Настоящее произведение не является отчетом о туристическом походе, хотя я включил в него кое-какую техническую информацию из отчета, касающуюся, в первую очередь, упоминаемых в тексте мест. Правда, сейчас эти описания имеют больше историческую ценность, но менять я ничего не стал. Оно также не относится к классу путевых заметок, я не стремился в деталях передать все происходившие события. Встречающиеся в тексте исторические и географические отступления не страдают излишней точностью, это скорее отражение фактов в несколько кривоватом зеркале авторской фантазии. В первую очередь я попытался достичь двух задач. Участникам похода дать возможность еще раз пережить приятные мгновения, без сомнения, очень интересного похода. Остальным же просто показать без приукрашивания велотуристский быт - тяжелые будни и маленькие, нехитрые праздники.

..Путевые записки, даже если автор перевирает в них, через десяток лет уже становятся доказательствами 

для любых сторон истории, ибо даже ложь есть истина человеческого момента

В.В.Конецкий.

Все анекдоты смешны только уже после того, как мы их переживем.

Мадам Тэффи, кормилица М.М.Зощенко

Пропролог.

1988 и пара предшествующих ему были годами Гали Масловой. Единственная профессионалка среди нас, она стремительно набирала туристский опыт, делая по несколько походов за сезон. Первая среди туляков она прошла пятерку на Памире, в составе казанской группы. В прошлом году она сводила тульскую группу на Тянь-Шань, а в 88-м ей удалось раскрутить Областной совет по туризму и экскурсиям на организацию экспедиции. В задачи экспедиции входило повышение квалификации кадров и исследование новых районов для велопоходов.

На этом самое трудное было закончено. С выбором маршрута особо напрягаться не стали - за основу взяли пройденный ленинградцами несколькими годами раньше, поменяли направление на обратное, внесли кое-какие исправления и отличный маршрут был готов. С составом группы проблем тоже не было. Галя собрала прошлогоднюю тянь-шанскую группу, исключив из нее приболевшего Туркина и Городецкого, которому, она очевидно так и не простила заклякиш.

Надо сказать, что заклякиш – это такое блюдо, по своим ингридиентам полностью идентичное плову, но отличается от последнего необычайной живостью характера. В процессе приготовления он постоянно стремится покинуть посуду, и поэтому его приходится постоянно отлавливать ложками и запихивать обратно. При этом в процессе запихивания блюдо активно обогащается как продуктами собственного сгорания, так и сажей с котла и углями из костра, приобретая пикантное амбре свежего дегтя, а впитавшиеся угольки от костра придают блюду приятный хруст разгрызаемой электрической лампочки. Короче, в прошлогоднем походе Леха, будучи дежурным, порадовал группу фирменным блюдом, чем и предопределил свою дальнейшею судьбу. А может быть, были какие другие причины… Ясно одно: вместо выбывших в группу были включены братья Шмаренковы.

Особой подготовкой также себя не утруждали. Каждый и без того знал друг друга, как облупленного. Просто собрались пару раз во Дворце Пионеров, где Галя работала руководителем секции велотуризма, распределили обязанности, распределили снаряжение и разошлись.

Распределение обязанностей, кстати, было произведено несколько странно. Завхозом, например, Галя захотела видеть Григория. Хотя с самого начала было ясно, что он будет смотреться на месте завхоза примерно так же, как известное парнокопытное, назначенное товароведом по цитрусовым. Потому что главнейшая задача завхоза – кормление группы, а Григорий, всегда отличавшийся известным пофигизмом в еде, и привыкший есть что дают, и сколько дают, а, если и не дают – то не особенно расстраиваться по этом у поводу, никогда не сможет понять нужды простого голодного туриста. И лучше всего на этом месте смотрелся бы со своими практичностью, хозяйственностью и отменными вкусом и аппетитом Камоликов. Опять же, можно было предсказать, что на фотографиях назначенного на должность штатного фотографа Стародубова примерно на половине фото вместо красивых видов и героических портретов будет представлена жратва, а также процессы ее приготовления и поглощения. А назначенная врачом Аня, по причине отличного здоровья, лекарства видела только на картинках, и совершенно не представляла, что же нужно брать в поход и в каких количествах, не говоря уж о полном отсутствии более сложных познаний, например, в какое место положено делать укол, а в какое закапывать капли от насморка.

Эти соображения Григорий тут же высказал Гале, как только она зачитала штатное расписание, но перераспределять обязанности Галя категорически отказалась, и Григорий, в надежде на дружескую поддержку и взаимовыручку, на своем настаивать не стал.

Пролог

На вокзал провожать нас пришел Городецкий. В глазах его была смертная тоска. Такие глаза можно увидеть разве у собаки, которая только что наблюдала, как хозяин чистит ружье, собирает потертый рюкзак и натягивает сапоги. И собака, видя все это повизгивает от предвкушения, радостно машет хвостом, подпрыгивает на месте, и заглядывает в глаза хозяину с немым вопросом: "Ну когда же? Когда!?". Своими собачьими мыслями она уже там, в лесу, носится по кустам, шлепает по лужам, валяется на травке, выкусывая репьи из хвоста… И тут, хозяин по неизвестной причине уходит без нее. Вот тут то и появляется в ее глазах то самое непередаваемое выражение, с которым она еще долго стоит, опершись передними лапами на забор, и смотрит вслед уходящему хозяину.

Когда Леша после погрузки велосипедов вышел на перрон и стал махать руками вслед уходящей электричке, лицо у него было такое, что все окрестные старушки смотрели только на него, с нескрываемым сочувствием. Многие всплакнули. И сам Вовочка, роняя крупные мужские слезы, долго махал оставшемуся молочному братишке из окна вагона, до тех пор, пока Леха не скрылся из зоны видимости.

Закончив махать, Вова сел на скамейку, и тут же заснул, видимо, истощив последние силы нервной перегрузкой. Глядя на него, потихоньку начали отключаться и остальные. И, вскоре наш вагон отличался от Заколдованного царства Спящей Принцессы только большим количеством велосипедов и некоторой фривольностью в нарядах. Ну и еще тем, что для пробуждения не понадобилось никакого Прекрасного Принца, с его слюнявыми антисанитарными поцелуями.

