|
|
|
Умом, искусством, нужными словами
Я беден, чтоб наглядный дать рассказ.
Пусть верят мне и жаждут видеть сами
Данте Алигьери, (Б.К., Р., п.X).
Непроглядная августовская ночь. Шуршит дождь по полотну туго натянутого между деревьями тента. Капли сбегают вниз по легкому полотну, собираются у краев в лужицы, которые время от времени обрушиваются вниз небольшими водопадами. Из стоящей поблизости палатки раздается жизнерадостный храп. Под тентом горит костер. Две темные фигуры отбрасывают на мощные стволы байкальских лиственниц аморфные, трепещущие тени. Это мы с Анной.
Говорят, что дорога кончается там, где сам захочешь. Наш байкальский поход подошел к концу, но заканчивать дорогу пока не хочется. И вот теперь, пока наши спутники смотрят уже то ли третий, то ли четвертый сон, мы сидим и обсуждаем, куда бы съездить еще. На Алтае только что сильно трясло, что будет в следующем году неясно. Хочется в горы, но в Средней Азии стабильности нет, на Кавказе война… В Сибири хоть и хорошо, но уж больно долго добираться. Вот тогда-то, пока смутно, и замаячили на горизонте Хибины
Зима прошла в поисках информации. Постепенно картина прояснялась. Оказалось, что на Кольском полуострове есть что посмотреть и помимо Хибин. И маршрут будущего похода прокладывался так, чтобы увидеть как можно больше. Тундру на севере, леса и озера в центральной части, и, наконец, на сладкое покататься по горам в Хибинах и Ловозерских тундрах.
Теперь оставалось найти компанию. Из нашей байкальской команды по разным причинам сразу выбыли Олег Никитин и Вова Туркин. Потом из обоймы из-за проблем с работой выпал Гена. Тут я вспомнил, что на Кольский полуостров давно хотел съездить Витя Невский, поискать там загадочную страну гигантов Гиперборею. Мое предложение он принял с радостью. И тут же пообещал поговорить с Володькой Масловым. Тот, правда, от дел туристских в последнее время отошел, но от предложения сходить на Кольский отказаться не смог. Так мы получили отличного механика.
Невский с готовностью взялся за бумажную работу. Руководство походом дает ему хорошие баллы для выполнения норматива мастера спорта, что в свою очередь должно поднять не только Витин авторитет, но и его зарплату инструктора по туризму. Кроме того наш новый руководитель решал какие-то свои дела на идеологическом фронте. Вскоре выяснилось, что не просто группа чудаков едет отдохнуть на свежем воздухе, а группа турклуба "Эврика" совершает велопробег, посвященный шестидесятипятилетию Мурманского погранотряда. Над погранотрядом шефствует администрация Зареченского района, и она же финансирует руководимый Витей турклуб "Эврика".
Окончательно состав группы определился к середине лета. Вначале командир объявил, что с нами едет таинственная незнакомка. Позже незнакомка была представлена, зовут ее Татьяной. Молодая, всего двадцать три года, но очень хозяйственная. Когда отказался Камоликов, которого не пустили в отпуск, Татьяна взвалила на хрупкие девичьи плечи нелегкие обязанности завхоза.
И, наконец, когда уже были оформлены все документы, заявился Гена и сказал, что тоже хочет ехать. Он в то время был безработным, и ему нужно было раз в две недели ходить отмечаться на бирже труда. Но Гена не унывает и проводит безработное время с пользой для здоровья. Успел сходить с водниками на Урал и теперь вот устроил дела на бирже так, что смог поехать с нами. Все руководящие должности в группе уже распределены, Гене осталась единственная в группе пролетарская должность кострового.
Въезжаю на Демидовский путепровод. Позавчера у жены был день рождения. Сегодня суббота, должны собраться гости. До их прихода минут двадцать, праздничный стол уже накрыт, и мне с него кое-что перепало. В желудке приятно булькают триста грамм красненького. Солнце жарит так, что это красненькое, наверное, уже в виде грога. Тем не менее мысли в голове трезвые: "Куда я еду? Нафига мне всё это нужно?". Но поздно. Точка возврата уже пройдена, и моя дорога домой теперь пролегает через тундру и тайгу заполярного края.
