Описанные события произошли за 15 лет до того, как я решил изложить их на бумаге. Стерлись из памяти многие имена. Не так ярки воспоминания. Упущены многие детали. Но, тем не менее, многие события еще помнятся и заслуживают того, чтобы изложить их в виде более-менее связного рассказа до тех пор, пока время не сотрет их навсегда. Заранее предупреждаю, что рассказ мой крайне субъективен, и многие факты в нем изложены исключительно с моей точки зрения.

Итак, в 1984 году велотуризм в Тульской области расцветал, как расцветает хорошее дрожжевое тесто на теплой печке. И Совет по туризму и экскурсиям решил, что пора уже вплотную и всерьез заняться подготовкой туристских кадров. Решил – сделал. Так группа наших товарищей прошла подготовку в школах инструкторской подготовки в Москве и на Кавказе, а мне выпало ехать учиться на школу высшей туристической подготовки в Среднюю Азию.

Если посмотреть на карту Узбекистана, то на востоке республики отчетливо виден ромб Ферганской долины, длинным языком влезающий внутрь Киргизии. И язык этот обрамлен с юга несколькими островками зеленых горных долин. Окружающие их горы – территория Киргизии, а долины принадлежат Узбекистану. В основном, это курортные места, где ферганские труженики могут поправить здоровье, подорванное ударным трудом на хлопковых плантациях.

В одну из этих долин я и еду. Точнее, в бывший город Шахимардан, ныне носящий имя Хамзаабад. Переназвали его так в честь известного узбекского поэта Хамзы Хаким-Задэ, которого в этом самом Шахимардане в 1929 году убила толпа разъяреных религиозных фанатиков, подстрекаемая злыми басмачами, и где он похоронен в маленьком мавзолее. Впрочем, названия Хамзаабад я там так и не услышал, все по старинке называют город Шахимараданом.

 И вот я стою в кассе Аэрофлота с командировочным удостоверением и тремя пачками рублевых купюр в кармане, которые мне выдали в Совете по туризму в качестве аванса на командировочные расходы. Жуткая духота, и время неумолимо движется к пяти часам – времени закрытия касс. Часа через три подходит моя очередь, и кассирша начинает неспешно пересчитывать три сотни бумажек, постоянно сбиваясь и начиная с начала, а я выслушиваю от волнующейся у меня за спиной очереди все, что очередь думает об обладателе этой кучи макулатуры, который лишает их последней надежды купить вожделенные билеты именно сегодня, а также о его родных и близких. С большим удовольствием узнаю о себе массу интересных вещей, причем со многим я не согласен.  Но, наконец, все деньги пересчитаны, билеты выписаны, и я, удовлетворенный, выхожу на улицу.

Полет на аэробусе ИЛ-86 прескучнейшее дело. Огромный салон с 9-ю креслами в каждом ряду и двумя проходами. Табличка “Пристегните ремни”. Голос стюардессы: “Мы рады вас приветствовать… Экипаж в составе… Температура за бортом…”. Минералка на подносе с колесиками. Полчаса подремали. Опять минералка. Снова “Пристегните ремни”. И вот уже мелькают за окнами огни взлетно-посадочной полосы ташкентского аэропорта.

Вообще-то в Шахимардан нужно ехать через Фергану, но билеты удалось достать только до Ташкента и мне еще предстоит добираться от Ташкента до Ферганы поездом. А это еще почти полтыщи километров.

Самолет прилетел в Ташкент еще ночью, но пока я простоял в багажном отделении, вылавливая на транспортере рюкзак и велосипед, пока узнавал дорогу и занимался другими мелкими, но важными делами, уже рассвело, и пошли первые автобусы. Побороть природную лень было выше моих сил, и я не стал распаковывать велосипед, а прямо с ним залез в автобус. Тем более, что ехать от вокзала до вокзала недалеко, а для проезда по железной дороге велосипед все равно пришлось бы снова разбирать и упаковывать.

Итак, я ехал в автобусе и смотрел в окно на зеленые улочки, по которым в это раннее утро сновали исключительно дворники и мусороуборочные машины. Хотя солнцу положено было уже давно показаться, его не было видно. В небе стояла какая-то серая пелена. Несмотря на это было светло и тепло. И спать совсем не хотелось, несмотря на бессонную ночь.

Железнодорожный вокзал ничем не отличался от множества других виденных мною вокзалов. Народ, в этот ранний час спящий на скамейках и в проходах между ними. Пацаны, да и взрослые, словно воробьи, сидящие по подоконникам и металлическим перилам. Впрочем, все они посыпались с этих самых перил и подоконников, как орехи, стоило зайти в зал ожидания серьезному милиционеру с буденовскими усами. Милиционер строго посмотрел на всех из-под черных кустистых бровей и буркнул что-то по-узбекски. Весь народ при этом чуть ли не по струнке вытянулся, что навело меня на мысль о том, что власть в Узбекистане уважают побольше, чем у нас в России.

Поезд из Москвы, на который я взял билет, опаздывал на три часа. Поэтому на вокзале вместо двух часов пришлось просидеть пять. После чего я без особых проблем погрузился в плацкартный вагон, заняв ближайшее к туалету место. Напротив меня оказался какой-то дембель, который, стоило поезду отойти от вокзала и от городских патрулей, принялся навешивать на свой дембельский мундир всякие значочки, эмблемки, шнурки, бляхи и прочую мишуру. Когда работа была закончена, дембель надел на себя этот сияющий наряд и стал похож на что-то среднее между новогодней елкой и цирковым клоуном. После этого он сбегал в туалет, посмотрел на себя в зеркало и возгордился. Возгордившись, он, очевидно посчитал меня недостойным своей компании, и тут же смотался. Позже я обнаружил его в другом вагоне, в обществе таких же дембелей, где он и провел остаток пути, попивая то ли чай, то ли водку.

А поезд тем временем уже шел по бывшей Голодной степи. И за окном проплывали  барханы. Настоящие барханы, из желто-белого песка. Правда, они были они не очень высокие, местами поросшие кустарником и сухой травой и быстро закончились. И еще. Серая дымка, закрывавшая небо в Ташкенте, рассеялась, и засияло солнце. Не то, мягкое и желтоватое, которое бывает в привычных нам средних широтах, а белое. Настоящее белое солнце пустыни, знакомое по фильмам и книжкам про басмачей. Сразу сделалось жарко.

Затем мое внимание привлек сосед по купе, оказавшийся весьма колоритным гражданином. Я, как бедный родственник, примостырился на боковом сиденье, в проходе. А этот в одиночку занял целое купе, расположившись с большим комфортом. На столике стояла крутая магнитола “Шарп”, из которой непрерывным потоком текли отнюдь не привычные нам Абба и Бони М, а тягучая восточная музыка, образцы которой с детства хорошо знакомы нам по индийским мелодрамам. По соседству с магнитолой расположился чайник, в котором проводник на протяжении всей поездки таскал моему соседу зеленый чай. И сосед, удобно расположившись на скамейке, сложив ноги по-восточному, в позу лотоса, выпил, по самым скромным мои подсчетам, этого чаю никак не менее полуведра. Периодически к гражданину заходили какие-то подозрительные личности и вели с ним продолжительные беседы на местном наречии. Кем был мой сосед, муллой, бандитом, или просто секретарем колхозной парторганизации, до сих пор для меня тайна, покрытая мраком.

А поезд тем временем уже шел по Ферганской долине, зеленой от виноградников и хлопчатника. За окнами мелькали бесконечные поля, каналы и арыки. И вот, наконец, моя станция – Маргилан. Отсюда до гостиницы “Турист” в Фергане, объявленной местом сбора всех участников семинара, и откуда всех должны были доставить в Шахимардан автобусами, было всего 15 километров. Но солнце уже зашло, и быстро, по-южному, наступала ночь.

В раздумьях о том, что же делать дальше, я собирал на перроне велосипед. Ехать в неизвестность на ночь глядя не хотелось. Еще больше не хотелось торчать одному всю ночь на вокзале. И тут я увидел идущего по перрону человека с велосипедом и велорюкзаком. Рыбак рыбака, как известно, видит издалека, а велотурист велотуриста еще дальше. Вскоре мы уже познакомились и обсуждали планы на вечер уже на пару. Тут же с успехом был проиллюстрирован тезис о том, что один ум хорошо, а два лучше. И мы, заплатив пятерку сторожу в багажном отделении, оставили под его присмотром велосипеды, а сами быстренько устроились в гостиницу тут же, при вокзале. И уже в совсем расслабленном и благодушном настроении, отправились в ближайший ресторанчик, где провели вечер в приятной беседе, попутно уговорив по цыпленку-табака и запив его бутылочкой пива. Пиво оказалось дрянное, но цыпленок был приготовлен отменно.

Мой товарищ, по фамилии Ефимов, оказался интересным человеком. Бывший мастер спорта по велосипеду, для которого, с его темпераментом, после ухода из спорта, оказалось два пути – либо спиться, либо стать велотуристом. И он прошел оба эти пути, вначале первый, но он ему не понравился, и он пошел по второму. Попутно защитил диссертацию, и теперь работал заместителем директора по науке в московском Политехническом музее.

В гостиничной комнате на шесть человек было нестерпимо душно, несмотря на открытое окно. К тому же в это открытое окно бурным потоком вливалась трескотня цикад. Поэтому наш сон не отличался большой глубиной и продолжительностью. И вот мы, позевывая на восходящее солнышко, уже бредем к багажному отделению за велосипедами. А, выезжая на шоссе встретили еще одного попутчика – велотуриста из Минска. Так втроем мы и прибыли в Фергану. Дорога была очень приятной – отличное шоссе, обсаженное большими деревьями.

Гостиницу “Турист“ нашли быстро. Но нам это не помогло. Последний автобус в Шахимардан уже ушел, а следующий будет только завтра. Завтра ждать нам совсем не улыбалось, тем более, что на семинар мы уже опаздывали минимум на день. Поэтому решение ехать своим ходом пришло легко и быстро. Что там, какие-то семьдесят километров для человека с велосипедом!

Да только, как выяснилось позже, рано мы радовались. Во-первых, пока мы выясняли все детали, солнце поднялось уже высоко и нещадно палило. Столбик термометра перевалил за 30 градусов и продолжал ползти выше. Во-вторых, нам на этих 70 километрах предстоял набор высоты почти полторы тысячи метров (Фергана лежит на высоте всего в полкилометра выше уровня моря, а Шахимардан - около двух километров). А самое главное – это то, что акклиматизация к местным условиям у нас была нулевая. И это, в сочетании с во-первых и во-вторых сильно осложнило нашу задачу.

Но повторю еще раз, выяснилось все это чуть позже, а пока мы, в самом радостном расположении духа, двинулись по направлению, указанному нам сотрудниками гостиницы. Дороги в Ферганской долине великолепного качества. И мы двигались довольно легко, несмотря на почти незаметный, но постоянный подъем. И вот мы уже въезжаем в своеобразные ворота, образованные склонами ущелья, недалеко от поселка Фрунзе. За Фрунзе подъем стал заметно круче, и нам уже пришлось поупираться. Как только кончилась долина, исчезли поля и сады, и вокруг нас уже по дороге и по склонам гор лежала степь. И, хотя было еще самое начало лета, солнце уже сильно повыжгло траву, и клочки зелени были видны только вблизи воды.