Не спал только Дима. Едва загрузившись в вагон, он тут же достал инструменты и начал копаться в велосипеде. Галя посмотрела на его экзерсисы с настороженностью. Если еще выехать не выехали, а уже ремонтом занимаемся, то что же будет позже? Но пока промолчала, и заснула со спокойной душой.

Итак, выгрузились на Курском вокзале. Путь в аэропорт лежал через вокзал Павелецкий, а до того по солидному участку Садового кольца. С Садовым кольцом мы были уже знакомы, а потому, перед началом движения морально подготовились, посетив для начала старую знакомую – столовую напротив Курского вокзала. После столовой двигаться по Садовому кольцу было уже не так страшно. В наших организмах, занятых процессом переваривания борща и котлет, в полном соответствии с законами биологии возникло торможение центральной нервной системы, и мы уже не так болезненно реагировали на проносящийся на бешеной скорости мимо нас поток машин.

Траектория нашего пути по Москве на этот раз изобиловала петлями и рывками в разные стороны, напоминая траекторию зайца, убегающего от охотящегося на него хищника. Завхоз Григорий решил, что закупить в Москве продукты будет и проще, и дешевле. Из Тулы мы везли только выданные нам на пропитание Советом по туризму банки тушенки и сгущенки. И теперь метались от одного магазина к другому, где закупая гречки, где супа в пакетиках, где макарон, а где чая и сахара. Галя вспомнила, как хорошо было в прошлом походе на затяжных подъемах жевать изюм. Покружив еще чуть, купили также и изюм. Вовочка еще все время порывался купить кинопленку, но так нигде ее и не нашел.

Дорога с Павелецкого вокзала в Домодедово мало чем отличалась от дороги из Тулы в Москву. Успешно продремали в вагоне электрички еще почти час.

В аэропорту сразу занялись делом. Разобрали и упаковали велосипеды. Потом, под бдительным взглядом завхоза потащили взвешивать солидную кучу из рюкзаков, велосипедов и кучи мелких пакетов, изо всех сил стараясь ничего не посеять. Наконец, дошли до стойки регистрации. Пока остальные с билетами и паспортами толпились у окошка, главный механик с сомнением посматривал, как в расположенные тут же люки багажного отделения ухали мешки и чемоданы авиапассажиров, и там, внизу, руки невидимых авиабиндюжников хватали их и крайне непочтительно бросали куда-то в темноту. Понаблюдав этот процесс некоторое время,  он заявил Гале, что при таком обращении получить свои велосипеды в Ташкенте с целыми спицами и непогнутыми рамами у нас вряд ли получится.

Решение нашлось быстро. Покричали в люк: "Эй! Мужики! А не устали ли вы? Не желаете перекурить, пока мы за вас тут поработаем? Между прочим, совершенно безвозмездно, то есть даром!". И мужики не заставили себя долго уговаривать. Тут же по Великому чемоданному пути в багажное отделение скатились Витя, Боря и Григорий. Здесь, внизу, в полутемном зале стояли ряды тележек, груженых контейнерами в форме… в форме… короче, есть анекдот, как один джигит описывал другому цвет своей новой машины: "Закат видел? Цвет такой же, только зеленый". Так вот, контейнеры были шестиугольными, но в форме квадрата. Нижние углы квадрата срезаны так, чтобы наилучшим образом располагаться в полукруглом брюхе аэробуса ИЛ-86. Пока остальные сбрасывали сверху велосипеды с рюкзаками, троица трудовых десантников аккуратно забила один из контейнеров нашим снаряжением, для верности расперев его чемоданами попутчиков, выбирая те, которые помягче. Потом еще немного помогли новым друзьям, и покинули их лишь после того, как поезд из тележек со свежезагруженными контейнерами отбыл в направлении нашего авиалайнера.

А красавец "ИЛ" уже стоял под всеми парами. Пассажиры заняли свои места в салоне, и экипаж прогревал двигатели. Троица новоявленных авиабиндюжников взошла на борт под жуткий свист реактивных струй, пригинаясь, чтобы этими струями не снесло с голов шапки, да и самих не унесло. В салоне же было тихо и уютно. Камоликов, оба Андрея, и примкнувший к ним Стародубов уже раскинули картишки и усиленно писали первую в этом походе пульку в преферанс. Тася с Аней приберегли рядом с собой местечко специально для Бори. Тот еще не успел как следует занять это место,  а начал уже свой неторопливый и размеренный монолог.

 Бывают театры одного актера. Боря с Тасей творчески развили этот вид драматического искусства и изобрели театр не только одного актера, но и одного зрителя. Театр, ни разу не видевший ни бездарной игры актеров, ни неблагодарных зрителей. Мир еще не видел подобной гармонии. Каждая Борина острота попадает на благодатную почву Таськиного чувства юмора, мгновенно прорастая раскидистыми эмоциями. Боря, как энергетический вампир, мгновенно впитывает эти эмоции, отчего его энергия возрастает многократно. У артистов это называется "поймать кураж". И он продолжает свое выступление с новой энергией, отчего Таськины эмоции усиливаются пропорционально, и тогда… В общем, интересующихся деталями можно смело отослать к трудам академика Н.Н.Семенова, в 1956 году получившему Нобелевскую премию за создание теории разветвленных цепных реакций. Потому как весь процесс общения нашей парочки напоминает как раз такую разветвленную цепную реакцию

Сегодня у артиста было аж целых два зрителя. И негромкий, размеренный Борин басок, периодически прерываемый двухголосым хихиканьем, так ни разу не прервался в течение всех трех часов полета. Известно, что к таким монологам положен графин с водой (об этом еще много лет назад пел в фильме "Волга-Волга" водовоз дядя Кузя). За неимением графина Боря периодически тырил бутылки минеральной воды с каталки, на которой стюардессы развозят напитки. Стюардессы, кстати, не обижались, и, когда перед самой посадкой по салону прошел стюард, по-видимому бывший старшим бригады, в его сочувственно-извиняющемся взгляде в сторону Бори явственно читалось: "Извини, друг, но вода вся кончилась".