Собираемся в клубе у Невского, в Заречье, возле Белых ворот. Нужно распределить продукты и снаряжение. Подъезжаю последним. По столам уже разложены пачки круп, банки с консервами, пакеты с конфетами, палки колбасы. Витя с Таней безменом перевешивают групповое снаряжение. Основательный подход. Обычно просто договаривались, кто что везет и проблем не возникало. А здесь граммы груза делятся строго по системе. Что же, пусть будет так!
Аня посмеивается надо мной и Масловым. "Куда вы с такими животами в поход!". Постановка вопроса совершенно неправильная. Объясняю ей основы аэродинамики и преимущества небольшой округлости в передней части транспортного средства. Носы самолетов, бульбы на форштевнях современных океанских лайнеров и животы велотуристов являются важнейшими аэродинамическими элементами, предназначенными для значительного уменьшения сопротивления среды. Аня не верит, ну и ладно. Докажем на практике.
Наконец, всё поделено и погружено. Выстраиваемся красивой колонной и, повиливая от непривычной пока тяжести рюкзаков, трогаемся в сторону вокзала. Проезжаем мост через Упу, поворачиваем направо. На улице Мосина останавливаюсь на обочине, чтобы посмотреть, все ли на месте. Вижу пятерых.
- А где Аня? – спрашиваю Невского.
- Не знаю, только что, на мосту с нами ехала.
- Я поеду посмотрю! – разворачивает велосипед Гена.
- Стой! Куда? – кричу ему вслед, но того
уже след простыл.
Что же, если на мосту, то не страшно. От нас всего метров сто пятьдесят. Мало ли что у человека может случиться, шнурок развязался, ремешок какой-нибудь ослаб. В первые минуты похода такое бывает сплошь и рядом. Стоим, ждем. Пять минут, десять. Ни Аня, ни Гена не появляются. А электричка-то ждать не будет. "Что там у них?" – говорю Невскому – "Езжайте на вокзал, берите билеты, а я поехал искать".
Возвращаюсь назад. Никого не видно. Проезжаю по мосту, разворачиваюсь. Ни единого следа. Охваченный легкой паникой, лечу теперь вперед, по улице Советской, на Красноармейский проспект и дальше, к вокзалу. Там, у пригородных касс, ни в ус не дуя, стоит парочка пропащих. "Где вы пропадали?" – кричу им еще на ходу. "А я через подземный переход проехала" – невозмутимо заявляет Аня. Всё ясно. Через этот переход мы часто ездим в походы выходного дня, и вот теперь на автопилоте нырнула туда, чтобы вынырнуть вне зоны видимости.
Ладно, а где же остальные? Черед двадцать минут электричка, они уехали раньше меня, и до сих пор не доехали. У них-то что случилось? Снова разворачиваюсь, еду искать. Ага, вот они, в скверике у Воронки, как ни в чем не бывало. Вова с Таней позируют, а Витя снимает их на видео. Интересное начало похода. Одни уезжают, как будто так и надо, другие, вместо того, чтобы делами заниматься, развлекаются. Это что же дальше-то будет?
Несмотря на то, что от Тулы до Мурманска можно доехать без пересадок, взять билеты на прямой поезд не удалось. От Москвы до Мурманска и то с трудом билеты купили. До Москвы едем электричкой.
Ленинградский вокзал. Душный вечер. На раскаленной площади Трех Вокзалов прыгают на велосипедах по клумбам байкеры-экстремалы. Часы Ленинградского вокзала показывают пять минут двенадцатого, на часах Ярославского вокзала одиннадцать ровно. На другой стороне площади, на часах Казанского вокзала без пяти одиннадцать. Традиция, однако, еще со времен Остапа Бендера. Катают тележки носильщики. Таксисты зазывают в свои экипажи навьюченных чемоданами москвичей и гостей столицы. Весь вокзальный перрон завален рюкзаками, байдарками, каяками. Суровые парни в защитных штанах таскают двухметровые алюминиевые трубы, похоже, детали каркасов для катамаранов.
В ожидании поезда стоим на тротуаре, щелкаем арахисовые орешки. Откуда-то с площади ветер тянет облако едкого дыма, как будто горит мусорный ящик. Татьяна с Витей пошли разведать обстановку, вернулись, рассказали, что перед вокзалом горит иномарка. От огнетушителей толку оказалось мало. Подъехал трактор, притащил цистерну с водой, но вода из цистерны течь не хочет, пожарные черпают воду ведрами и брызгают на огонь.