Из-за подъема скорость наша сильно упала. И набегавший поток воздуха не остужал разгоряченные тела. Тем более, что и нагрузка значительно возрасла. Не знаю, как мои спутники, но я очень скоро почувствовал себя чайником, который вот-вот закипит. Короче, когда мы пешком, толкая велосипеды, преодолели последний 50-метровый крутой подъем от шоссе к турбазе, меня прошиб холодный пот, ноги противно тряслись, а перед глазами летали коричневые мухи. Во всем теле чувствовалась расслабленность и апатия. Единственное желание – добраться до ближайшей тени и там забыться. Короче, все симптомы теплового удара.

И тут, прямо из воздуха, передо мной материализовалась фея-спасительница. Стройная, как горная козочка, нежная, как цветок персика, комсомолка и спортсменка, она шла мимо с ведром воды. И я, с криком: “Ты постой, постой, красавица моя!” мигом подскочил к прелестному созданию, выхватил у нее из рук ведро и тут же окатил себя из ведра с головы и до ног. Холодная вода, только что стекшая с заснеженных горных вершин, оказала на меня воздействие, которое оказывает на закоренелого алкаша стакан свежего, ароматного, холодного рассолу с утра, после жуткой абстиненции. И я мгновенно вернулся к жизни. Поблагодарил немного ошалевшее от подобного обращения прелестное создание и, в качестве компенсации за причиненный ущерб, тут же сбегал за водой, и даже отнес ведро до самого порога скромного жилища создания. Ожил, по-видимому, все же не до конца, ибо не поинтересовался, что же моя спасительница делает сегодня вечером, не взял ни адреса, ни телефончика, и даже  (О! Позор на мою голову!) не поинтересовался, как ее зовут.

А потом, еще в не совсем просохшем состоянии (точнее, совсем в непросохшем), я заявился к руководству семинара. Ркуководство мой внешний ничуть не удивил, и я получил все необходимые бумаги, которые тут же и заполнил. Меня поставили на довольствие, выдали постельное бельишко и проводили в апартаменты. Апартаменты представляли из себя разделенный перегородками на комнаты деревянный сарайчик, подобных которому можно в избытке наблюдать по различным турбазам и пионерским лагерям. В комнате получалось три глухих стенки, а в четвертой присутствовали окно и дверь, выводящая на небольшую верандочку с деревянным полом и навесом, под которым так хорошо прятаться под палящими лучами южного солнца. Остаток дня был посвящен знакомству с соседями и окружающей местностью. О соседях чуть позже, а пока об окружающей местности.

Выше я уже писал о похожем на ворота въезде в ущелье. Здесь Ферганская долина стыкуется с Алайским хребтом так, как стыкуется днище у корыта с его стенками. То бишь плоско, плоско, а потом сразу, без предупреждения, горы. На границе гор и долины стоит поселок Вуадиль, от которого вправо и влево идет шоссе, почти точно по этой самой границе. А прямо – уже упоминавшийся выше въезд в ущелье. У поселка Фрунзе ущелье раздваивается, и, если поехать влево, вверх по речке Ак-Суу, то попадаешь в райский уголок, где дома скрываются в зелени деревьев, а над речкой нависают мостики, беседки и веранды. На верандах этих, в тени густых крон, стоят покрытые коврами деревянные топчаны – дастарханы, расположившись на которых, так приятно в жаркий день попивать горьковатый зеленый чай и кушать аппетитный дымящийся плов.

Дорога проходит по поселку, а за поселком делает крутую петлю. Если от этой петли пройти чуть вперед и вверх, через каменный завал, то вскоре выйдешь на живописное горное озеро с чистейшей прохладной водой -

Курбан-куль (в переводе - "Жертвенное озеро"). Так его называют потому, что раньше на его месте было несколько кишлаков, жители которых погрязли во всяческих грехах, за что и получили подобие Содома и Гоморры. Произошел грандиозный обвал, похоронивший под собой всех грешников. Обвал перекрыл русло горной речки, и на высоте в 2 км над уровнем моря образовалось прелестное озеро, длиной 800, шириной 200 и глубиной до 5 метров.

Эта, леденящая душу история, случилась около 150 лет назад. И с тех пор Шахимардан и весь район вокруг озера являются святыми местами для мусульман, которые совершают сюда многочисленные паломничества.

А помимо мусульман, это место паломничества еще и горных туристов, которые, впрочем, чаще называют озеро "Голубым", но не за грехи предков, а за изумительно чистый  голубой цвет воды.

Если же ехать по шоссе дальше, оставив справа, внутри петли, небольшой, но очень симпатичный парк с мавзолеем Хамзы посередине, то вскоре слева над дорогой покажется турбаза. От дороги к воротам турбазы ведет короткий, но очень крутой подъем. Над турбазой почти на километр возвышается гора, названия которой мне так и не удалось выяснить. (Километр – это от уровня турбазы, абсолютная же высота свыше двух с половиной километров). Гора вызвала нездоровый интерес у моего нового знакомого из Минска, который, сделав руку козырьком, и, подняв глаза в сторону вершины, тут же забормотал что-то о контрафорсах, кулуарах, дюльферах и вибрамах.

Сама турбаза состоит из нескольких заасфальтированных аллеек, расположенных террасами, одна над другой. Аллейки густо обсажены деревьями так, что на них почти постоянно царит густая тень. Среди деревьев, по обеим сторонам аллей, стоят деревянные домики с решетчатыми, увитыми травой верандами. На открытых местах разбиты клумбы с дружно цветущими в это время года цветами. Короче, место очень приятное. А, если добавить сюда прозрачный горный воздух и окружающую тебя тишину, то не надо объяснять, что место это мне очень понравилось.

Впрочем, тишина периодически нарушалась пронзительными криками, полными чувственной эротикой, дикой и необузданной страстью, непереносимой тоской и бешеным темпераментом, вулканическим  жаром и полярным холодом, и прочая и прочая… Кричали ишаки, коих в изобилии водилось в соседних с турбазой дворах. Особенно выразительно эти крики звучали на утренней зорьке, когда предрассветный сон   так сладок.

На следующее после нашего прибытия на турбазу утро мы приступили к занятиям. После сытного завтрака, разбуженные ни свет ни заря ишаками, мы собирались в местной столовой или где-нибудь на природе и дремали часов шесть с перерывами, усваивая с помощью  гипнопедии такие важные темы, как “Основные положения методики физвоспитания”, “Воспитательная роль руководителя похода” или “Научные принципы психологической подготовки в туристской группе”.

Однако случались занятия, когда семинар просыпался в едином порыве. Происходило это, как правило, на занятиях по темам “питание” и “медицинская подготовка”. Дело в том, что мои коллеги чуть ли не через одного были кто сыроедом, кто сторонником раздельного питания, кто поклонником Поля Брэгга, а некоторые увлекались и более экзотическими учениями. Поэтому, стоило кому-то заикнуться о дневном рационе или о восстановлении после периода голодания, как тут же разгорались жаркие дискуссии, можно ли есть картошку с селедкой или что положено есть вперед, сардельку или грушу. Все наперебой желали поделиться богатым жизненным опытом.

Некоторые рассказы проходили на “ура”. Например, рассказ молодого парня, о том, как он месяц голодал по-научному, с клизмами по утрам и вечерам. Причем все это время он ходил на работу (а работал шофером), и как все отказывались с ним ездить, а диспетчерская не выпускала из гаража. А вот увлеченный, с живописными подробностями рассказ пожилого мастера велотуризма, преподавателя из Киева, как он голоданием очищал организм, и какого цвета на двенадцатый день голодания  у него были сопли, и какого запаха на пятнадцатый день была моча, был встречен довольно холодно, и нашел отклик разве что у кучки совсем оголтелых фанатиков.

Ну, а медицина по жизни является веселым предметом. Фотографии покусанных ядовитыми змеями и пауками вызывали у курсантов и курсисток живейший интерес, по эффекту сравнимый с рецептом салата из лопухов. Ну, а по поводу способа выведения пациента из шока шуму было не меньше, чем от врагов картошки с мясом. Дело в том, что по свидетельству нашего врача, один из самых эффективных способов – 100 грамм спирта в задний проход. После такого заявления тут же началась научная дискуссия на тему: “Как раздобыть в походе клизму”. После оживленных дебатов, перешедших в подобие мозгового штурма, прошло мое предложение – использовать в качестве заменителя столь необходимого медицинского прибора велосипедный насос, имеющийся в любой велосипедной тургруппе по определению.

После обеда, как правило, были небольшие вылазки на велосипедах по местным дорогам, которые в конце концов заканчивались небольшими соревнованиями по скоростному подъему в гору. Опять же отбросив ложную скромность, могу сообщить, что честь тульского велоспорта я успешно отстоял, каждый раз оказываясь в лидирующей группе.

Ближе к окончанию теоретических занятий нас сводили на упомянутую выше, возвышавшуюся над турбазой, гору, чтобы проверить степень нашей акклиматизации. Проверялось очень просто: внизу, по дороге и наверху мерились пульс, частота дыхания и давление. К слову заметить, измерение пульса было любимым развлечением всего семинара в течение всего месяца. И каждое утро, едва лишь прокричат ишаки, все семинаристы хватались за собственные запястья, проводя так называемую ортостатическую пробу (измерение разницы пульса в положениях лежа и стоя).

 Итак, петляя по поросшим кустарником склонам и периодически останавливаясь на замеры, мы поднялись к вершине. С вершины окрылись голубые дали, которые в реальности оказались желто-коричневыми, с вкраплениями зеленого. На севере прямо под нами изумрудной лентой вокруг серо-голубой нитки Ак-Суу лежал Шахимардан. Зеленая, на желтом фоне, полоска вдоль реки уходила по ущелью вниз, скрываясь за горами. Сразу за долиной Шахимардана просматривался хребет, проходящий по границе Ферганской долины, и в нем был виден (на расстоянии около 40 км) проход, через который мы въезжали в горы. С другой стороны поднимались сверкающие снегом четырех- и пятитысячники Алайского хребта. Справа и слева были видны два перевала – Кичкинэ и Шевали, через один из которых нам предстояло уходить в учебный поход, а через другой возвращаться

Красота вокруг была неописуемая. Неописуемая по той же причине, по которой бесполезно описывать вкус халвы человеку, который ни разу в жизни не ел сладкого. Здесь я впервые понял, зачем люди лезут в горы. Срываясь и калечась ползут к вершинам. Задыхаются, спрессованные снежными лавинами. И, сгорбившись под тяжелыми рюкзаками, тащатся черте-куда, вместо того, чтобы спокойно валяться на диване перед телевизором. Когда, взобравшись на вершину, ты орлиным взором окидываешь открывшуюся картину, создается иллюзия, что сбываются тысячелетние грезы человека о свободном полете. Это похоже на наркотик.

