
практически не замечая. К бродам привыкли.
Задумчиво поднимаюсь в очередную гору. Темы для дум разнообразны. Вспоминается тунгусский метеорит. Лес вокруг словно сошел с экрана фильма про сибирское диво. Черные обгоревшие стволы валяются вокруг и торчат среди молодой поросли насколько видит глаз. А глаз отсюда, почти с трехсотметровой горы, видит очень далеко. От темнеющей на западе горы Пыришнуайвиш до светлеющего на северо-востоке озера Колозера. Далеко на севере поднимаются холмы у Верхнетуломского, которые перевалили вчера. Над пейзажем величественно нависают великолепные тучи, из которых кое-где изливаются серые полосы дождя.
В отличие от возвышенной первой думы вторая более приземленная, можно сказать материалистическая. По всей дороге тут и там торчат крепкие, толстенькие подосиновики с круглыми оранжевыми шляпками. Нагибаться за ними лень, и я изобретаю машину: эдакий закрепленный на багажнике кронштейн, на конце вращающийся нож с приводом от велосипедного колеса. Нож идет в паре сантиметров над землей и срезает по дороге все встреченные грибы. Те падают в грибоприемник и ленточным транспортером доставляются прямо в закрепленную на рюкзаке корзину. Эх, нету Туркина, уж он-то со своей технической смекалкой обязательно помог бы в реализации перспективной идеи.
Однако, что-то друзья мои сильно отстали. Бросаю на вершине подъема велосипед, перелезаю через придорожную канаву, пощелкивая фотоаппаратом прогуливаюсь по каменистой площадке, высматривая в зарослях мха между булыжниками бусинки черники. Нашел несколько громадных подосиновиков, но они уже перестоявшие, пришлось выбросить.
Наконец появляется группа с двумя большими пакетами даров леса. Так и знал! Они опять теряют драгоценное время на сбор грибов, хотя то же самое можно сделать здесь на любой стоянке. Только открыл рот, чтобы возмутиться, как командир добивает меня одним словом: "Перекус!".
Перекус сопровождается мелким
дождиком. Накрывшись клеенкой, таскаем со стола грязными руками куски сала.
Руки помыть негде. На мой взгляд можно было бы перекусить полчаса назад, у
брода, или на полчаса попозже, на реке Колныш, которую нам еще предстоит
форсировать. Но командир большой педант, кормит группу строго по расписанию,
каждые два часа, словно кормящая мать новорожденного.
К Колнышу слетаем по четырехкилометровому песчаному спуску. Вокруг молоденький, свежий лес. Заросли березок и сосенок высотой метра два-три придают дороге какой-то особенный, сказочный, кукольный вид. И торчащий впереди горный хребет такой же, невысокий, кукольный. Вот только на вершине этого хребта висит отнюдь не кукольная, чернильного цвета туча. И не только висит, а медленно стекает с него прямо нам навстречу.
Не доезжая до реки перекресток. Прямо идет тот же, вполне приемлемого качества каменно-песчаный грейдер, влево от него ответвляется обычная грунтовка. Но ехать, судя по карте, нам именно сюда, по грунтовке. Потому что на карте улучшенная дорога, как-то странно обрывается прямо посереди леса. На всякий случай, просто чтобы снять все вопросы, проезжаю в одиночку метров двести вперед. Да, именно так, как нарисовано. Только что была дорога, и вдруг, безо всякого предупреждения, сразу тайга. "Во, поедешь, как-нибудь спьяну, да еще ночью, убьешься нафиг" – думаю, возвращаясь к ожидающей на перекрестке группе – "Строили дорогу, строили, да так и не достроили".
Новая дорога на дорогу не похожа. Полоса крупных камней среди леса. На камнях даже колеса вездеходов, следы которых мы видели во множестве на топких объездах у бродов, не смогли сделать ничего, даже отдаленно похожего на колею. Обочины дороги сплошь заросли кустами черники. Таких ягод мы еще не видели. Крупные, с ноготь большого пальца ягоды только что созрели, и еще не успели перезреть. Бросаю велосипед, и начинаю жадно лопать невероятную вкуснятину, не обращая даже внимания на забарабанившие по спине крупные частые капли очередного дождя. Разве что капюшон на макушку натянул, чтобы за шиворот не текло.