Нам нужно позвонить дежурному в московский турклуб, предупредить, что выходим на маршрут. Идем с командиром на вокзал искать телефон. По дороге набрели на кучу велосипедов с рюкзаками. При них стоят тройка крепких женщин, с ними мужичок лет 55-60. Подходим пообщаться. Женщины отнеслись к нам довольно индифферентно, а вот мужик оказался очень доброжелательным и словоохотливым. Оказалось, что это группа из подмосковного городка Раменское. Разговорились. Проблемы у них те же, что и у нас. Когда-то в Раменском был очень мощный клуб велотуристов, известный на всю страну. Потом пришли перестройка, за ней демократизация с рынком, клуб разогнали, туристы разбежались в поисках пропитания. Прошло много лет, и бывшие одноклубники поняли, что жить без туризма хоть можно, но скучно. Старые друзья стали чаще встречаться, вместе кататься, ходить в походы. Образовали даже новый клуб под названием "Поехали". Выпускают газету. Хотя и маленькая, формата А4, но зато своя, и выходит регулярно. Главные заводилы – женщины. Вот и нынешний поход организовали. Из девяти человек в группе пятеро женщин, женщина же и руководитель. Идут из Апатит на восток, берегом Белого моря.
Объявили их поезд (выезжают на час раньше нас), они засуетились, потянулись на перрон. А мы идем на вокзал, петляя между рюкзачных Эверестов. При телефонах за небольшим столом сидит охранник. Поинтересовались у него, как можно позвонить. Охранник ответил, что нужно купить карточку. А то, мол, тут один пытался позвонить бесплатно… и скосил глаза на пол. На полу дорожка из крупных пятен крови. Пятна размазаны, видно, что истекающего кровью человека тащили к находящейся в углу комнаты двери. Парень, конечно, прикалывается. Просто то ли кому-то стало плохо, и его унесли в медпункт, то ли у кого-то в чемодане мясо растаяло. Но мы с Витей сделали вид, что испугались, и ушли. Охранник карточками всё равно не торгует, не торгуют и киоски поблизости. Решили, что позвоним из Мурманска.
Рюкзачные кучи потихоньку тают. На Мурманск ушло уже два поезда. Объявляют посадку и на наш. Далеко идти не нужно, мы едем в последнем вагоне. Времени еще много, потихоньку разбираем и зачехляем велосипеды. А вокруг снуют и снуют туда-сюда люди с рюкзаками.
В вагоне, нагретом за день жарким солнцем, страшная духота. Обливаясь потом, забрасываем на третью полку велосипеды. Я по старой привычке пытаюсь забить все шесть машин в одно купе, но Витя говорит: "Зачем?" и забрасывает свой и Татьянин велосипеды в соседнее, где два места наши.
Купе, где на третьей полке лежат велосипеды в чехлах, вечером обречено на тьму, все светильники загораживаются напрочь. Поэтому, чтобы не создавать неудобств другим пассажирам, мы обычно стараемся забить всю технику в то купе, где едем сами. Но сейчас в самом деле незачем, один наш сосед уже плотно залился пивом и теперь в ожидании проводника сладко подремывает. Четвертое место пока относительно свободно. Точнее, прибежал парень с огромным рюкзаком, вытащил из рюкзака кружку, потом забросил рюкзак прямо на велосипеды и убежал дальше в вагон. Там раздается звон бутылок и бульканье разливаемой по кружкам жидкости. Водники, называемые в простонародье "водочники", верны себе, и начинают розлив еще до отхода поезда.
Наконец, поезд трогается. Беру у проводника постель, залезаю под простыню и практически сразу отключаюсь. Из-за перегородки соседнего купе, где едут главные силы группы, выглядывает Аня, зовет поужинать, но сил нет никаких, и времени третий час ночи. Поэтому уже сквозь сон отказываюсь, и отключаюсь вторично и окончательно.