 Спуск с горы был гораздо труднее подъема. Около пяти километров по дороге, крутизной местами градусов сорок и с сыпучим грунтом. Если на подъеме можно было кое-где помочь себе руками, то на спуске единственный помощник – пятая точка, на которой, как известно, хорошо ездить по скользкому льду, но по мелкой и острой щебенке не очень приятно. Я, как говорится, не скажу за всю Одессу, но сам я на турбазу вернулся с ногами, сбитыми как у  салаги новобранца после первого марш-броска. Растянутые мышцы отзывались болью при каждом шаге, особенно в передней части бедер и голеней. Но удовольствие от прогулки с лихвой перекрывало все физические страдания.

Ко времени восхождения все участники семинара были уже разбиты на группы. Одна должна была пройти маршрут третьей категории, две четвертой и три пятой. У нас группа получилась интернациональная и пришло время представить ее участников.

Руководитель группы – Георгий Ясинский, город Киев. Где-то что-то преподает. Кандидат каких-то наук. Представлен нам лично начальником семинара. Первые впечатления от знакомства –, самые благоприятные. Говорит спокойно и основательно. Вежлив, интеллигентен. О! Как же я заблуждался! Но об этом потом…

Заставный Ярослав. Город Ивано-Франковск. По виду – типичный “лесной брат”. Человек – загадка, оставшаяся неразгаданной и к концу похода. Говорит только по-украински. О себе ничего не рассказал, впрочем, не интересовался и другими. Ни на миг не расставался со стереофотоаппаратом. Беспрекословно выполнял все указания руководителя.

Гинтаутас Якимявичус, город Вильнюс. Компьютерщик – электронщик. Типичный прибалт – худой, высокий и рыжий. Все разговоры плавно переходят на тему пакта Молотова – Риббентропа и оккупации Прибалтики Россией. В остальном очень неплохой парень, умный и с хорошим чувством юмора. Увлекается помимо велотуризма еще и альпинизмом.

Два друга из одного общежития в Севастополе, Виктор Тряпитько и Иван Сергиенко. Виктор – человек очень тактичный и культурный. Говорит тихо и медленно, тщательно продумывая каждое слово. Мечтает вывести севастопольский велотуризм на всесоюзный уровень, и готов идти для этого на многие жертвы и компромиссы.

Иван – простой, открытый парень. Всегда говорит, что думает, и по этой причине часто цапается с Гинтасом по поводу антисоветских высказываний последнего. Мечтает поступить каскадером на ялтинскую киностудию, но для этого нужно иметь спортивное звание не ниже кэмээса по любому виду спорта, и Ваня выбрал велосипедный туризм. Это единственный человек, с которым я более-менее сошелся характерами, и о котором я с наибольшей теплотой вспоминаю теперь.

Ну и я, ваш покорный слуга. Немного лохмат, немыт и небрит, но это фото сделано после похода, а после похода, по традиции, положено привезти домой хоть немного походной грязи.

Итак, мы начали подготовку к походу. Руководство семинара дало для каждой категории примерные маршруты. Получив их, практически все руководители групп на предложенные маршруты дружно наплевали и разработали свои собственные. Тем более, что наше теперешнее географическое положение черезвычайно располагало к посещению разных интересных мест. Одна из групп отправлялась в Алайскую долину, другая в Фанские горы, и только один руководитель не отклонился от спущенного сверху плана ни на сантиметр по расстоянию, ни на минуту по времени.  Это был руководитель нашей группы. Сие обстоятельство должно было бы нас насторожить, но мы пребывали в блаженном состоянии предпоходной эйфории и, безоговорочно веря в авторитет начальства, даже не просмотрели детально ни маршрут, ни план путешествия.

Первый звоночек прозвучал, когда получали со склада продукты на поход. Наш, проникнувшийся идеями рационального питания руководитель, начал нас подбивать на то, чтобы тушенку не брать, сгущенку не брать, а набрать побольше морковки и свеклы. Народ тут же взроптал. И, убоявшись народного бунта, решительного и беспощадного, наш новоявленный сыроед уступил мнению большинства. Тушенка со сгущенкой заняли законное место в наших рюкзаках.

Собиралось и снаряжение. Уезжая из Тулы, я не взял собой ни кружки, ни ложки, ни чашки, рассчитывая купить все на месте. Но, пробежав по местным магазинам, я не обнаружил из кухонной утвари ничего, кроме чашек из покрытой глазурью и расписанной узорами глины, похожих по форме на большие пиалы. По-местному чашка называлась “Каса”. Рассмотрев посудину со всех сторон, я пришел к выводу, что данный предмет идеально подходит как для первого и второго, так и для третьего. Кроме того, форма предмета позволяла использовать его в экстремальных случаях в качестве ночной вазы. (Но, к счастью, до экстремала дело не дошло.) Правильность выбора я оценил на первой же стоянке, когда после чая каса была практически чистая, и нужно было лишь слегка сполоснуть ее холодной водой. Единственным недостатком была повышенная хрупкость посудины, и возить ее приходилось, упаковывая поглубже внутрь спальника.

И вот наступил день 8-го июня. С утра по всей турбазе гремела музыка и царило радостное оживление. После завтрака все группы в парадном снаряжении выстроились вокруг  волейбольной площадки. Проникновенные напутственные речи произнесли директор турбазы и начальник семинара – член Центрального совета по туризму и экскурсиям Ершов. Затем девушки из тренирующейся здесь же волейбольной команды подарили нам цветы, и мы, с цветами в руках, гремя огнем, сверкая блеском стали, торжественно проехали через ворота турбазы и разъехались в разные стороны.

Нам предстояло проехать километра три по шоссе, затем повернуть направо и идти вверх, в сторону озера. Далее, не доезжая до озера, повернуть налево, и по ущелью подняться к перевалу Кичкинэ.

Как только съехали с шоссе, началась тропа, покрытая мелкими камнями. Ехать стало вначале просто тяжело, потом очень тяжело, а потом и совсем невозможно. Поэтому мы спешились и километра три толкали велосипеды. Здесь я увидел новый для себя способ толкания, который продемонстрировал Ясинский. К рулю велосипеда привязывается пара веревок, как своеобразные вожжи, и велосипед толкается сзади, управляясь с помощью этих веревок-вожжей. Я тоже попробовал этот способ, но мне он не понравился. На велосипеде с рюкзаком и без седока переднее колесо разгружено, постоянно норовит подняться вверх и вообще плохо управляется. Поэтому я сразу перешел на обычный вариант, толкая велосипед рядом с собой. Остальные проделали то же самое, и лишь Ясинский, гордый тем, что именно он предложил революционный способ, пыхтел позади, бормоча себе под нос компиляцию из Есенина: “Кичкинэ ты мое, Кичкинэ” замученный, но непобежденный.

Очень скоро и толкать стало невозможно. Приходилось преодолевать каменистые осыпи, взбираться на камни и пробираться сквозь кусты. Кое-где пришлось даже доставать бельевую веревку, взятую в поход совсем для других целей, и втаскивать на ней велосипеды в самых крутых местах. Дорога была нелегкая, и приходилось часто отдыхать. На отдыхе, по привычке, хватались за запястья и мерили пульс. Ясинский жутко гордился тем, что у его пульс оказался самым низким, 100-110 ударов и насмехался надо мной, с моими 130-150. При этом упорно игноривал то, что после пятиминутного перерыва у меня пульс падал до 80 в то время, как у него так и оставался в районе 95.

Так мы прошли еще около четырех километров, затратив на них не менее пяти часов. А окружающая местность с ростом высоты становилась все красивее и красивее. Появились заросли кустарника, в основном арча, шиповник, можжевельник. В разогретом воздухе витали тысячи запахов, То повеет свежим запахом мяты, то горечью полыни, то горячей можжевеловой смолой, то чем-нибудь еще знакомым или незнакомым. Впереди, кроме камней и зарослей деревьев ничего не было видно, Но вот сзади! Сзади открывались виды открывались восхитительные виды ущелья и окружающих гор, достойные кисти самых великих художников.

Так, любуясь на склоны, пыхтя по узкой дорожке, падая на отдых, хватаясь за пульсы мы поднимались и поднимались вверх, пока не вышли в приличных размеров цирк, более-менее ровное место, с трех сторон окруженное горами, а с четвертой обрывающийся в только что пройденное нами ущелье. Склоны цирка были синие от незабудок, растущих здесь сплошным ковром. Чуть поотдаль стояли скалы, именуемые у туристов – горников “жандармы”, а в расщелинах скал и на вершинах окружающих гор лежал снег. Тут на меня, несмотря на усталость, напало лирическое настроение и я даже нарвал маленький букетик незабудок, чтобы засушить и послать домой, моей дражайшей супруге.

В этом месте ущелье разделялось на несколько мелких ущелий, и, чтобы сориентироваться на местности, Ясинский достал выданную нам на турбазе схему – крок.  И тут выяснилось, что крок не совсем соответствует действительности, многие ориентиры на нем просто не были показаны. Дело в том, что основные туристские районы – Памир, Фанские горы и т.п. лежат от Шахимардана на юг и юго-запад, мы же шли прямо в противоположном направлении, на северо-восток. И это направление было проработано не столь тщательно.  Поэтому, несмотря на то, что по плану мы должны были перейти через перевал в тот же день, решили остановиться и провести рекогносцировку. Все побросали велосипеды с рюкзаками на землю и разбежались в разные стороны. Кроме нас с Ваней. Мы, как дежурные, поставили палатки и приготовили ужин. А потом принялись за изучение карт, схем и планов путешествия.

Надо сказать, что до этого момента Ясинский никому не давал никаких материалов,  маршрут и план похода мы знали с его слов и очень приблизительно. И вот, детально все изучив, мы пришли, мягко выражаясь, в недоумение. Согласно плана похода за 15 дней нам предстояло пройти около 800 километров. К 14:00 пятого дня похода мы должны были оказаться в городке Ала-Бука, куда из Шахимардана нам должны были завезти продукты на вторую часть похода. Нормальная туристская практика, именуемая “заброска” и предназначенная для того, чтобы облегчить рюкзаки на сложной части похода. Весь фокус состоял в том, что до Ала-Буки было более 500 километров от старта. Таким образом за первые 5 дней предстояло пройти две трети пути по горам, включая достаточно сложный пешеходный перевал. А за оставшиеся десять – триста километров, из которых львиная доля проходилась по равнине Ферганской долины. Естественно, как только появился руководитель, ему были заданы соответствующие вопросы. В ответ мы услышали, что мы сынки, ни хрена в велотуризме не понимаем, руководитель за нас думает, а мы должны слушаться и не задавать глупых вопросов.

Полученные ответы не располагали к дополнительным разговорам, и мы обиженно сопя, уползли в палатку, где Витя уже спорил с Гинтасом на политические темы. Находящийся после разговора с руководителем в состоянии легкого возбуждения Ваня тут же поцапался с Гинтасом по вопросу о правах человека. Впрочем, они тут же помирились, и Гинтас достал фляжку со спиртом и кусок литовского сала. Начало похода было отмечено “орвохромчиком” (в качестве стакана использовался футляр от немецкой слайдовой пленки) и душистым, тающим во рту салом литовского производства. Сало было такого дивного вкуса, что его по достоинству оценили  даже искушенные жители самой салоедящей республики Союза, а, может быть, и всего мира.