Встретилась также и малокультурная публика, не любившая возвышенных материй, к которым принадлежит драматическое искусство. Уже после посадки, когда Боря пошел к выходу, сидевший перед Борей парень из местных, весь полет безуспешно пытавшийся задремать, посмотрел исподлобья ему вслед недобрым взглядом, сплюнул прямо на покрытый синей ковровой дорожкой пол авиалайнера, и процедил сквозь зубы: "Ка-аз-зол!".

31.07.1988. День 1.

Обозначения:

H - высота по альтиметру. Сверялся в аэропорту Ташкента и на перевале Камчик.

Км - Километраж по велосчетчику от начала маршрута

Итого:

Пройденное расстояние S = 32 км;

Ходовое время T = 3 ч 15 мин;

Температура воздуха (время 8:00, 12:00, 16:00, 22:00 ) t = (-,38,38,28)

В ташкентском аэропорту проделали уже знакомую операцию. Первым делом Боря, Григорий и оба Андрея пошли к местным грузчикам наниматься в подмастерья. Пока остальные ждали вещички у традиционного овального транспортера, эта четверка уже высмотрела  контейнер со знакомым номером, ненавязчиво обратили на него внимание своих новоявленных узбекских друзей, и нежно переложила содержимое вышеупомянутого контейнера на вышеупомянутый транспортер.

Результатом такого нежного обращения с техникой стал то приятное обстоятельство, что, когда мы, расположившись в тенечке под эстакадой, ведущей из аэропорта в город, достали велосипеды из чехлов,  и внимательно их осмотрели, то увидели, что они практически не требуют рихтовки кувалдой и подвязки деталей проволочками. Поэтому собрали технику безо всяческих задержек и проволочек, погрузили на нее рюкзаки и двинулись в город.

Это сейчас Ташкент – четвертый по величине город Союза. А раньше это был заштатный городишко на задворках Хорезмского, Кокандского и прочих ханств, носящий немудреное название, то ли Чач, то ли Шаш. Всю его богатую историю, берущую начало где-то в 4-5 веке, его постоянно терзали разнообразные кочевники - от арабов до калмыков. Его постоянно кто-то завоевывал, то Чингисхан, то Тимур. Несколько раз его разрушали до основания. В первый раз в 13 веке шах Мухаммед 2-й Ала-ад-дин, в последний – знаменитое землетрясение 1966-го года.

Восстанавливала город после того землетрясения вся страна, называя вновь построенные улицы знакомыми  с детства именами земляков. И теперь здесь проспект Навои пересекается с улицей Пушкина, а улица Богдана Хмельницкого с улицей Шота Руставели. Целые микрорайоны называются "Москва", "Ленинград", "Украина" и т.п. Одного мы так и не увидели. Того, что называют национальным колоритом. Ни плоских крыш, ни кабачков в азиатском стиле, с тимпанами и танцами живота, ни мечетей с куполами, минаретами и муэдзинами.  Вокруг стояли обычные многоэтажки, каких полно в любом хоть московском, хоть в ленинградском, хоть в тульском микрорайоне. А вместо воспетых бардами осликов, таскающих арбы, вполне обычные троллейбусы с трамваями и куча автомобилей на разогретом, как сковородка, асфальте. Единственное, что радовало – это обилие зелени, которая, впрочем, в этот жаркий полдень тени, практически, никакой не давала.

В принципе, в город можно было бы и не заезжать, но свой поход мы планировали начать ни более, ни менее, как в республиканском Совете по туризму и экскурсиям, где нам должны были поставить печать в маршрутную книжку. Ну и еще Галя очень хотела посетить располагавшуюся там же республиканскую КСС (контрольно-спасательная служба), чтобы получить "добро" на горную часть маршрута. Поэтому она, взяв в сопровождающие Витю, как механика, Диму, как фотографа и Григория для солидности, поехала искать Совет. Остальная группа в это время сидела в столовой, попивая чай, а также шлялась по ташкентским магазинам, где Вова снова порывался купить кинопленку и снова безуспешно, а остальные промышляли больше по велозапчастям.

В поисках Совета вначале долго колесили по городу, спрашивая дорогу. Нашли, успешно сделали все дела, вернулись к группе, и потом еще долго выезжали из города на окружную дорогу по промзоне, между серых железобетонных заборов и покрытых пылью заводских корпусов.

С непривычки было очень жарко. В тени почти сорок градусов, а ехали мы отнюдь не в тени, а на самом солнцепеке.  И поэтому мы очень обрадовались, когда свернув с окружной дороги на Ахангаранское шоссе, и проехав громоздкую композицию в форме развернутого знамени с пятью орденами и надписью "Тошкент", обозначавшую границу города, увидели большую воду. Это была речка Чирчик, окруженная озерками и заливчиками. Без лишних раздумий слетели с каменистой обочины в стоящую на берегу одного из таких заливчиков небольшую рощицу слева от дороги, в каковой и расположились в жидкой тени молоденьких деревьев на послеобеденный отдых. Между рощицей и водой располагался заполненный отдыхающими жителями Ташкента пляж, куда тут же устремилась большая часть группы. В прохладной воде остывали долго, пока не восстановили утраченное в результате жары термодинамическое равновесие наших северных организмов.

Вновь выехать на раскаленное шоссе рискнули только тогда, когда сорокоградусная жара сменилась тридцатиградусной. Последняя, как и первая, не очень располагала к движению. И потому ехали очень лениво и очень недолго. Последнее желание ехать пропало, как только увидели стоящую на дороге, в тенечке под путепроводом, бочку с квасом. Квас пили долго, вдумчиво, и с наслаждением, восполняя запасы потерянной за день влаги. Неподалеку от бочки расположился небольшой базарчик, где обстоятельный Камоликов уже набирался от местного народа арбузной мудрости. Узнав, что лучший местный сорт называется "Дюшес", тут же закупили пару экземпляров означенного сорта. До кучи добавили килограмма три помидоров, и решили с таким грузом далеко не ехать.