Самое тоскливое в велопоходе – его железнодорожная часть. Валяюсь на верхней полке, смотрю в окно, в голове мысли о предстоящем походе. Проснулся рано, не было ещё шести часов утра. Поезд только отходил от станции Чудово. Здесь развилка, и я успел проводить взглядом ушедшую влево, в сторону Питера, линию. А нам на северо-запад, в сторону Онеги. И дальше, вдоль Белого моря на север. Там Кольский полуостров, загадочный, как натуральный цвет волос у одной моей сослуживицы.
Казалось, что может быть загадочного у территории, находящейся менее, чем в паре тысяч километров от Москвы, то есть примерно на том же расстоянии, что и черноморские курорты. Однако вплоть до начала прошлого века даже на картах российского Генштаба большая часть Кольского полуосторова была покрыта белыми пятнами. Да и сейчас, несмотря на то, что полуостров исхожен туристами, охотниками, рыболовами и геологами вдоль и поперек, информации по нему очень мало. В Большой Советской энциклопедии статья "Мурманская область" занимает две с половиной колонки, в пять раз меньше, чем, например, "Мордовия", хотя размером область больше Мордовии в те же пять раз.
Итак, что же известно про историю Кольского полуострова? Кстати, для простоты везде, где я говорю "Кольский полуостров" имеется в виду современная Мурманская область. Собственно полуостров занимает ровно две трети от ее территории. Его западная граница проходит по Кольскому проливу, реке Туломе, озеру Имандра, Кандалакшкому заливу. Комментарии мои.
На Кольском полуострове, как и на Севере Европы люди появились значительно позднее, чем на Юге. Только после отступления ледника, примерно 8 тысяч лет тому назад, здесь сформировались условия, необходимые для жизни людей. При этом большую роль сыграло теплое атлантическое течение Гольфстрим, которое, обогревая северо-западные берега Европы, изменило климат нашего Заполярья. На Кольском полуострове появились леса, травы, ягельные мхи. Стали водиться олени, лоси, песцы, белки, водоплавающая птица, в морях — рыба и тюлени.
В IV - III тысячелетиях до нашей эры в Заполярье пришли этнически близкие племенам Волжско - Окского междуречья группы людей. [То есть вятичи или их предки. Если вспомнить тот факт, что территория Тульской области также принадлежала вятичам, коренное население полуострова - наши дальние родственники.] Пришедшие с юга охотники и рыболовы селились на морских берегах, близ устьев рек и небольших заливов, где имелась питьевая вода и легче было добыть пищу. Основными промысловыми орудиями являлись луки со стрелами, копья и гарпуны. Они умели перегораживать небольшие реки и ловить рыбу вершами - ловушками, сплетенными из ивовых прутьев или тонких корней сосны. Жилищами были полуземлянки, в которых постоянно поддерживался огонь.
Пришельцы уже использовали на промысле лодки и сети, костяные рыболовные крючки, и усовершенствованные (с вращающимся наконечником) гарпуны. В морских заливах они промышляли тюленей и нерп, а на суше - оленей и лосей.
В конце II - начале I тысячелетия до нашей эры климат Заполярья вновь изменился, став более теплым и сухим. Толстоствольные лиственные деревья покрыли Север вплоть до Хибин. В это время на Кольский полуостров пришли племена с Северного Урала, принадлежавшие к финно-угорской группе. Это были люди небольшого роста (мужчины в среднем 155 см) со сравнительно широким лицом.
В результате смешения новых пришельцев со старым населением края постепенно сложилась финно-язычная народность - древние саамы. По своему физическому облику они походили на европейцев, но несли в себе и слабовыраженные черты восточного происхождения. Норвежцы называли их «терфиннами» «терскими саамами» (по тогдашнему наименованию Кольского полуострова «Терь» или «Тре»), русские же звали их «лопь», «лопари».
Саамы занимали большую часть территории полуострова и в зависимости от места обитания именовались по-разному: лешая, т.е. лесная, лопь (к юго-западу от современной Кандалакши), верхняя лопь (в районе Имандры и Нотозера), кончанская лопь (к северо-западу от Кольского залива), терская лопь (восток полуострова).
Первые письменные сведения о саамах дошли до нас от норвежского морехода IX века нашей эры Отера, совершившего плавание вдоль берегов Кольской земли: «Вся эта страна пустынна, - писал он, - и только в немногих местах живут терфинны, которые занимаются охотой, рыболовством и ловлей птиц».