Весь остаток вечера наша четверка посвятила травле анекдотов, а в промежутках Гинтас обучал нас литовскому языку. Так что вскоре мы могли на вполне сносном литовском произносить: “Лаба дина!”, что в переводе означает “Здравствуйте!”. Ясинский, между тем, достал из рюкзака насос и драную велосипедную камеру объявил, что сейчас он научит нас, как с помощью ручки от велосипедного насоса можно склеить камеру по стыку, то бишь там, где концы резиновой трубки соединяются, превращая ее в замкнутое кольцо. В этом деле он проявил изрядную усидчивость, провозившись до самой темноты. С нулевым, впрочем, результатом.

Рано утром проснулись, позавтракали, собрали вещички, и со свежими силами быстро влезли на перевал, до которого от нашего лагеря оставалось примерно с километр по травянистому склону. Перевал Кичкине имеет высоту 3200 метров, если верить карте. С перевала перед нами вновь открылась захватывающая картина окружающих гор. Всю южную сторону занимала величественная панорама Алайского хребта. На запад и на восток сбегали вниз зеленые ущелья, по одному из которых мы сюда поднялись. И только с севера весь вид закрывали скалы. Воздух был таким чистым, что прозрачность сохранялась до самого горизонта. От увиденной картины мы пришли в такой восторг, что побросали велосипеды и рюкзаки и часа два бегали по окружающим склонам.

На перевале нас догнала группа туристов-горников из Ферганы. Мы премило поболтали, обменялись записками. Так уж заведено у горников, проходя перевал они оставляют записку о составе и маршруте своей группы, и забирают с перевала записку предыдущей группы. Затем записки сдаются в соответствующие организации и либо являются свидетельством прохождения перевала, либо, в худшем случае, служат для поиска пропавших. Чтобы легко можно было найти записку, строят туры - небольшие пирамиды из камней, среди которых и эта записка и прячется. Поскольку, как выяснилось, группы наши совершали первопрохождение, тура на перевале не было, и мы тут же сгородили его из подручных материалов.

Как ни хорошо было на перевале, все же пришлось с него спускаться. Перелезли через пару снежников, и вскоре склон выровнялся, в траве запетляла тропа, и уже можно было сесть на велосипеды и ехать, осторожно лавируя среди камней. Мы с Ваней и Гинтасом немедленно воспользовались этим обстоятельством, потом к нам присоединились Витя с Ярославом, и только Георгий упорно продолжал вышагивать позади велосипеда, держась за вожжи. Известно, что семеро одного не ждут, но нас было только пятеро, поэтому приходилось часто останавливаться и дожидаться того самого одного.

Между тем стало жарко, обожженные солнцем плечи и шея уже ощутимо побаливали.  Пот тек в глаза, что удобств также не доставляло. Пришлось организовать мозговой штурм, и проблема была быстро решена. На лоб повязали что-то типа хипповских хайратников из подручных материалов – бинта и тесьмы для обмотки руля, а сзади на них навешали разных тряпок, закрывающих шеи и плечи от солнца. В результате стали похожи на бедуинов из аравийских пустынь. Зато хайратники принесли большое облегчение, задерживая пот, который, испаряясь на наших лбах, в полном соответствии с законами физики, поглощал при этом тепловую энергию.

Проехав по тропе пару километров, выехали на развилку. Прямо перед нами стояла небольшая гора, и одна дорога уходила направо от горы, вторая налево. Тут мы в очередной раз спешились, и стали ждать начальника с картой. Вскоре начальник подошел и началось совещание. На повестке дня стоял единственный вопрос, куда ехать дальше. По данному вопросу выступил докладчик – тов. Ясинский. В прениях – участники похода. По докладу была вынесена резолюция, констатирующая часть которой гласила, что ни горы ни тропинки в предоставленной нам документации не обозначено. В постановляющей же части делался вывод, что ехать нам следует по левой дороге, которая и пошире и лучше притоптана.

Решили – сделали. Ехали час, другой. Объехали гору, но дорога, вместо того, чтобы повернув направо слиться с проигнорированной нами правой дорогой, продолжала петлять по левому, северному склону ущелья. А само ущелье уходило все дальше и дальше вниз. Вот противоположный, южный склон оборвался вниз, и вдали на юге вновь замаячили хрустальные вершины. Гинтас, как старый альпинист, тут же опознал в самой высокой из них пик Ленина – самый северный семитысячник СССР, стоящий на севере Памира, километрах в 80 от нас. Чуть пониже торчали вершины рангом послабее, пяти- и шеститысячники.

 Когда мы обнаружили, что тропа резко взлетает вверх и переваливает на северную сторону хребта, мы шли по ней уже часа четыре Что же делать? Возвращаться назад, потеряв еще минимум четыре часа до развилки, а потом еще столько же по другой дороге, или продолжать идти вперед, в надежде найти более-менее подходящее место для спуска? Мы выбрали второе. Возвращаться никому не хотелось.

Не прошло и часа, как мы поняли, что ошиблись в очередной раз. Тропа вывела прямо на округлые скалы, с голыми гладкими склонами, известные у альпинистов под названием “бараньи лбы”. Хотя дно ущелья виднелось метрах в трехстах ниже, но путь к нему лежал как раз через эти самые лбы. А у нас всего альпинистского снаряжения – бельевая веревка, длиной метров тридцать, в количестве одной штуки. Тут мы сели и загрустили. А возвращаться назад по-прежнему никому не хотелось. Деваться некуда, достали мы эту веревку, и, страхуя ей друг друга, стали потихоньку, по одному, спускаться по скалам вниз и спускать на веревке велосипеды и рюкзаки.

Очень скоро мы обнаружили две новости, как водится, хорошую и плохую. Хорошая – скалы быстро кончились. Плохая – сразу под скалами начались густые заросли черезвычайно колючего кустарника, с колючками сантиметров по пять длиной. И единственный путь лежал прямо через эти кусты. Изрядно потрепанные и поцарапанные, израсходовав годовой запас нехороших слов, выползали мы из кустов на небольшую полянку. Тут устроили небольшой привал и дискуссию на тему, куда идти дальше. Поскольку у каждого было свое мнение по  этому вопросу, и никто не хотел уступать, в конце концов плюнули, договорились встретиться внизу, и каждый пошел своей, заветной дорогой.

Я узрел пасущихся коз и овец. С помощью дедуктивного метода была выстроена  цепочка силлогизмов, включающая в себя остроумные положения о том,  что животные эти, судя по их виду, домашние. А, раз смогли влезть на такую кручу, следовательно поблизости находятся так называемые козьи тропы, прямиком выводящие к их, животных, хозяевам, а хозяева не такие дураки, чтобы сидеть по разным склонам, и находятся где-нибудь в тепленьком местечке на дне ущелья.

Итак, сделав такое блестящее заключение, я направился прямиком к стаду, и после непродолжительных поисков, действительно вышел на искомую козью тропу. Правда, оказалась она несколько круче, чем я предполагал, и проходила по отвесным склонам, где приходилось велосипед с рюкзаком спускать по очереди, бегая челноком вверх-вниз. В одном месте тропка была настолько узкая, что нога у меня соскользнула, и, чтобы удержаться на склоне, велосипед пришлось бросить прямо вниз с обрыва, высотой с пятиэтажный дом. С велосипедом я мысленно попрощался, но, спустившись к нему с рюкзаком, к моему громадному облегчению обнаружил, что весь урон от падения – пара выбитых спиц.

Исследуя велосипед, я обратил внимание на небольших паучков, бегающих в больших количествах по окружающим камням. Так… Черного цвета, размер сантиметр - полтора, шесть красных или оранжевых пятнышек в два ряда на брюшке… Тут же вспомнил недавнюю лекцию на семинаре про опасных животных и картинку в книжке. И узнал паучка. Каракурт! Или “Черная вдова”! Скандально известны во-первых тем, что самки в после спаривания пожирают самцов, а во-вторых тем, что это обладатель одного из самых страшных ядов. Укус вызывает сильную боль, судороги, вплоть до летального исхода. Особо опасны в брачный период. А было как раз начало июня, самое, что ни на есть разнузданное время паучьих, с каннибальским оттенком,  свадеб. А посему, прихватив велосипед подмышку, предварительно осмотрев его со всех сторон, чтобы не попало ни одного, даже самого маленького паучка, я дал такого деру с этого страшного места, что только пятки засверкали.

Благодаря повышенной скорости, я очень скоро обнаружил себя в непосредственной близости от дна ущелья, на котором виднелись юрты пастухов. От юрт меня отделял только щебеночный склон, длиной метров пятьдесят, который я преодолел в великолепном горнолыжном стиле, используя вместо палок велосипед, а вместо лыж – собственные кроссовки. Через пару минут, весь поцарапанный, покрытый слоем щебеночной пыли, я уже стоял перед входом в ближайшую юрту. Итого триста метров спуска со всеми приключениями я преодолел, примерно, за шесть часов.

Дико хотелось пить, ведь всего питья за последние двенадцать часов была кружка чая и полулитровая фляжка воды. И я, с криком: “Разрешите войти!” ворвался в юрту. Юрта была полна женщин, которые тут же на меня уставились. “Здравствуйте, где здесь можно найти воды?” – спросил я. “Воды? Воды?” – залопотали женщины, поглядывая друг на друга. “Ну вода, течет…” и я изобразил движением ладони извилистый ручей. “Течет? Течет?” – снова эхом откликнулись женщины, и смущенно захихикали. Стало понятно, что по-русски они не понимают ни бельмеса. Тут я собрал весь свой артистический талант и весьма похоже изобразил процесс питья во всех подробностях. И, о радость, меня поняли. Одна из женщин подошла и указала на молочный бидон с водой, стоящий за дверью. Я выдул литра полтора не отрываясь.

Когда я вышел на улицу, увидел метрах в ста от юрты небольшую толпу, из которой в разные стороны торчали велосипеды. Это мои товарищи, также успешно преодолевшие спуск, уже давали интервью местным мужикам. Мужики, в отличие от женщин, говорили по-русски все, благодаря службе в родимой Советской армии. Я не замедлил присоединиться к толпе, где уже ходили по рукам кружки с молоком и айраном (местный кефир). Отказываться от угощения грех, и к полутора литрам плескавшейся в моем желудке воды добавилась пара кружек айрану, после чего наступило совсем веселое настроение.

Наши новые знакомые рассказали нам, что они пасут здесь скот на летних пастбищах. В горы они уходят поздней весной, когда со склонов сходит снег и открываются перевалы, и находятся здесь все лето.