Через Колныш есть мост. Точнее,
он тоже разрушен, но не полностью. Через сломанный пролет переброшены два пучка
бревен, скрепленных стальными скобами и проволокой. Бревна скользкие,
приходится соблюдать крайнюю осторожность, чтобы, перетаскивая велосипед, не
зацепить шиной торчащие тут и там гвозди и костыли, и, тем более, чтобы самому
не соскользнуть со скользкого бревна прямо в бурную речку.
За рекой останавливаемся на совещание. Лежащая прямо перед нами дорога не внушает никаких надежд на то, что на ней можно найти приличную полянку для стоянки. А искать пора. Плотные тучки занавесили северную белую ночь, и надвигающийся вечер сер и беспросветен, как утро у алкоголика. Меня начинают раздирать внутренние противоречия. Хорошо бы проехать еще километров пять до места, где дорогу пересекает очередная речушка, но что там за места, неизвестно. Вдруг болото какое-нибудь. А, если вернуться на противоположную сторону реки, там хорошая зеленая площадка, и вода, вот она, полная река. Место для стоянки отличное. Что делать? Вперед ехать или назад? Волевое решение принимает командир:
- Едем до ближайшего места, где есть дрова.
- Вон дрова – кричит вся группа хором, тыча пальцами в только что пройденный мост.
- Нет, это не те дрова, их не раскочегаришь – не теряется командир
- Как нефиг делать – отвечает за всех оптимистичный Петрович, но решение уже принято.
Ехать по дороге невозможно. Между мокрыми, скользкими камнями раскисший жирный чернозем, словно только что из Курской губернии. Идем пешком. Даже Гена, который редко слезает с седла. Сегодня с утра на рыхлых песчаных подъемах, где остальные шли пешком, он еще дергался, пытался ехать. Но додергался только до того, что свернул звездочку на двадцать два, попытался ехать в подъемы на восемнадцатой, и погнул зубья еще и ведущей звезды, на сорок три. Ехать же по здешним дорогам на передаче пятьдесят два на восемнадцать нереально даже для такого монстра, как наш костровой.
Выходим к развилке. Пялимся в карту, но на карте в этом месте ничего подобного не обозначено. Идем наугад, метров через двести дороги сходятся. Как обычно по бездорожью каждый старается проложить свою, заветную колею. Дальше картина та же. Спуски-подъемы, камни, болота, петли, дорожная грязь, сырость снизу, сырость сверху. До заветной речушки оказывается не пять километров, как прикидывали, а семь, и все семь километров мы честно протопали на своих двоих.
Наконец, вот он, очередной пучок бревен, носящий гордое название "Мост". По небольшому, заросшему травой и кустами распадку бежит маленькая речушка, скорее большой ручей, чтобы через километр влиться в озеро Патога. Когда-то в это месте, наверное, была ремонтная мастерская, стоят остатки деревянного балаганчика и в воздухе еще носятся тонкие ароматы отработанного масла. Балаганчик раньше был фургоном от грузовика - технички, внутри еще сохранились лавки, шкафчики. На стоянку устроиться можно прямо в нем, но романтическая натура командира не терпит прозы жизни, и он машет рукой назад: "Встанем там, на дороге".
Действительно, метрах в ста не доходя до ручья дорога расширяется настолько, что на ней могут разъехаться два грузовика, и если мы даже поставим с одной стороны палатки, их оттяжки перекроют дорогу не более, чем наполовину.
Все мокрые и уставшие, и оттого нервные. Потихоньку переругивась, разбираем вещи. Аня расстилает у костра клеенку.
- Ань, ты не там расстилаешь, вон место
получше. – натягивая тент на палатку пытается дать ценный совет командир.