Более детальны описания русских первопроходцев, согласно сведениям которых саамы не имели изб, жили «в расселинах каменных», питались «только животными - …зверьми и птицами и морскими рыбами», не знали ни хлеба, ни овощей; одежду шили из шкур диких оленей. Домашнего оленеводства у них еще не было. Большую роль в хозяйстве играла охота. Но главным источником средств существования являлась рыбная ловля: весною и летом у морских берегов (в малых заливах и устьях рек), а осенью в озерах, богатых сигом, щукой, окунем, хариусом, кумжей. Жили саамы родами, были язычниками и поклонялись своим богам – сейдам, которым приносили в жертву часть охотничьей добычи. Во главе родовых коллективов стояли старейшины, одновременно выполнявшие обязанности жрецов.
Первыми из русских проложили путь на Крайний Север новгородцы. Так, летопись сообщает о новгородце Улебе, который в 1032 г. со своими людьми достиг Белого моря, правда, назад «мало их прииде». Ввиду отсутствия дорог дальше Онежского озера приходилось пользоваться реками и малыми протоками, местами перетаскивая суда по суше, пробираясь через леса и болота, что делало путь трудным и опасным.
В «полунощные страны» новгородцев влекла пушнина, пользовавшаяся большим спросом на рынке. Русская знать и иностранные купцы охотно покупали меха соболей, бобров, куниц, белок. Помимо пушнины новгородцев интересовали сало морских зверей, моржовый клык, ценные породы рыб. Примитивная меновая торговля с народами Севера была чрезвычайно выгодной. Местные жители, «просяще железа» (металлические вещи), за нож или топор платили мехами, стоившими в несколько раз дороже.
Вслед за промышленниками на Терский берег пришли новгородские чиновники, которые обложили саамов данью: с каждого охотника-саама - пять беличьих шкурок в год. Плата эта не была тяжелой, но означала признание саамами своей зависимости от Новгорода.
Первое свидетельство о существовании даннических отношений между саамами Кольского полуострова и Новгородом содержится в летописи под 1216 годом, где среди знатных новгородцев упомянут Семьюн Петрилович — «терский данник» - сборщик дани с Терской земли. Известно, что князь Александр Невский и его сын Андрей посылали на «Терскую сторону» людей для ловли кречетов — птиц, использовавшихся на охоте.
Однако права Новгорода Великого на Заполярье оспаривались норвежцами, или, как их называли на Руси, «мурманами». В 1251 г. Александр Невский сумел заключить с ними договор, который определял порядок и объем сбора дани с саамов. Но это соглашение часто нарушалось, в результате чего между русскими и норвежцами неоднократно вспыхивали столкновения, иногда — настоящие войны за господство на Крайнем Севере. Крупным и успешным, например, был поход новгородцев против «мурман» в 1323 г., когда следуя на судах вдоль северного берега, русские, карелы и саамы проникли далеко на запад, захватили и сожгли, дворец правителя Норвегии.
Первые русские поселения возникли здесь в 9-11 веках н.э. В летописях говорится о сказачных богатствах Мурмана: пушнине, рыбе, оленях, морском звере. Уже в первой половине 12 века среди Новгородских земель числится волость Тре (Терский берег Белого моря), а в 13 веке упоминаются русские села Варзуга и Кола. Русские быстро заселили побережье полуострова, осваивали морские пути вокруг Терского наволока, а в 15 веке- и в Западную Европу. Позиции России на Балтике и так были не очень сильны, а после Ливонской войны выход к морю вовсе оказалась отрезанным Речью Посполитой и Швецией. На Черном море властвовали турки. Единственный морской путь в европейские порты лежал через Белое море, вокруг Кольского полуострова.
Еще поселенцы исследовали полярные моря и труднодоступные острова: Грумант (Шпицберген), Новую Землю; развивали рыболовный и зверобойный промысел. Заселение Терского берега русскими людьми происходило без каких-либо заметных столкновений с местными жителями, поскольку на Кольском полуострове в этот период обитало не более тысячи саамов, и повсюду имелось много неиспользуемых промысловых угодий. Некоторые участки саамы русским продали.