Пастушье стойбище нам очень понравилось, и мы решили дальше не идти, тем более что были совершенно измотаны спуском. Встали тут же, недалеко от юрт, на зеленой травке, растущей по берегу очень симпатичного ручья. Отмылись в ручье, привели в порядок себя и велосипеды. Когда же окончательно расслабились, на собственной шкуре почувствовали итоги прошедшего дня. Исцарапанные, обожженные на солнце и высушенные горным воздухом руки, ноги и щеки горели огнем, и жутко чесались. Некоторое время мы поизображали группу вшивых, а потом я вспомнил о предусмотрительно положенном женой мне в рюкзак тюбике бутадионовой мази. Мазь тут же была пущена в дело, и через несколько минут все как рукой сняло. На стихийно возникшем по этому поводу митинге моей жене была выражена сердечная благодарность и пожелания всяческих жизненных благ.

Подытожив пройденный за два дня путь, получили километров тридцать. Вообще, на мой взгляд ребята здесь не спешат. Вспоминая родную тульскую компанию, я подумал, что наши за то же время прошли бы минимум в два раза больше. Поскольку так медленно я ходить не привык, то постоянно вырываюсь вперед. Руководителю это не нравится, и он каждый раз меня одергивает и тормозит. Постоянные одергивания, в сочетании с медленным темпом движения, очень нервируют, и мы с Ясинским уже несколько раз серьезно поцапались. Но, что бы он ни говорил, у нас за два дня уже 120 километров отставания от графика. Такого за пять лет со мной ни разу не случалось. А, если вспомнить про уже раскритикованный выше график путешествия, то перед нами забрезжила реальная перспектива прохождения маршрута в общественном транспорте, что по нашему, тульскому, счету является вещью позорной и недостойной настоящего велотуриста.

На следующий день мы продолжили спуск по ущелью. Дорога расширилась настолько, что по ней можно было ехать на автомобиле. Правда, не на легковом, а на грузовом, да и то не на всяком. Вездеход ЗИЛ-131, наверное, проехал бы. Тут и там по дороге попадались приличные валуны, и несколько раз пришлось вброд форсировать ручей, который также расширился до размеров небольшой речушки. Тут я начал снова потихоньку закипать. В то время, как Витя, Ваня, Гинтас и я проезжали такие ручьи не останавливаясь, а Ярослав возле каждого брода слезал с велосипеда и шлепал пешком, Георгия все время приходилось ждать, пока он неспешно разувался,  тщательно подворачивал штаны, переходил брод, осторожно шаря босой ногой в происках места, куда наступить. На противоположной стороне брода процесс повторялся в обратном порядке. И все это под постоянные разглагольствования о том, как важно в походе не промочить обувь. В результате каждый такой брод, шириной метров в десять, вместо положенных десяти секунд, отнимал по четверть часа.

Расширилось и ущелье. По склонам запетляли арыки, по которым вода из горных речушек расходится на десятки километров. Пастушьи стоянки стали попадаться чаще. Стоило нам остановиться на небольшой отдых, как тут же появлялся какой-нибудь чумазый пацан, с ведром айрана в руках. Пацанов мы щедро одаривали выданными нам на турбазе конфетами, а айран пили. В конце концов надоело каждый раз лезть за кружками в рюкзаки, и их просто закрепили сверху на рюкзаках. Взрослые мужики степенно подходили, здоровались (обязательно за руку), а потом степенно расспрашивали, кто мы такие, откуда и куда направляемся. Женщины и девочки не подходили. Не принято. Вообще, во всем отношении к нам местного населения чувствовалась огромная благожелательность и уважение, так что даже мое настроение, испорченное общением с начальником, быстро улучшилось.

Вскоре горы разбежались от дороги в стороны, и мы выехали на асфальтированное шоссе, ведущее на юг, в Алайскую долину. Но мы ехали в противоположную сторону, на север. И скоро уже въезжали в первый на нашем маршруте населенный пункт – Уч-Курган. Тут же вспомнили песню: “Уч-Кудук, три колодца”. И решили, что “Уч” по-узбекски три, а “Курган” ничем иным, кроме “Гора” быть не может. Соответственно, название должно переводиься как “Три горы”. Впрочем, сам поселок мы проскочили не останавливаясь, и поселок запомнился лишь благодаря лингвистическим изысканиям, да еще одному чуду.

Подъезжая к Уч-Кургану мы увидели сидящую на дереве … козу. Подъехав поближе и убедившись, что это не проявление горняшки, а вполне реальное парнокопытное, решили, что это кто-то пошутил, и от души посмеялись.  Каково же было наше удивление, когда чуть поотдаль увидели на другом дереве барашка, потом еще… А потом увидели, как этот мелкий рогатый скот, опровергая известный миф о собственной тупости, решает для себя продовольственную программу.

Дело в том, что трава вокруг была вся выжжена солнцем, и единственной зеленью поблизости были листья росшей по обочинам шелковицы. Так вот, чтобы достать эти листья скотина демонстрировала прямо-таки цирковые номера. Одна овца становилась под деревом, вторая вскакивала ей на спину, и уже оттуда прыгала прямо в гущу веток, где уютно располагалась, с аппетитом жуя окружающий корм. Это было покруче, чем у Дурова.

За Уч-Курганом началось совсем классное шоссе, по которому мы поехали на восток, петляя по отрогам хребта Кичик-Алай. По дороге перевалили через несколько мелких перевалов с бронзовыми орлами на скалах и неизменной юртой на самом перевале. Что это за юрты, чайханы ли, ночлеги ли, или просто декоративное украшение, мы так и не узнали.

По дороге было ехать очень приятно. Пустынные, совершенно голые склоны  холмов вокруг дороги, очень небольшое количество транспорта, чистый, прохладный ветерок и величественные виды гор создавали особый настрой и провоцировали на философские размышления о том, что все в этом мире лишь тление духа и суета сует. Ведь еще Христос знал, что для таких размышлений лучшее место – это пустыня. И окружающая местность вполне соответствовала требованиям самого придирчивого философа.

Так мы ехали в очень неспешном, на мой взгляд темпе, тем не менее спеша, и, когда встали на стоянку, недалеко от города Эске-Наукат, за Наукатским перевалом, наш суточный переход не составил и ста километров. Таким образом, за три дня прошли всего километров 120, доведя общее отставание от графика до цифры, превышавшей 200 километров.

Пригодных для стоянки мест по дороге очень мало. Где нет воды, там пустыня, где есть вода, там поля. Лучшее место, которое смогли найти, оказалось на окраине фруктового сада, на берегу мутного арыка. Единственная достопримечательность – отличный вид на горы хребта Кичик-Алай. С трудом разместили на узкой, поросшей травой полоске две палатки, поужинали, чем Бог послал и завалились спать.

Следующий день прошел как в тумане. Как я уже говорил, к 14:00 пятого дня похода мы должны были оказаться в городке Ала-Бука, где нас ждала машина с нашими продуктами. Машина долго ждать не могла, и, в случае опоздания мы были как максимум обречены на голодную смерть, а, как минимум, могли получить возможность применить на практике обширные теоретические познания в области теории голодания. Ни того ни другого нам делать не хотелось, и началась гонка.

Началась она с того, что утром четвертого дня приехали в город Ош, и, вместо того, чтобы изучать архитектуру городов Востока, их достопримечательности, а также быт и обычаи местного населения, мы прямиком направились на автовокзал. Здесь Ясинский убежал узнавать, можно ли уехать в нашем направлении на автобусе, а ребята пошли на базар. Наша же с Иваном очередь была дежурить, и мы остались караулить велосипеды в скверике возле автовокзала.

Пока народ делал свои дела, мы решили все же приобщиться к местной культуре и обычаям. И, как истинно русские люди, начать решили с культуры пития. Дело в том, что прямо у нас под носом стоял продавец кумыса и бойко торговал этим напитком, о чудесных свойствах которого гремит народная молва. Продавец представлял из себя образец махровой антисанитарии. Я не говорю уже о халате, который некогда был белым, а теперь, на асфальте с успехом мог бы использоваться в качестве маскировочного. Стаканы, в которые кумыс наливался с помощью поварешки из молочного бидона, продавец доставал из таза, пошарив грязной рукой в мутной жидкости, служившей, по-видимому, для мытья вышеупомянутых стаканов. Использованные стаканы возвращались обратно в таз. Живописная картина дополнялась облаком мух, роившихся над сей торговой точкой.

Несмотря ни на какие угрозы желудочно-кишечных болезней, мы все же решились. Хваленый кумыс напоминал разбавленную простоквашу. После него во рту оставался тонкий, устойчивый аромат конского навоза. Не знаю, может быть, для автовокзалов напиток изготовляют по какой-то особенной технологии, а в обычных местах этот напиток напоминает амброзию, но желание пить кумыс пропало до самого конца похода.

Не прошло и часа, как все собрались. Ясинский объяснил, что подходящих нам автобусов в ближайшее время не ожидается, и нужно ехать за город, ловить попутки. После этого начинается череда каких-то кузовов, ПАЗиков, погрузка-выгрузка велосипедов, сидения на рюкзаках и махания руками на перекрестках и прочих прелестей автостопа. В результате к закату мы оказались в районе поселка Ленин-Джол, покрыв за день чуть больше двухсот километров. На мой взгляд то же расстояние можно было вполне одолеть своим ходом, и об этом факте я постоянно бурчал себе под нос. Другие также были не очень довольны, и поэтому, чтобы улучшить настроение, Ясинскиий распорядился выдать каждому по банке сгущенки на ужин. Заночевали в придорожных кустах. До Ала-Буки оставалось еще около двухсот километров.

На другой день встали очень рано, часов пять утра. Решили срезать километров шестьдесят, вместо петли через Таш-Кумыр – Чат – Караван, длиной 120 километров, свернуть в Ферганскую долину и проехать через Учкурган и Янгикурган. Собрались очень быстро, и, пока еще не наступила жара, ехали довольно резво, проехав по утренней прохладце километров шестьдесят до Учкургана. Этот Учкурган был не тот Учкурган, который мы проехали позавчера, а совсем даже другой. Отличительной особенностью нового Учкургана была плотина Нарын-ГЭС, каковую мы и пронаблюдали на положенном месте, то бишь на реке Нарын. Река эта очень мощная и полноводная. Стекая с гор, она впадает в Сырдарью. Река больше известна ударной комсомольской стройкой - громадным Токтогульским водохранилищем, расположенным километрах в семидесяти выше по течению.

Вид сотен тонн воды, падающих с высоты, представляет из себя величественное зрелище, всячески достойного вдумчивого созерцания. Но созерцание – пища духовная, а нас впереди ждала пища вполне материальная, и осмотром ГЭС пришлось пожертвовать.

 За Учкурганом Ясинский снова начал дергаться, опасаясь опоздать, и мы опять начали ловить попутки. Как на грех, машин в нужном нам направлении было мало. Единственным подходящим вариантом оказался груженый песком самосвал КАМАЗ. Но, по причине загруженности, ехать могли только двое,  и мы из своих рядов сформировали группу захвата – Витю и Ивана. Группа захвата должна была прибыть в назначенное время в назначенное место, получить заброску и ждать остальных. А остальные могли подъехать и попозже. Велосипеды с рюкзаками забросили в кузов прямо на песок, ребята забрались в кабину и уехали.