Слева от дороги виднелся небольшой фруктовый садик с вялыми фруктовыми деревьями. С учетом того, что вдоль дороги сплошь идут населенные пункты пополам с полями, этот садик показался нам единственным местом, где можно поставить палатки.  Стоящий возле садика дом оказался правлением колхоза имени Буденного. Пообщались с колхозниками, и они навели нас на председателя, который любезно разрешил нам переночевать в облюбованном нами садике.

На ужин решили съесть всю захваченную с собой из Тулы картошку, пока она не испеклась окончательно прямо в рюкзаках. Под картошечку замечательно пошли свежезакупленые помидоры, а арбузы сорта "Дюшес", казалось, с хрустом рассыпались во рту на тысячи звездочек, орошая сладчайшим соком иссушенные зноем губы, глотки, и прочие сопутствующие части тела. Они  вообще оказались выше всяких похвал, и мы тут же записали название сорта, чтобы потом обязательно не пройти мимо него уже на родном тульском рынке. В общем, последний наш цивильный ужин перед окончательным переходом на пшено и концентраты удался на славу. 

Только встали, Дима снова достал инструменты, и начал ремонтировать велосипед. Тут уж Галя не выдержала: "Дим, почему велосипед к походу не готов? Первый день, и уже ремонт!". На что Дима, который обычно любую защиту начинает с нападения, тут же заявил, что велосипед готов отлично, перебирал его хороший человек, и что все, чем он сейчас занимается, не более, чем косметические мероприятия. В ответ Галя, которой тоже палец в рот класть крайне опасно, огрызнулась: "Почему у тебя одного мероприятия?", и, не требуя ответа, развернулась и ушла.

Сама стоянка, помимо невзрачного вида имела еще один большой минус. Практически полное отсутствие воды. Если помывшиеся в Чирчике мужики еще как-то переносили этот факт, то женщинам было сложнее. Аня с Тасей после долгих поисков нашли какой-то мутный ручеек, шириной сантиметров десять, то ли арык для полива сада, то ли сточную канаву. Но помыться в ней толком так и не получилось. Питьевую воду привозят в цистернах, и расходуют очень экономно.

После ужина Галя объявила нам, что помимо спортивно-туристического наша экспедиция имеет еще и громадное медико-биологическое значение, и нам предстоит выяснить влияние высоких нагрузок на организмы туристов в условиях среднеазиатского климата. И ежедневно по утрам и вечерам каждый обязан явится к медику Ане, для измерения давления и пульса. Мы тут же послушно схватились за запястья, а Аня полезла в рюкзак за тонометром. Но, видимо осознавая важность стоящей перед ней задачи, она так волновалась, что выронила штуцерок, посредством которого трубка от резиновой груши соединяется с манометром. Остаток вечера был посвящен поискам злополучного штуцера среди зарослей сухой травы, и комьев глины, продолжавшимся, пока не стемнело. Поиски окончились полным провалом, и на этом половина научной программы экспедиции закончилась, так и не начавшись. Впрочем, недовольна этим была, пожалуй, лишь Галя, и Аня получила от нее строгий выговор. Остальные же восприняли потерю, как избавление от хоть и не сложного, но нудного занятия, и в душе тихо радовались. Подозреваю даже, что штуцер не просто так потерялся, а ему помогли, но теперь эта тайна покрыта мраком. Справедливости ради нужно сказать, что оставшаяся часть программы соблюдалась неукоснительно и мы по утрам и вечерам бегали к Ане с результатами замеров пульсов, кои результаты Аня аккуратно заносила в специальную тетрадочку.

На наш первый ночлег расположились в трех палатках. Штатное расписание составили быстро:  Ожерельев с Аней и Тасей в памирке, в большой палатке из парашютного шелка – братья Шмаренковы с Борисом и Вовочкой. Стародубов, который должен был спать с Галей и Витей во второй памирке, от крыши над головой категорически отказался и расположился на свежем воздухе, недалеко от костерка.

1.08.1988. День 2.

Итого: S = 65 км; T = 4 ч 20 мин; t = (36,38,38,18)

Наутро, памятуя о вчерашней жаре, проснулись очень рано, быстро собрались и, едва только солнце встало над горизонтом, выехали на шоссе. Тут построились в красивую колонну, позируя перед объективом фотоаппарата нашего штатного фотографа – Димы и начали неторопливое движение по Ахангаранской долине, еще покрытой утренней дымкой. Собирались проехать как можно больше, пока не началось пекло. Несмотря на то, что солнце едва показалось над горизонтом, висящий на руле Галиного велосипеда брелок-термометр, уже показывал за 30 градусов.  Однако провести это ценное время с максимальной пользой не удалось. У Ани сломался храповик в пятернике, и мы, расположившись в тени придорожных кустиков, занялись ремонтом.

Вернее, занялся главный механик – Витя. Возле него крутились братья Шмаренковы, то помогая, то наоборот. Дамы привычно удалились на расстояние, куда не долетали специфические ремонтные выражения, и молитвы, возносимые покровительнице всех хреновых механиков - матери, но не божьей. Только Аня, испытывая законное волнение за судьбу велосипеда, крутилась неподалеку, хотя ее и несколько корежило после наиболее ярких идиоматических оборотов.

Да еще Дима стоял рядом, и, злорадно тыча в механиков пальцем, кричал Гале: "А-а-а! Вчера меня ругала, а велосипед-то не у меня одного ломается". "Значит тоже к походу не готов" – логично ответила Галя. Но тут оскорбилась Аня: "Как не готов!? Мне его тоже хороший человек перед походом перебрал!".

Механики между тем сняли крышку трещотки, и сделав на лицах умные выражения, начали заглядывать внутрь. Первым высказался Григорий, глубокомысленно заметив, что по его мнению, у Ани шариков явно не хватает. Мысль тут же подхватил его брат, и развил ее, до гневной критики в адрес собиравшего трещотку механика, его родных и близких, конструкторов, рабочих и ИТР велозавода, и прочая и прочая. Немногословный главмех ограничился просто парой крепких выражений.