Появление русских не только способствовало развитию края, но и обеспечило защиту коренного населения от набегов западных завоевателей. А их было немало и тогда, и в более поздние времена. В 1589-1591, 1611 гг., несколько раз в 18 веке, в начале 19 века на землю Мурмана приходили шведские и датские войска, английские пираты. Они жгли села, грабили население и монастыри, убивали мирных жителей. В 1854-1855 годах во время Крымской войны английский флот сжег Кандалакшу, Стрельну, Кереть, Колу, но захватить побережье не смог.
В 18 веке развитие района сильно замедлилось. Петр Первый прорубил окно в Европу. Торговые пути переместились в более теплые места, а, главное стали сильно короче. Значение северных морских путей сразу резко понизилось.
Про Кольский полуостров вновь вспомнили, когда прорубленное Петром окно захлопнули во время Первой мировой войны. Хотя углубленные географические исследования Кольского начались еще в конце 19 века экспедициями Н.Кудрявцева и Ш.Рабо, финских ученых Чильмана, Рамзая, Петрелиуса (Финляндия в то время входила в состав Российской империи), топографов Б.А.Риппаса и П.Б.Риппаса, проходили они очень неспешно. А тут вдруг всего за один год был построен и порт, и железная дорога к нему, а еще через год вокруг порта вырос город, получивший название в честь царской семьи: Романов-на-Мурмане. Еще через год последний из Романовых отрекся от престола, и город переименовали. С 1917 года и по сегодняшний день он называется Мурманском.
Пришедшую на полуостров Советскую власть саамы не приняли. Большинство ушло в соседние Норвегию и Финляндию. И сейчас на всей территории Мурманской области живет не более двух тысяч коренного населения. [Теплолюбивых азербайджанцев и то больше.]
После революции началось освоение природных богатств полуострова Здесь нашли кучу полезных ископаемых. Железо, никель, медь, залежи других, более экзотических руд. Лет пятнадцать перед Второй мировой войной край бурно развивался, строились рудники, заводы, города. Население выросло многократно.
Процесс прервался в 1941-м году. Немцы прекрасно осознавали важность района, через который шли американо-английские караваны с ленд-лизовскими поставками. Бои были ожесточенными. Наступление немецких и норвежских войск удалось остановить, однако захватчики не оставляли своих попыток вплоть до конца 1944-го года, когда советские войска перешли в наступление.
В послевоенное время росла популярность Кольского полуострова, как туристского района. Многообразие природных зон, форм рельефа, дикая природа, белые ночи, отсутствие курортников, удобный подъезд делают его очень привлекательным для туристов – самодельщиков, в особенности водников и лыжников. [Потихоньку осваивают его и велотуристы, и вот мы теперь едем, чтобы внести свою посильную лепту в большое общее дело.]
Вагон тем временем постепенно нагревается. Страшная духота, дышать совершенно нечем. На просьбу открыть окно проводники только отмахиваются: "Зачем? На север едем!". Хорошо Ане. Она как заснула в три часа ночи, так до сих пор не встала ни поесть, ни в туалет сходить. Ближе к полудню даже засомневались: "А всё ли в порядке? Не пора ли Скорую вызывать?" Пошли, послушали, вроде дышит.
Хотя дышать уже совсем невозможно. Даже проводники не выдержали. Один из них пришел в наше купе со здоровенным топором в руках. Топор нужен, чтобы открыть окно. Разобрал чуть ли не полвагона, окно трещит, но не сдается. Одного топора маловато. Пришлось лезть в рюкзак, доставать наш. Удвоив усилия, удалось отжать раму сантиметров на пять вниз. Пустячок, а приятно. На радостях решаем устроить праздничный обед.
Я по старой привычке лезу за пакетиком "Ролтона", но наш новоявленный завхоз Татьяна такой продукт за еду не признает. "Бомжпакет!" презрительно фыркает она, а на столе появляются домашние помидорчики, зеленый лучок, сальце и другие приятные вещи. Даже тарелка с домашней земляникой из Татьяниного огорода обнаружилась.
Увидев такое великолепие свою лепту в общий праздник решает Гена. "Вы это… Курицу кто есть будет?" – изрекает он и лезет в рюкзак. Я прикидываю, что курица едет по жаре от самого дома, то бишь сутки с лишним, и осторожно говорю: "Ген, выбросил бы ты ее, она наверняка уже того… испортилась". Но Гена с присущим ему оптимизмом заявляет: "Да нет, не могла она испортиться…" И снимает капроновую крышку с миски, где дожидается своего часа бедная бледно-зеленая тушка.