Оставшиеся сразу расслабились. Ясинский заявил, что нужно опять искать автовокзал и ехать на автобусе. Гинтас с Ярославом не возражали. И только я, как всегда, возмутился и заявил, что я не для того летел за три с половиной тысячи километров, чтобы покататься на автобусе. И я поеду своим ходом. Один. Ясинский согласился нежиданно легко. И я, оставив остатки группы на обочине, тронулся в путь.

Последующие семьдесят километров стали одними из самых тяжелых в моей жизни. Надо заметить, что был уже полдень, и солнце жарило немилосердно. В тени было градусов сорок, а сколько было на солнце, и судить не берусь. Впрочем, тенью вокруг и не пахло. Я въехал в ущелье, похожее на длинный желоб. Пологие склоны справа и слева,  а посередине высохшее русло речки, состоящее из камней различных размеров. Кругом голая пустыня. Ни деревца, ни кустика, ни подходящей скалы. Чувствуешь себя, как карась на раскаленной сковородке.

Очень быстро запас воды в фляге иссяк. Не знаю, что бы я делал, не попадись на моем пути пост ГАИ. Я остановился, зашел в будку и попросил попить. Гаишники указали на животворный источник в форме молочного бидона, к которому я немедленно припал. Вода оказалась теплой и противной и жажду совсем не утоляла. Тем не менее я наполнил фляжку, а потом пообщался с хозяевами будки. Они рассказали мне очередную овеянную дыханием веков легенду, что когда-то давно по этому ущелью шел с войском Чингиз-хан. Но стояла такая же жара и сушь, как теперь. И войско знаменитого полководца не выдержало и взроптало. Чингиз-хан был вынужден повернуть назад, и искать другую дорогу.

Справедливо рассудив, что у хана не было такого замечательного велосипеда, я попрощался с гостеприимными милиционерами и поехал дальше. Выпитая вода в момент выступила на разгоряченной спине, и, зашипев, испарилась. Осознав всю бесплодность попыток утолить жажду, я в дальнейшем позволял себе лишь брызгать водой через прорези каски на голову, для того, чтобы мозги мои окончательно не расплавились и не вытекли через нос и уши.

К этому времени вначале слабый подъем значительно покрутел. Приходилось изрядно давить на педали. А сил практически не оставалось. Из-за сильного перегрева я был близок к обмороку. Все, о чем я мог думать, это то, что скоро перевал, что за ним дорога пойдет вниз, и что тогда, на спуске, я смогу долго-долго не крутить педали и отдохнуть, и встречный ветер будет меня приятно холодить.

Так, со скрежетом зубовным, я поднимался долгих сорок километров. Перед самым перевалом меня обогнал автобус, и через заднее стекло мне помахал рукой Гинтас. Тут уж я постарался не ударить в грязь лицом, выпрямился, расправил плечи, сделал мужественное лицо и помахал в ответ, после чего автобус, выпустив прямо мне в нос облако вонючего дыма, скрылся за перевалом.

Каково же было мое разочарование, когда поднявшись на перевал, я увидел, что за ним идет короткий, с полкилометра, спуск, а дорога выходит на плоское место, лежащее метров на пятьсот выше Ферганской долины. И долгожданной халявы не будет.  Отмечание литовского национального праздника Обломайтис, меня доканало окончательно, и последние силы меня безвозвратно покинули. Не знаю, что бы я делал, не попадись возле дороги артезианская скважина. Из изогнутой в виде буквы “Г” трубы била упругая струя прохладной воды, сантиметров пятнадцать в диаметре. Труба стояла в огромной луже (или, если угодно, в маленьком прудике), из которой в разные стороны разбегались арыки.  При виде этого великолепия во мне проснулась дремавшая доселе свинья, и я залез в лужу, прямо под струю, забыв про холерные вибрионы и палочки Коха, одновременно и пил из нее и купался в ней, умирая от блаженства.

Немного взбодрившись, я почувствовал дикий голод, до спазмов желудке. Что было неудивительно, если вспомнить, что завтракали мы в пять утра, а сейчас шел уже третий час дня. Заскочив по дороге в первой попавшейся деревне в местный магазинчик, купил пару беляшей, попахивавших тухлятиной, но зато теплых, и тут же их умял. После чего наступила такая расслабуха, что я смог доехать только до ближайшего забора, прислонил к нему велосипед, прислонился сам, присев на землю рядом с велосипедом, и заснул крепким, здоровым сном. Через час я проснусь. Это была выработанная годами привычка. Проснусь, и без проблем приеду в Ала-Буку, где будут ждать меня ребята. Никто не скажет ни слова, даже Ясинский. Только Ваня протянет литровую бутыль молока, которую я тут же залпом выпью из горлышка.

Но это будет только через час. А пока я, прислоненный к забору, мирно посапывал, и местные жители осторожно обходили мои протянутые поперек тропинки ноги, стараясь не мешать сну усталого человека.

Итак, мы встретились у почты в Ала-Буке. Рассовав полученные продукты по рюкзакам, мы неспешно двинулись к расположенному неподалеку водохранилищу. Спешить теперь было некуда. На оставшиеся триста километров пути у нас было целых десять дней.

Кассан-Сайское водохранилище на карте имеет форму сердечка. Его “желудочки” заполнены чиcтейшей горной водой реки Кассан-Сай. А там, где у сердечка впадинка между желудочками, у водохранилища расположен поросший соснами полуостров, на котором мы расположились на первую нашу дневку. В первый же вечер сходивший к озеру за водой Витя притащил вместе с водой дохлого скорпиона. И эта маленькая деталь заставила нас провести ближайшие вечер и ночь с повышенной бдительностью и легкой настороженностью.

За следующий этот день все успели помыться, постирать вещи, полностью привести себя в порядок. Походили по местным магазинам. В магазинах не обнаружили ничего, за исключением книг. Как известно, плановая экономика планирует книг поровну и на жителей культурных центров, и на полуграмотных крестьян Востока. По этой причине в книжных магазинах горных поселков свободно лежат Виктор Гюго и Артур Конан-Дойль, Александр Грин и Юлиан Семенов, словом, та литература, которая в привычных нам условиях продавалась исключительно через товаровед, через завсклад, и прочий директор обувной отдел. На книги набросились, как стая голодных ворон на падаль. В один миг наши рюкзаки потяжелели килограмм на пять каждый, а в группе в тот же вечер началось повальное  увлечение книгочейством.

Книгу доставали на каждом перекусе. По утрам и вечерам дежурные помешивали в котлах кашу, глазами уткнувшись в страницы книги. А в это время все остальные читали, сидя вокруг палаток. День начинался в отхожем месте под Конан-Дойля и заканчивался вечерним чаем под Майн-Рида. Культурный уровень группы неуклонно повышался.

Начитанные – начитанные мы выезжали с полуострова в следующее после дневки утро по направлению к кишлаку Сумсар. Шоссе кончилось и началась плотно укатанная проселочная дорога. Вокруг дороги опять простиралась выжженная солнцем желто-коричневая степь с отдельными точками еще не успевшей до конца выгореть зелени. Изредка в местах, где дорога пересекалась с  редкими в этих местах речками и ручьями, сбегающими со склонов Чаткальского хребта, попадались зеленые оазисы. В оазисах Ясинский останавливал группу, отвязывал от рюкзака свою литровую кружку, вставал в рабочую позицию (локоть правой руки прижат к боку, рука согнута под прямым углом, кружка впереди), шел в ближайшие дома спрашивать дорогу. Иногда обитатели домов понимали намек, и в этом случае Георгий возвращался к группе, сытно отрыгиваясь айраном. Иногда жители то ли намека не понимали, то ли айрана у них не было. И Георгий возвращался с сухой кружкой, грязно ругая жадных хозяев.

Сумсар был одним из таких оазисов, причем самым большим. Тут мы расположились табором под каким-то забором, прямо посереди главной улицы кишлака, на берегу ручья, где под камнями местные пацаны голыми руками ловили огромных черных скорпионов. Здесь, впервые за все время похода, мы полноценно пообедали (раньше обходились перекусами). После обеда долго валялись на зеленой травке, а потом совершили очередной набег на книжный магазин.

Покидали кишлак ближе к вечеру, переждав жару. За Сумсаром пейзаж принял совсем уж сюрреалистический вид. Подсвеченные лучами заходящего солнца оранжевые склоны холмов, сыпучие и округлые, местами поросшие травой. Сухие русла ручьев с торчащими из них сухими ветками кустарников. Висящая над всем этим на вечернем небе алюминевая луна довершала картину, создававшую такое настроение, что все притихли, а обычно молчаливый Ярослав, устремив вдаль завороженный взор, изрек: “Як на мисьци!” (укр. “Как на Луне”).

Наутро въехали в Ферганскую долину. Постарались выехать пораньше с утра, поскольку прохладные горные ветерки сменились адским пеклом. Часам к одиннадцати дня колеса велосипеда начинают просто откровенно вязнуть в расплавленном асфальте, сменившем щебенку сразу после города Чуст. Более-менее комфортно можно ехать часов до десяти утра и после пяти-шести часов вечера. На весь остальной день мы старались забраться куда-нибудь в чайхану, где выпивали минимум ведро зеленого чаю.

Впрочем, местное население ведет примерно тот же образ жизни. Если с утра или вечером на полях и виноградниках еще можно увидеть толпу женщин под управлением какого-нибудь дедушки - аксакала, то днем все вымирает. Куда в это время деваются женщины, мы не разбирались. А вот мужики все сидят в чайханах. Там можно встретить практически все социальные группы, от начальников в пиджаках, шляпах и кожаных сапогах, до стариков с Хоттабычевскими бородками, в ватных халатах и тюбетейках. И все заняты одним и тем же. У чайханщика берется фарфоровый чайничек, чаще всего с отбитым кончиком носика, вместо которого тщательно приклепан жестяной протез, и пиала. Потом в чайник бросается щепотка зеленого чаю и наливается кипяток из стоящего тут же самовара. Полученная жидкость наливается в пиалку, взбалтывается в ней и выливается обратно в чайник. Процедура повторяется раза три – четыре, после чего чай готов к употреблению. Далее следует неспешный процесс выпивания. В опустевший чайник бросается дополнительная щепотка чая и вся процедура повторяется.

Просидев таким образом день в чайхане, недалеко от города Пап, к вечеру мы добрались до поселка Гурумсарай. Здесь мы разведали дорогу к Сырдарье, и к закату солнца уже расположились в густом кустарнике на правом берегу великой узбекской реки.

В этом кустарнике мы и просидели весь следующий день. Дело в том, что накануне Витя и Георгий то ли перегрелись, то ли отравились. И сейчас они, наглотавшись таблеток, лежали по палаткам с температурой 38. За компанию с ними валялись и все остальные. Дул сильный юго-западный ветер – “афганец”, принесший кучу мелкой пыли. Все вокруг было затянуто серой дымкой, напоминая Пушкина: “луна, как бледное пятно, сквозь тучи мрачные желтела”. Только как бледное пятно на небе белело солнце, а вместо морозного зимнего вечера стоял душный летний день.