Когда высказались все, Витя залез в велоаптечку, достал несколько подходящих по размеру шариков, и поставил их в подшипник. Тут обнаружилась новая беда – только что отвинченная крышка упорно не хотела завинчиваться обратно, хотя поставить ее на место пытались все по очереди. Подобная неуступчивость со стороны железяки вызвала новый взрыв обмена мнениями среди механиков. И тут Аня, все время крутившаяся вокруг, но не решавшаяся подойти начала издалека кричать: "Да что же вы, не видите? Вы же запихнули шарики больше, чем там стоят. Даже я отсюда видела! Они и не дают крышке завинтиться". Почесав потные затылки грязными руками, механики заметили, что Анины слова не так уж и технически безграмотны. После чего вытащили свежепоставленные шарики назад, остальные распределили более-менее равномерно по обеим дорожкам подшипника, а под храповики трещотки вместо штатных пружин поставили по кусочку резины. И, о чудо! Крышка навернулась практически сама, и колесо закрутилось лучше нового.

Тем временем, остальные мужчины, не занятые сбором просыпавшихся из подшипника шариков и попытками водрузить на свои законные места прочие детали трещотки, как известно, мелкие до чрезвычайности,  окружили механиков, и начали лингвистические изыскания. Вернее, изыскания начались еще вчера. Стоянка наша была аккурат возле указателя поворота на Галя-Кудук, который некоторые сразу же попытались переделать на Галя-Кирдык. Но и у остальных не оставалось ни малейших сомнений в прямой и непосредственной связи названия оного населенного пункта с нашей Галей. А сегодня очередной повод для упражнений дали Тойтепа и Ангрен. Первую тут же окрестили Стой-Степой, а наша ближайшая сегодняшняя цель – город Ангрен, величают не иначе, как Гангреном.

Ремонт внес в распорядок движения некоторую задержку, и потому, когда въехали в небольшой городишко Ахангаран, некоторые уже намекали, что неплохо бы подкрепиться. Но обедать было еще рановато, и Галя приняла компромиссное решение – зашли в первую попавшуюся чайхану. Встреченные гостеприимной хозяйкой, взяли много чая и лепешек, достали пару банок сгущенки, и устроили что-то типа английского файв-о-клока с азиатским уклоном.

Возле чайханы обнаружилась еще одна приятная вещица. То ли поилка для ишаков, то ли  мойка для мужиков. А Ахангаран, надо сказать, несмотря на малый размер – крупный центр по производству стройматериалов, здесь есть и завод ЖБИ, и цементная фабрика, так что заляпанные цементом мужики-шоферы здесь явление обычное. Обнаруженная конструкция из водопроводного крана и горизонтальной водопроводной трубы с просверленными дырочками, имела громадную для нас ценность тем, что при повороте вышеупомянутого крана из дырочек текла замечательная, чистая вода, под которой мы весело плескались довольно продолжительное время.

Ближе к вечеру продолжили движение. Окружающая местность стала потихоньку меняться. Еще утром мы ехали по гладкой равнинной дороге, шедшей среди густой зелени кустарников, и стоящих по обочинам ив и тополей.  Ивы похожи на наши, российские. А вот тополя здесь не такие, как в России, большие и серебристые, и не пирамидальные, как в Украине. Здесь нечто среднее, и называется по-местному тугаем.

Вырвавшись из населенных пунктов на природу, Григорий по привычке скинул футболку, оставив из одежды на себе помимо велотрусов лишь налобную повязку, полезность которой он оценил еще в 1984-м году здесь же, в Узбекистане. Подобная повязка – атрибут любого уважающего себя хиппи, и по хипповски  называется хайратником. А основная полезность ее для велотуриста заключается в том, что она впитывает стекающий со лба пот, не давая ему стекать в глаза. Кроме того пот с повязки испаряется, и, в полном соответствии с законами физики, охлаждает голову.

Итак, в полуголом состоянии Григорий влился в ряды группы, но тут заметил, что остальные как-то странно на него поглядывают, с явным сочувствием. И где-то даже сторонятся. Долго он не мог понять в чем дело, пока не припер к стенке Стародубова. И Стародубов поведал ему, что еще в прошлогоднем походе Галя запугала всех строгостью среднеазиатских обычаев, осуждающих обнаженное тело, вплоть до того, что за это могут и убить. Тогда было строго-настрого оголять даже руки, не говоря уж про появление в общественных местах в велотрусах. Даже были сшиты для каждого специальные балахончики с длинными рукавами. Помимо функций соблюдения целомудрия местного населения  балахончики выполняли еще и функцию защиты от солнца, для чего были шиты из белой ткани и имели капюшоны для защиты головы и шеи. Назывались балахончики "ВелоОтуризм", из-за того, что на спине каждого красовалась надпись "Тянь-Шань-87. Велотуризм Тула". По замыслу художника, буквой "О" в слове "велотуризм" должно было служить колесо нарисованного тут же велосипеда. Но, как известно, одноколесные велосипеды бывают только в цирке, а любой уважающий себя велотурист ездит на велосипеде двухколесном, и второе колесо нарисованного велосипеда нагло влезло в слово, удвоив букву "О". Слово прижилось, и мы даже называли сами себя не иначе, как "велоОтуристы".

Так вот, теперь запуганные участники группы ожидали грома и молний на голову Григория. Но Галя, ко всеобщему удивлению, восприняла все абсолютно спокойно. Еще более спокойно вело себя местное население. Нет, сами они, конечно, соблюдают строгость в одежде очень серьезно, но на иноземцев, вроде нас, смотрят вполне снисходительно. А полуголых туристок мужики очень даже одобряют, для них это вроде бесплатного эротического шоу. На одном из привалов, например, Аня с Тасей пошли к ручью помыться.  И обнаружили, что за ними наблюдает некий молодой человек. Его, конечно, попытались прогнать, и он, со слезами на глазах умолял их не делать этого. "За всю жизнь в нашем кишлаке я такого ни разу не видел" – причитал он – "И никогда не увижу!".