- Что ты командуешь! – Аня подскакивает,
словно кусок натрия в стакане воды. – Всё время командуешь! Я сама знаю, где
клеенку стелить. Как бенгальский огонь она долго еще сыплет искры в разные
стороны, бормоча под нос ругательства.
- Анна Павловна, сальца порезала? – неосторожно поинтересоваться Маслов.
- Какая я тебе Анна Павловна? Я что,
такая старая, что ли? Я тебя только на два года старше! – набрасывается Аня уже
на Маслова.
- А что я такого сказал? – растерянно
обращается ко мне Маслов. – По отчеству назвал? Ну и что? У меня, мля, сестру с
пяти лет Верой Петровной звали. В первом классе учителя к ней обращались:
"Вера Петровна, к доске!". Сейчас выросла, сама учителем работает. На
всю жизнь теперь Верой Петровной стала.
Мы с Аней сегодня дежурим. Чтобы побыстрее накормить группу, даже палатку не стали ставить полностью. Растянули, не закрепляя, шатер, да расстелили подстилку от прихожей, чтобы вещи на мокрую траву не ставить. Потом я схватил топор, сбегал за дровами, развел костер. Кому-то надо перебирать две сумки грибов. Обычно этим занималась Аня, как человек, наиболее владеющий вопросом. Но сейчас смотрю, как она разнервничалась, вспоминаю, с какой обреченностью каждый раз она идет выполнять свою почетную обязанность… беру сумки, иду к ручью мыть добычу.
Возвращаюсь, надеваю накомарник,
сажусь на бревнышко у костра, обложившись со всех сторон грибами и пустыми
мисками, достаю Викторинокс, приступаю к переборке. Руки плохо слушаются,
замерзли и отсырели. За два дня езды в мокрых перчатках половина краски с их
кожи впиталась в кожу моих кистей, и теперь руки имеют такой вид, словно я лет
двадцать отпахал в угольной шахте.
Таня тоже дуется, поругалась с Витей. Повесила сушиться у огня носки, от них остались только две зеленые тряпочки, как у Пятачка воздушный шарик. Это Витя, никого не предупредив, навалил в костер охапку хвороста. Подход у Вити простой и логичный: "Сама повесила, самой и смотреть нужно было". Вместе с носками пострадала любимая Татьянина футболка, на ней заметная дыра.
Счастлив только Гена. Дело в том, что в его жизни появилась мечта. И дал ему мечту я. Сегодня планировал доехать до Куцколи. Когда увидел, что движемся слишком медленно, попытался чуть подстегнуть группу, наобещал впереди, в поселке, золотые горы и баню в придачу. При слове "баня" глаза у нашего кострового становятся маслеными:
- Баня… Я так люблю баню. Я могу в бане
целый день просидеть. Когда у нас на работе была баня, я часто так и делал.
Утром заходил, и до вечера сидел. Иногда до судорог сидел.
- Что ты, Гена! – пытаюсь успокоить его – невоздержанность вредит.
- А я не могу остановиться. Знаешь что?
Давай эта… сейчас поужинаем и поедем. Я согласен всю ночь ехать, только чтобы
завтра целый день на баню потратить. – Я уже не рад, что поднял тему.
- Да ладно, Ген, я только предполагаю,
что баня будет, это точно неизвестно. Может будет, а может и не будет…
Но на Гену такие аргументы не действуют, и он продолжает весь вечер шутить и балагурить. Традиционная процедура приготовления вечернего причастия вызвала целую плеяду разнообразных шуток, начиная с веселой песенки:
На троих один вопрос:
"Пить ли медный купорос?"
Порешили: "Что мудрить,
Раз разлили, надо пить!"
- до напыщенных славословий в адрес Маслова, исполняющего сегодня роль виночерпия.
Сплошной поток шуток юмора даже сбил с толку Невского. До сегодняшнего дня он старался избегать попадания в кадры будущего видеофильма всего, что связано с употреблением алкогольсодержащих напитков. Но сегодня табу снято, и процесс детально фиксируется на видеопленку. Правда, в сопровождении грозных комментариев: "Приедем домой - эта отвратительная сцена будет показана по областному телевидению!"
|
|
|