Идти никуда не хотелось, да и некуда было. И мы от зари и до зари читали закупленные книги, изредка прерываясь на прием пищи и прочие отправления физиологических потребностей. Я провел время с большой пользой, одолев томик Грина и приступив к Юлиану Семенову. Остальная часть группы, за исключением руководителя, дружно меня поддерживала, уставясь взглядами в талмуды различных форматов и толщины. Ясинский же продолжил ремонт камеры, начатый им еще в первый день похода и продолжающийся практически на каждой стоянке.

Наутро больным стало лучше, и мы поехали дальше. Тут случилось небольшое недоразумение, приведшее нас в большое недоумение. Решили мы сфотографироваться на фоне Сырдарьи. Но, стоило нам спешиться и расчехлить фотоаппаратты, как тут же к нам подлетел белый Запорожец, откуда выскочила четверка крепких молодых парней. Парни начали вырывать у нас из рук аппаратуру, крича что-то о якобы находящемся на заднем плане стратегическом мосте. Договориться с парнями удалось с большим трудом, лишь засветив в их присутствии пленку. Правда, Вите все же удалось смухлевать, и подменить отснятую пленку чистой.

Наиболее вероятное объяснение случившегося я нашел только через несколько лет, и возблагодарил узбекского бога Аллаха за то, что мы легко отделались. К этому времени в стране уже вовсю гремела гласностью перестройка, и с экранов телевизоров и со страниц газет следователи Генпрокуратуры Гдлян и Иванов вещали нам о знаменитом “Узбекском деле”. На свет Божий выплыло имя председателя Папского агропромышленного объединения, Героя Социалистического Труда Ахмаджана Адылова, местного фюрера, решавшего проблемы управления сельским хозяйством самыми радикальными методами. Миру были показаны страшные подземные тюрьмы, где с помощью избиений и пыток местным декханам прививалась любовь к труду. Дабы такие, не вполне соответствующие представлениям о моральном облике строителя коммунизма, методы не стали известны широкому кругу общественности, Адылов имел в своем распоряжении летучие отряды, отлавливавшие по округе незваных журналистов и проверяющих. Тела самых невезучих находили позже в Сырдарье. На один из таких отрядов, по моему мнению, мы и напоролись. Натренированные на фотоаппаратуру стражи среагировали мгновенно, и спас нас лишь тот факт, что мы были не похожи ни на журналистов, ни на проверяющих.

Так вот, резиденция Адылова была расположена именно в Гурумсарае, где мы провели две предыдущие ночи.

Ну, а мы уже стремительно приближались к городу Коканду, некогда столице одноименного ханства. В последнем мы немедленно собственноручно убедились, отыскав настоящий ханский дворец. Во дворце теперь размещается краеведческий музей, экспозицию которого мы, как настоящие краеведы, конечно же осмотрели.

Дворец, в первую очередь, интересен как памятник архитектуры. Это типичное восточное жилище, с глухими стенами снаружи и уютными двориками внутри. По периметру двориков расположены крытые деревянные галереи, с которых ведут двери в помещения дворца. Дворец поделен на мужскую часть, где жил сам хан Худояр, и женскую, где жили положенные по данному Магометом закону четыре жены и многочисленные наложницы. Внутрь дворца ведут огромные ворота, как и вся наружная стена, богато отделанные узорами из цветной плитки.

Музей занимает часть дворца и заполнен тем, чем положено быть заполненному заведению подобного рода. Ложки, плошки, поварешки, ковры, одежда и прочие предметы декоративно-прикладного творчества. Запомнились лишь две экспозиции. Первая посвящена производству натурального шелка, с висящими на кустах коконами шелкопряда и различными приспособлениями для размотки коконов и производства ткани.

Вторая экспозиция посвящена тюбетейкам. Оказывается, это не просто шапка. Это похлеще паспорта. По узору на тюбетейке можно определить место жительства ее владельца, его социальное положение. Разве что фамилия не написана. Хорошая тюбетейка стоит дороже шикарного костюма. Еще она примечательна тем, что сворачивается до размера в пол-ладони и, при необходимости, легко помещается в любой карман.

После музея народ разбежался по магазинам, а мы с Иваном пообщались с местным муллой. Мулла сидел у входа в мечеть, окруженный группой верующих. Мы, как люди культурные, подошли и попросили пофотографировать. Мулла оказался черезвычайно любознательным человеком. Поздоровавшись с нами за ручку, он долго выяснял, кто мы такие, откуда, как попали в здешние места и еще много другой полезной информации о нас.  Но, несмотря на всю свою любезность, фотографировать не разрешил, объяснив нам, что фотография не угодна Аллаху, который запрещает изготавливать изображения людей и животных. Так и ушли мы оттуда, почти ничего и не засняв, и унося с собой единственный, сделанный от пупка кадр, с неизвестно как поставленными выдержкой, диафрагмой, и фокусом.

Заночевали мы в местечке с названием, известным с детства каждому по сказкам тысяча и одной ночи. Местечко называлось Багдад. Это был то ли небольшой поселок, то ли большое село. Кроме названия, однако, этот населенный пункт в яркой зелени садов и полей ничего общего не имел со своим знаменитым тезкой.

За Багдадом равнины осталось нам совсем немного. В поселке Риштан мы выехали на уже упоминавшуюся выше дорогу, идущую по южной границе Ферганской долины, повернули направо и скоро начали подъем к Хайдаркенскому перевалу. Ехали, естественно, по установленному распорядку, просидев полдня в очередной чайхане. И на перевал, высотой 1200 метров, въехали аккурат на заходе солнца. Как пишут в романах “…и тут вздох восхищения вырвался из груди усталых путников”.

Дело в том, что последние пару часов мы ехали по откровенной пустыне, причем такой махровой, какой еще ни разу не видели. Если в предыдущих пустынях кое-где попадались то куст какого-нибудь саксаула то пучок зеленой травы, то тут кроме дороги и округлых желтых холмов, покрытых выгоревшей травой, не было абсолютно ничего. Солнце, склонявшееся к закату, светило желто-оранжевым цветом, а любая неровность давала густую черную тень, и кругом везде были только эти два цвета – черный и желтый. Отчего создавалось впечатление совершенной нереальности, и я себя чувствовал изображением на картине Пикассо “розового” периода.

Когда же мы поднялись на перевал, перед нами открылась широкая долина с протекающей по ней реке Сох. В то время, как склоны окружающих гор еще были освещены тем самым желто-оранжевым светом уходящего солнца, в долине уже сгущался вечерний полумрак, отчего зеленые цвета деревьев и рисовых полей и серебристые и синие цвета реки и многочисленных озер на полях, коричневые цвета камней и скал приобрели черезвычайную насыщенность и глубину, а прямо перед нами стояла плоская гора совершенно розового цвета. Склоны горы состояли как бы из отдельных плоских слоев, уложенных друг на друга, отчего гора была похожа на громадный торт “Наполеон”.

И всю эту красоту мы обозревали с высоты птичьего полета, стоя на небольшой площадке возле перевала и возвышаясь над долиной метров на двести. Руки, естественно, тут же потянулись к фотоаппаратам, и наибольшую активность проявил флегматичный Ярослав. Чуть ли не отталкивая других локтями, он бегал по площадке, выискивая наилучшие ракурсы для своей стереокамеры.

Налюбовавшись пейзажем, спустились вниз, причем Ярослав спускался пешком. Очевидно, Бог решил, что слишком много счастья – это не хорошо, и тут же скомпенсировал  избыток счастья двухсантиметровым шипом какого-то кустарника, застрявшим в камере Ярославого велосипеда.

Переночевали мы на зеленой лужайке между рисовых полей. С восходом солнца двинулись в дальнейший путь, вверх вдоль реки Сох. Долина эта оказалась довольно оживленным местом. Здесь располагается город, названный в честь реки – Сох (а может, река названа в честь города, Аллах его знает), а также куча селений поменьше. В одном месте наше внимание привлекла настоящая водяная мельница. Оказывается, здесь сохранились и такие. Вода из арыка вращает мельничное колесо, осью которого является длинное бревно, вращающееся вместе с колесом. В бревно вбиты деревянные клинья, которые, поворачиваясь, нажимают на концы длинных рычагов. На другом конце рычагов приделаны здоровенные деревянные пестики, которые ударяют в кучу риса, насыпанного в каменные ступы. Производство автоматизировано до черезвычайности. В течение часа, пока мы изучали устройство этого экзотического агрегата, ни одной живой души поблизости замечено не было, за исключением привязанного неподалеку ишака.

Так мы поднимались все выше и выше, в том неспешном темпе, который меня так нервировал. Мне хотелось поскорее на природу, в горы, подальше от цивилизации. И до диких гор оставалось совсем немного, я так надеялся оказаться там уже к вечеру! Но меня, в очередной раз, жестоко обломали.

Вечером мы въехали в последний на нашем пути населенный пункт – город Хайдаркен. Типичный промышленный городишко с претензионной композицией на въезде, изображающей что-то вроде эмблемы города, с экскаваторами и голубями мира. Город окружен огромными серыми кучами – отвалами отходов ртутных руд, и обильно покрытый пылью из тех же отвалов.

Отсюда оставался всего один рывок, и мы в горах, где, как писал поэт: “воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка”, и где простор, непонятный для городских жителей, уютно чувствующих себя лишь на собственной девятиметровой кухне. И вот тут, когда я уже дрожал и подпрыгивал от нетерпения, Ясинский сказал жестокое “Нет!”. Оказывается, он уже успел сбегать договориться о ночлеге в придорожном домике, в котором располагалась какая-то дорожно-строительная контора. И этот факт окончательно выбил меня из колеи. Я начал горячиться, кричать, приводить какие-то аргументы, но добился лишь того, что вопрос был поставлен на голосование.

Позиция руководителя сомнения не вызывала. Как и моя. Ярослав, ни в чем не противоречащий начальству, как я и ожидал, поддержал Ясинского. Гинтас и Иван, заняли мою сторону. И я почти торжествовал, не сомневаясь в том, что меня поддержит и Витя. Но Витя, надолго задумавшись, пожевав губами, изрек, уставившись в землю: “Я за то, чтобы остаться”. Итого три-три, и решающий голос у начальника. Уже позже, проанализировав ситуацию, я понял, что Витя, который создавал велотуристскую секцию в Севастополе, никаким образом не хотел портить отношения с представителем республиканского Центра. Но в ту минуту, слова Вити были для меня жутким потрясением. И я был расстроен настолько, что отказался пойти на расположенную поблизости небольшую горку, вылазку на которую предложил Ясинский в качестве компенсации за моральный ущерб.

Не порадовал меня и душистый чай из чабреца, который ребята притащили с прогулки. Чай из чабреца – превкуснейшая вещь, и мы старались не пропускать мест на горных склонах, где растет эта травка. В долине его нет, а в предгорьях Алайского хребта попадается часто.

Ночевали в душной комнате на деревянных лавках, пропахших сапогами, засаленными спецовками дорожных рабочих, и тем, чем садятся на лавки. А утром выехали, и, не проехав и двух часов, съехали с шоссе, ведущего в уже знакомый поселок Фрунзе. Потом чуть проехали по проселку и въехали в живописнейшее место – долину Шевали.