Естественно, все сказанное не относится к общественным местам, и это нормально. Мало где одобрительно отнесутся к появлению, например, в магазине человека, одетого только в трусы.

Почувствовав, что Галя дала слабину, остальные поняли, что демократия, по крайней мере в одежде, наступила,  и, когда условия позволяли, принимали воздушно-солнечные ванны когда хотели, не прячась по кустам, а прямо в движении, сидя в седле велосипеда.

Чем ближе мы приближались к Ангрену, тем чаще стали попадаться спуски-подъемы. Не очень длинные, но довольно крутые. А зелень вокруг дороги стала постепенно исчезать. Несколько раз дорога проходила через предгорные складки, похожие на громадные волны. Под дорогу в таких местах прорублены специальные проходы. Довольно много машин, которые чадят на подъемах вонючим черным дымом и поднимают с обочин тучи пыли.  Неторопливое движение располагает к хорошей беседе, и мы не упустили этого момента, разбившись на парочки. Григорий по дороге с большим интересом выслушал почти полную автобиографию Таси – от беззаботного ленинградского детства, институтской юности с выездами на геологическую практику, и до полных трудовыми свершениями будней горного инженера – обогатителя, способного обогатить все, что угодно, кроме собственного кармана.

Наконец, на горизонте замаячили корпуса Ангренской ГРЭС, а потом показался и сам Ангрен, типичный промышленный город. Несмотря на юный возраст (всего-то четверть века), живет здесь больше ста тысяч человек. Неподалеку находится месторождение бурого угля, разрабатываемое открытым способом, и потому население преимущественно шахтерское. Архитектура чем-то напоминает квадратно-гнездовую архитектуру американских городов с их стритами и авеню. Застройка под стать, такие же прямоугольные, как ни поставь, многоэтажки.  Самый широкий стрит, шириной метров 200, носит, как водится, гордое имя – проспект Ленина. По нему мы и последовали, остановившись лишь для того, чтобы затариться хлебом насущным.

Практически сразу за городом встали на очередную стоянку. За мостом через реку, слева от дороги, обнаружилась довольно большая полянка, со всех сторон окруженная зарослями шиповника и полыни. А со стороны речки еще и деревьями, очень напоминающими наши ивы. Здесь и расположились. Дежурные Тася с Григорием накормили всех вкусной пшенной кашкой на молочной смеси "Малыш".

Пока еще сказывается естественная для начала похода организационная неразбериха.  Так обитатели парашютки пошли перед сном внести свою малую лепту а благородное дело ирригации Узбекистана. Выстроившись в шеренгу по одному на самом верху обрывистого берега реки, обильно заросшего кустарником, они приступили к делу. И чуть было не смыли с обрыва Тасю, которая возвращалась от реки со свежевымытыми после ужина котлами.

 Когда стали укладываться, Ожерельев, вместо того, чтобы занять отведенное ему место в дамской палатке, стал почему-то пристраиваться поближе к Диме, который уже закончил традиционный ремонт велосипеда, и теперь, как и вчера, раскладывал постель под открытым небом. Хотя уже чувствовалось холодное дыхание гор, и температура вечером была уже не 28, как вчера, а всего 18. После ряда наводящих вопросов стало ясно, что Андрей возвращаться в палатку к женщинам вообще не собирается. Оказалось, что вчера наши, разомлевшие от жары, даже ночью не опустившейся ниже отметки в 28 градусов по Цельсию, дамы решили отойти в объятья Морфея в минимуме одежды. То бишь в одних купальниках. Да еще и легли не в спальниках, а поверх них. И это произвело на стеснительного Андрея такое впечатление, что он всю ночь не смог заснуть.

Пришлось провести рокировочку. Детально обсудив вопрос решили в палатку к женщинам поселить обладавшего более крепкой нервной системой Григория. Который  к тому же был известен тем, что при любых попытках привлечь его внимание к виду женских прелестей обычно цитировал одного из героев известного фильма: "Лучше бы ты  ковбасу  мне показав, сало, вареники со сметаною. А такого добра я побачив!". Андрею было предложено занять освободившееся место в большой палатке.

Григорий быстро навел порядок в женской палатке, объявил личный состав палатки своим гаремом, а себя назначил его заведующим (сокращенно "завгар"). Кроме того устанавливалось правило, согласно которому гарем был обязан на сон грядущий желать завгару спокойной ночи, и целовать в щечку. Таким образом был окончательно установлен статус-кво, который и сохранился до конца похода.

И еще одно событие достойно упоминания в связи с завершившимся днем. Сегодня мы побывали в настоящем Коммунизме. Коммунизме с большой буквы, о чем свидетельствовали дорожные указатели по обе стороны деревни. Правда, чтобы проверить, насколько принципы производства по способностям и распределения по потребностям соблюдаются в данном населенном пункте времени у нас не было, и мы лишь ограничились фотографированием на фоне таблички с названием конечной цели всего советского народа.

2.08.1988. День 3.

Итого: S = 53 км; T = 4 ч 55 мин; t = (13,30,32,18)

Утром снова встали очень рано. Собрались, после вчерашней и позавчерашней жары с наслаждением поеживаясь от утренних +13 градусов. Возмущались только обитатели парашютки. Камоликов долго бурчал себе под нос, нафиг, мол, взяли эту палатку, польстились на два с половиной килограмма веса. Лучше бы взяли старую, испытанную палатку Григория Она хоть и весит в три раза больше, зато от холода защищает гораздо лучше.

Только выехали, и как-то вдруг неожиданно попали в горы. Для этого пришлось преодолеть пару крутых и длинных тягунов, и один короткий спуск.  Вихляясь в разные стороны, дорога вышла на Ангренское плато. Плато зажато между Чаткальским хребтом с севера, и Кураминским с юга. С первым мы познакомились раньше, в разное время. Григорий в 83-м, на школе высшего туристского мастерства, а остальные в прошлом году. Поэтому основной интерес вызывал хребет Кураминский. По среднеазиатским меркам невысок. Максимальная высота его составляет всего-навсего 3769 метров. Это гора с вызывающим нездоровые ассоциации названием Бобоиоб. Длина хребта 170 километров. Один из его концов, круто изгибаясь, упирается в Чаткальский хребет, другой теряется где-то в Голодной степи. Он нам интересен, в первую очередь тем, что его предстоит перевалить уже сегодня.