Страшная вонь плывет по вагону. Вспомнились конюшни греческого царя Авгия, триста лет не чищеные. Но тут нашелся Геракл, вмиг наведший порядок. "Ты что, мля? Выброси ее нах, или уматывай с ней куда подальше!" – орет на Гену Маслов. Маслов парень простой, деревенский, и в выражениях стесняться не привык. Так как с нами дамы, он всё время старается следить за своей речью, но всё равно в ней, особенно когда Владимир взволнован, там и сям проскакивают то приставки, то окончания вырезанных самоцензурой выражений.
Маслова поддерживают все единогласно. "Не хочешь выбрасывать, так забирай ее, иди в тамбур, и там ешь" – говорю я – "Так, чтобы мы этого не видели, не слышали, и, главное, не обоняли". Гена обиженно берет миску и исчезает. Появляется минут через десять:
- А что, курица правда испорченная была?
- Правда – отвечаю – Что, выбросил?
- Нет, съел. Что же теперь делать?
- Что что? Гроб заказывать. А в лучшем
случае на ближайшей же станции все запасы туалетной бумаги закупать, тебе она
явно пригодится.
Гена устраивается в своем углу, на лице у него появляется несвойственная ему озабоченность. Видно, что нарисованные перспективы его отнюдь не радуют. Надо спасать парня. "Ген" – говорю – "Я тут книгу Рейнхольда Месснера читал. Тог самого, великого альпиниста. Он неоднократно бывал на восхождениях в Непале. А в тех местах обитают амебы, проникающие в организм человека с пищей, и вызывающие тяжелое желудочное заболевание. Непальцы болеют редко, у них против этой заразы выработался иммунитет. А вот изнеженные стерильной едой европейцы и американцы периодически заболевают. Заболел и Месснер, потом долго лечился. А вот те, кто принимал перед обедом сто грамм для аппетита, не заражались никогда. Оказалось, что амеба не переносит этилового спирта. Месснер вел исключительно трезвый образ жизни, и это его сгубило".
История на Гену действует ободряюще. Он тут же воспрял духом, лезет в рюкзак, достает заветную фляжку со спиртом. Бежать за водой ему лень, и спирт разводит стоящей на столе минералкой. Минеральные соли тут же вступают в реакцию со спиртом, и в кружке образуется отвратительного вида теплая и густая молочно-белая жижа. Внутренне содрогаюсь, представляя, как он это сейчас будет пить. Но ничего, выпил, всего перекосило от отвращения, зато сразу повеселел. Опасность для жизни миновала.
Остаток дня проходит скучно. От духоты плавятся мозги, делать ничего не хочется. Пытаюсь немного развлечь народ – предлагаю распечатанные специально для чтения в поезде книги о предыдущих походах. Бесполезно. Читать-то читают, вроде интересно, но уже через несколько страниц начинается отчаянная борьба со сном, в которой сон неизменно побеждает.
Пытаюсь возродить прошлогоднюю традицию дегустации местных сортов пива. Маслов поддерживает, но как-то вяло, без огонька в глазах. Затея с треском провалилась. На редких станциях в киосках банальные "Бочкарев", "Золотая бочка" и Балтика". А в Петрозаводске нам даже пытались впарить тульское "Арсенальное", которое отвергли с особым негодованием.
Немного развлекает нас приход молодой девчонки - велотуристки из соседнего вагона. Она собирается со своим парнем объехать вокруг Онежского озера, и, заметив в нашем лице умудренных опытом мэтров велотуризма, пришла набраться опыта, и заодно проконсультироваться по поводу своего маршрута. В Прионежье был Маслов, и, совсем недавно, Невский, они долго и обстоятельно делятся с девушкой информацией.
За Медвежьегорском начинается Карелия. То справа, то слева появляются живописные озера, болотца. Мечемся от окна к окну, стараясь не пропустить ни одного интересного вида. Появились первые комары. Они летят через наше открытое окно и двери тамбуров, когда подолгу стоим на разъездах. Время близится к полуночи, но смеркается медленно и неохотно. Белые ночи, однако.
Аня не проснулась и к ужину. Потихоньку к ней присоединяются и все остальные.
|
|
|