Расположенная на высоте свыше двух километров долина проходит точно с запада на восток и имеет совершенно плоское дно шириной метров триста, в которой расположена пойма небольшого ручья. С севера долина ограничивается крутыми каменистыми склонами, целиком открытыми для жаркого южного солнца и поэтому полностью выжженными. Там, где склоны переходят в пойму, проходит плотно укатанная дорога, ехать по которой почти так же приятно, как по асфальту.

Южная часть долины небольшими холмами поднимается к скалистым склонам гор. Склоны холмов местами густо поросли кустами можжевельника. А в тех местах на склонах, где нет зарослей, так же, как и в пойме ручья, густо цветут травы, наполняя горный воздух медовыми ароматами.

В таком замечательном месте мы и растянули в последний раз свои палатки. До конца похода у нас оставалось еще более двух суток и менее двадцати километров пути. Спешить было некуда, и группа пошла на прогулку в сторону холмов, с целью проверить, можно ли подняться на стоящие над ними вершины, или хотя бы на ближайшие скалы. А мы с Иваном, как дежурные, соорудили из камней прелестный очаг и принялись собирать вокруг топливо. Топливо процентов на девяносто состояло из кизяка, которого после весеннего перегона скота на летние пастбища по долинам было видимо – невидимо.

Тут вдруг прибежал Ясинский. Оказывается, за ближайшим склоном холма располагалась большая, ульев на триста, пасека. Ясинский отработанным движением отцепил от рюкзака свою большую кружку и побежал назад. На пасеку, спрашивать дорогу.

Ровно к назначенному сроку у нас с Ваней в одном котле стояла, попыхивая горячим паром традиционная туристская еда – каша с тушенкой. А другой, с чаем, уже вовсю благоухал ароматами высокогорных трав. Тут и народ с прогулки вернулся, принеся две новости, традиционно, плохую и хорошую. Плохую сообщил Георгий. Меда пасечники (так их разэтак, мать их так, чтобы им не ладно было, жмотам таким, и т.п.) не дали. Хорошую сообщил Гинтас. Наверху, у самых скал, ребята встретились с пастухами. Пастухи эти оказались людьми очень гостеприимными, и на завтра  мы приглашены на небольшой фуршет.

Как говаривал один философ: ”Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!”. И посему на другой день, с утра пораньше мы почистили перышки, достали из запасников чистые вещички и направились по склонам вверх, где на летнем пастбище проживает товарищ Ирматов Кадыр Назирович c женой, двумя малолетними детьми, трех и пяти лет, сестрой жены лет двенадцати от роду и то ли двоюродным, то ли троюродным братом. В лагере остался лишь дежурный Гинтас.

Шли километра четыре, вначале выше колен утопая в мягкой траве, потом петляя между можжевеловых кустов, ну, и по хорошей дороге немножко. Наконец, у самых скал показалась одинокая юрта и рядом с ней загон для скота. Сам скот под охраной пары овчарок пасся неподалеку.

Вокруг юрты уже вился дымок от костра и витали аппетитные запахи. Хозяйка пекла лепешки, за неимением печки налепляя их на громадный котел. Рядом ее сестренка шуровала деревянным пестом в высоком деревянном цилиндре – ручной маслобойке. Маслобойка меня, как старого любителя техники, тут же заинтересовала, и я, с любезного разрешения хозяйки, схватился за пестик. Процесс несложный, вроде шурования вантузом в засорившемся унитазе, и вот уже в молочной сыворотке появились первые комки масла, и процесс, как говорится пошел.

Вскоре обед был готов и нас пригласили к праздничному столу. Впрочем, обеденный стол - это для Азии  понятие достаточно абстрактное. Просто в юрте на полу расстелили клеенку и на ней разложили еду: куски свежей лепешки и дымящиеся чашки с шурпой – местным супом из самодельной лапши с плавающими в нем кусками мяса. От пряностей и навара шурпа имела оранжевый цвет и божественный аромат. Ложек к супу не полагалось. Все, в том числе и суп едят руками. Вначале мы удивились, как это суп можно есть руками, но быстро научились размачивать в нем куски лепешки и подцеплять на них пучки лапши и кусочки мяса. Как выяснилось чуть позже, на шесть человек в этом доме была лишь одна ложка, и той пользовались лишь для того, чтобы достать сахар из мешка. После шурпы подали традиционный плов, а затем пришло время для чая, к которому хозяйка приготовила какие-то колобки, как и все остальное, очень вкусные.

Наверное, не стоит упоминать, что за праздничным столом присутствовали лишь мужчины, а хозяйка, за все время, не проронившая ни слова, появлялась лишь затем, чтобы подать очередное блюдо и забрать грязную посуду.

После обеда хозяин повел нас показывать свое хозяйство, попутно продолжая рассказ о своем житье-бытье, начатый еще за обедом. А житье это очень типично для большой части местного населения. Квартиру он имеет внизу, в долине, в городе Коканде. Но живет в ней только зимой. Весной, когда в горах тает снег, он получает отару колхозных овец и уходит в горы, на летние пастбища. Раз в месяц приезжает из колхоза машина и привозит им кое-какие продукты: муку, сахар, крупы и всякие мелочи. Больше из людей к ним практически никто не забредает. Телевизора нет, радио нет, газет не привозят, кино не крутят. Поэтому они так и рады любой человеческой физиономии, пусть даже такой небритой и лохматой, какой к концу похода обладал любой член нашей группы.

Живут в юрте, которая отличается от традиционных круглых юрт с коническими крышами, которые мы привыкли видеть на картинках из книжек про среднеазиатскую жизнь. Наши друзья живут в юрте в виде сарайчика из деревянных брусьев, обитых войлоком. Внутри юрта тонкой перегородкой разделена на две части, одна из которых представляет из себя хозяйскую спальню, а вторая, чуть больше, что-то вроде гостиной. Здесь же спят все остальные. На стенках висят ковры. Пол застелен войлоком и также покрыт ковром. У входа навес, под которым сложен хозяйственный инвентарь и запас продуктов.

Работа обычная для пастухов во всех частях земного шара. Утром выгнать скот, вечером загнать. Даже на водопой гонять не надо, ручьев вокруг в изобилии. Вместе с колхозным скотом пасется личный – овцы, пара коров, пара лошадей и даже с десяток кур.

Хозяйский брат пообещал показать нам, где в горах есть мумие (как он пояснил: ”Такая штука, мышка какает”) и мы бодро двинулись в направлении ближайших скал. Но, по мере приближения к ним, наш гид потихоньку стал утрачивать первоначальный энтузиазм. И когда подошли, вдруг заговорил, что в этих скалах ничего нет, что нужно идти куда-то далеко, короче зажмотился. Ну и Бог с ним, с мумием, решили мы. И тут же забрались на скалы, чтобы полюбоваться великолепной панорамой долины Шевали, лежавшей во всей красе прямо у нас под ногами. Чуть справа внизу отлично просматривался сам перевал Шевали, высотой около 2500 метров, а мы находились еще метров на пятьсот выше.

На скалах просидели достаточно долго, и когда вернулись на летовку, дело близилось к вечеру. Мы тепло распрощались с гостеприимными хозяевами, сделали групповое фото на память, и пошли домой, где с очередной книгой в руках нас дожидался Гинтас.

Наутро собрались, быстро въехали на перевал, и вскоре оказались в селе Иордан, откуда начиналась асфальтовая дорога, хорошо знакомая нам по тренировочным заездам. Вскоре мы уже въезжали в ворота турбазы.

Турбаза была полупуста. Группа троечников уже вернулась и разъехалась, Пятерочники еще не пришли. А вторая четверочная группа заканчивала маршрут в Душанбе, откуда и разъезжалась по домам. Так в одиночестве мы оформили все необходимые документы, допили запасы спирта из фляжки Гинтаса и на другой день двинули в Фергану в аэропорт. Ехали на велосипедах. 70 километров по отличной дороге под гору ехать было гораздо приятнее, чем тремя неделями раньше те же километры, но в гору, и к Фергане мы слетели в одно мгновение ока. Тут наши дороги разошлись. Украинцы полетели прямым рейсом в Киев, а мы Гинтасом в Москву.

Уютный ТУ-154 летит до Москвы ровно три часа. В десять вечера мы вылетели из Ферганы, в десять вечера приземлились в Уфе, где прямо на самолетной стоянке совершили десятиминутный променад, и в десять же часов приземлились в московском аэропорту Домодедово. Звучит как в дешевом фантастическом романе, с нуль-транспортировками и прочей лабудой. На самом деле все очень просто. За три часа мы пролетели три часовых пояса, в каждом из которых переводили часы на час назад. И все это время рыжее солнце неподвижно висело у самой линии горизонта, освещая нежно-розовым светом окружающие облака.

В Домодедово распрощались с Гинтасом. Ему предстояло ехать в другой аэропорт, чтобы лететь в Вильнюс. А мне прямая дорога лежала на Курский вокзал, на родную тульскую электричку. Но сперва нужно добраться до Москвы. Хлопоты с получением багажа затянулись и у меня в голове уже зазвучал веселенький мотивчик: “Опять от меня сбежала последняя электричка” и я уже прикидывал, как ночью буду добираться на велосипеде до города. Но все обошлось и я успел вскочить в последний вагон той самой последней электрички буквально за несколько секунд до отправления.

На Павелецкий вокзал приехали во втором часу ночи. Как говорил Высоцкий: “Метро закрыто, в такси не содют”. Сидеть куковать ночь на вокзале – разве это достойный финал для эпических похождений? И я решил завершить путешествие на высокой ноте. Прикинув, что между Павелецким и Курским вокзалами по Садовому кольцу не более пяти километров, я решил устроить небольщую пешую прогулку по ночной столице. Закинул рюкзак за плечи, взял под мышку чехол с велосипедом и бодро потопал по дуге большого круга против часовой стрелки. Прогулка получилась отличная. В первый раз я видел Москву почти без транспорта и почти без людей. И в этом варианте она мне понравилась гораздо больше, чем в тесном и шумном дневном.

 На Таганской площади неожиданно, как из под земли, вынырнул милиционер.

- Здорово, парень!

- Здравствуйте, товарищ милиционер!

- А чего это ты такое в мешке тащишь?

- Вот, велосипед.

- Да ну! Покажь!

- Я разворачиваю чехол и прказываю велосипед. Милиционер с удивлением:

- Гляди ты! И правда велосипед! А что в рюкзаке?

- Спальник, одежда, книги.

- Да ну! А ну, покажь!

- Я открываю рюкзак, до половины заполненный книгами.

- Гля, правда книги! А документы у тебя есть?

- Конечно, как же без документов.

- Покажь!

- Я достаю паспорт. Милиционер долго крутит его в руках, изучает надписи. Убедившись, что все нормально, возвращает.

- А куда идешь?

- На Курский вокзал.

- А откуда?

- С Павелецкого.

- Да? Ну иди!

Я вешаю рюкзак на спину, беру велосипед подмышку и ухожу. Милиционер еще долго стоит на месте и смотрит мне вслед. И на лице его отражается сложная работа мысли на тему: “Господи, каких только чудаков не существует на белом свете!”