По дороге поглазели на громадный угольный карьер недалеко от дороги, со всех сторон опутанный подъездными путями, линиями электропередач, какими-то трубопроводами и прочей необходимой карьеру лабудой. Потом обратили внимание на гидротехнические сооружения в виде широких бетонированных желобов с каскадами ступенек, по которым с шумом стекала чистая и прозрачная вода. В этой воде с наслаждением поплескались. А потом увидели и то место, откуда та вода вытекает.

Прямо по курсу  вдруг выросла  громадная плотина, перегородившая ущелье. Дорога вильнула, влево, пересекая ущелье у подножия плотины. Потом  поворот направо и крутой подъем, и вот мы уже на плато, любуемся голубой поверхностью зажатого между гор величественного гидротехнического сооружения. Пейзаж радовал глаз, и был достоен того, чтобы мы остановились для неторопливого созерцания. Бликующая солнечными зайчиками  голубая гладь воды протянулась почти на десять километров. На крутых берегах с пятнами зелени отчетливо просматриваются размытые волнами концентрические полосы, отмечающие уровни воды в различное время.

Поблизости, на обочине дороги, обнаружили пару симпатичных девчушек лет десяти в цветных халатах, торговавших яблоками. Купили у них сразу ведро, и тут же, не сходя с места, все слопали.

Назначение плотины выяснилось много позже, уже в Туле. Помимо питания водой основная ее функция – защита Ангрена и его окрестностей от селевых потоков.

Жара между тем продолжалась. Асфальт на дороге мягкий, и велосипедные колеса оставляют на нем заметную колею. Пот заливает глаза. Многие по примеру Григория тут же изготавливают себе хайратники. С ними гораздо удобнее. Останавливаемся у каждого ручья, чтобы хоть чуть охладиться. Во время  одной из таких остановок в приятной тени деревьев, окружавших родник на окраине кишлака Чинар, Камоликов куда-то смотался, а, вернувшись, предъявил всем белые шарики, похожие на гальку. Он объявил всем, что шарики эти не что иное, как курут, сушеный сыр. Страшно вкусный и полезный. Мы, конечно, тут же попытались этот курут попробовать. Но он, как оказалось, не только напоминал камень по виду, он и имел твердость камня, и наши попытки попробовать его окончились полным провалом.

 Время близилось к обеду, и мы потихоньку начали присматривать подходящее местечко, чтобы отдохнуть уже основательно. И такое местечко вскорости нашлось. Справа от дороги, под небольшим обрывчиком, виднелись заросли кустов и небольших деревьев, дающих отличную густую тень, чуть подальше за ними – речка и великолепный песчаный пляж. Неподалеку мы уже заприметили  родник. В общем, имелось все, в чем мы нуждались именно в этот момент.

Вода в речке, текущая с горных ледников, была очень чистая и очень холодная. И мы замечательно искупались. Глубина реки – по колено, и для того, чтобы искупаться, просто плюхались животом на дно и лежали там, барахтаясь в шумном потоке и получая почти мазохистское наслаждение, когда ледяные струи обжигали наши разгоряченные тела. При этом все жизнерадостно вопили, что есть мочи.  В общем, как говорится, оттянулись по полной программе. Удалось даже поваляться на разогретом солнцем песочке.

А в это время дежурные уже начали готовить обед. Занятый костром Григорий не сразу обратил внимание на подозрительную суету среди мужской части группы. Все оживленно о чем-то перешептывались и куда-то бегали, прихватив с собой фотоаппаратуру. Естественное любопытство тут же взяло свое, и Григорий, бросив костер на произвол судьбы, тоже побежал вместе со всеми.

В кустах у реки стоял грустный ослик, черезвычайно похожий на ослика Иа-Иа из сказки про Вини-Пуха. Ослик спал, и видел, по-видимому приятные эротические сны, отчего его мужское достоинство пришло в боевую форму и свисало почти до земли. При виде такого зрелища все мужское население страшно переполошилось, и тут же защелкало фотоаппаратами, вздыхая завистливыми вздохами и глядя на ослика завистливыми взглядами. От переполоха ослик проснулся, и моментально привел свое хозяйство в походное положение, после чего к нему была допущена женская часть группы.

Ослик оказался существом спокойным и покладистым. Кушал с рук хлеб, позировал для фотографов, позволил Жукову взгромоздить на себя рюкзак, с олимпийским спокойствием взирая на все наши развлечения. Прощались с ним, как со старым другом.

Еще утром стало плохо Ожерельеву. Акклиматизация у него проходила очень медленно, и жару он переносил очень тяжело. Уже на стоянке он свалился на коврик совершенно без сил, и все послеобеденное время продремал в тенечке.

Несмотря на отдых, к вечеру ему стало еще хуже, тем более, что подъем сильно покрутел. Произошло это километров через пять после стоянки. Дорога вильнула вправо, через мостик, и мы, покинув такую уютную пойму прохладного Ахангарана, начали подъем к перевалу Камчик по разогретому за день вязкому асфальту. Андрей ехал только на силе воли, каждый километр падая без сил. И каждый раз казалось, что сегодня он уже не встанет. Но, под уговоры неотрывно следующего за ним Григория, он вставал и ехал дальше, очень похожий на лунатика на велосипеде.

В последний раз Андрей упал возле монументальной стенки, разукрашенной каменными флагами и гербами, с крупной надписью "Совет Узбекистон". Снизу казалось, что дорога утыкается прямо в эту стенку. Но вблизи выяснилось, что не дойдя до стенки буквально пару метров, она резко виляет влево, поворачивая на 180 градусов. Внутри образовавшейся петли растет с полдюжины деревьев, в тени которых расположилась пара строительных вагончиков, на одном из которых красовалась надпись "Чайхона". Подтверждая статус заведения, рядом стоят несколько столиков. За один из них усадили Ожерельева, и сами плюхнулись тут же. Хотя после обеда проехали всего пятнадцать километров, но с непривычки, по жаре и в гору все настолько устали, что были ненамного лучше Андрея. Дико хотелось пить, многие были на грани солнечного удара.

К счастью поблизости обнаружилось замечательное средство против этого самого солнечного удара. Прямо под стенкой парочка бандитского вида декхан торговала огромными арбузами и овальными, полуметровой длины, дынями. Пока Андрей под охраной женщин приходил в себя, мужики пошли к стенке, где долго спорили, взять ли по арбузу каждому, или хватит одного на двоих. Наконец, решили воспользоваться опытом старика Ноя, и взяли каждой твари по паре,  то бишь два арбуза и две дыни.

Арбузы, не уступали знаменитому сорту "Дюшес" ни по сочности ни по сладости. Несмотря на то, что каждый был килограмм по восемь весом, они исчезли в мгновение ока, под громкое чавканье, страстные всхлипывания захлебнувшихся соком, и жуткий хруст раздираемых корок.После этого, уже не торопясь, принялись за дыни. Арбузы были хороши, но дыни – само совершенство. Они таяли на языке, распространяя вокруг божественный аромат.  Никто из нас раньше такого просто не пробовал, дыни этого сорта не встречаются на тульских рынках либо из-за трудностей перевозки и хранения, либо из-за того, что азиаты съедают их все сами.

Известно, что у страха глаза велики. Думаю, что у голода не меньше. И потому, стоило доесть последнюю дыньку, как всегда самые голодные Камоликов и Стародубов, перебросившись между собой фразами, что-то вроде: "А-а-а! Говорили же, что нужно было по арбузу на каждого брать!", живо сбегали и принесли еще пару арбузов и пару дынь. Чайханщики, посетители чайханы, а также прочие постоянные и временные обитатели оазиса побросали свои дела и с интересом начали смотреть в нашу сторону, решив, очевидно, что встретились с каким-то неизвестным племенем арбузодынеедов. Но нас, к огромному разочарованию публики, хватило еще только на одну дыньку.

Насытившись, мы стали обращать внимание на окружающий пейзаж, и заметили неподалеку от чайханы, чуть правее и выше дорожной петли, чудный зеленый садик, прикрытый от дороги стеной из нескольких раскидистых деревьев. Их тень так манила, а съеденные дыни с арбузами так ощутимо тянули к земле, побулькивая в желудках при каждом шаге, что решили тут же и заночевать, несмотря на то, что по плану нужно было перевалить через перевал еще сегодня. И мы, прихватив с собой несъеденные бахчевые, удалились в направлении деревьев, возле которых и встали лагерем.

Экономный Григорий тут же объявил, что ужин на сегодня считается состоявшимся, но был немедленно смят напором Шмаренкова-младшего, Стародубова и Камоликова, которые заявили, что арбуз – это не еда, а питье, и что все предшествующее было только разминкой. И пришлось дежурным Ане и Андрею Шмаренкову, мучаясь с водой, которая никак не хотела закипать, а закипев, на почти двухтысячеметровой высоте грела слабо, готовить еще и макароны по-флотски.

Помня о вчерашней прохладе, Боря с Вовочкой палатки сегодня ставят с особой тщательностью. Работают на пару. Вова тянет оттяжку и спрашивает: "Ага?" Боря смотрит, ровно ли, ему не нравится, он командует: "Не ага!". Вова подтягивает: "Ага?". Боря: "Не ага!" Вова тянет еще: "Ага?". На этот раз все натянуто туго, ровно, без складок, и Боря командует: "Ага! Оно, зацопливай!". Вова переходит к следующей оттяжке, и их "Ага?"-"Не ага?" звучит над лагерем весь вечер.

3.08.1988. День 4.

Итого: S = 97 км; T=5 ч 10 мин;  t=(14,26,26,25)

Утро вновь порадовало нас особо приятной после вчерашней жары прохладой. Поэтому традиционное Галино: "Народ! Подъем!" восприняли даже с энтузиазмом. Собрались довольно быстро, позавтракали, померили пульсы, и поехали на перевал. Перед этим внимательно осмотрели все видимые участки дороги в подзорную трубу. Шмаренков-младший тут же заявил, что, согласно результатам осмотра, перевал для нас слишком прост, и что группе лишних килограмм 20-25 груза помогут гораздо острее ощутить чувство глубокого удовлетворения от подъема на перевал. И три дынно-арбузных единицы как раз составят те недостающие килограммы. Да и подсластить взятие перевала хорошей дынькой будет тоже очень неплохо.

Поскольку часть из припасенных вчера бахчевых слопали за завтраком, решили пополнить запасы в уже знакомом месте – у вчерашней стенки. Заодно, на свежую голову, исследовать ее поподробнее. Стенка оказалась не просто стенкой, а памятником, посвященным строителям дороги. Под иконостасом из флагов и герба красовалась гордая надпись: "Наши отцы искали тропинки, мы же строим дороги", а также на узбекском и русском языках были перечислены участвовавшие в строительстве ДРСУ, и краткие тактико-технические характеристики дороги. Оказалось, что она была построена в 1956-1959 годах и ее длина от Ангрена до Коканда – 240 километров.

Внимательно ознакомившись со всеми надписями, загрузили Стародубова и Мерцалова арбузами, а Шмаренкова-младшего дынькой, начали подъем на перевал. Серпантин дороги идет вверх по крутому склону. Крутизна местами до 12-15% и практически отсутствуют горизонтальные участки, где можно было бы отдохнуть. Зато дорожное покрытие – почти в идеальном состоянии, и асфальт еще не успел размягчиться на солнце.

На виражах серпантина – отличные панорамы Ахангаранского ущелья, и чем выше, тем красивее. Местами на обочинах оборудованы смотровые площадки. Километра через четыре остановились на одной из них. Ко всеобщему удивлению тяжелее всех было Вите. Если на равнине он пер как танк, то теперь, чем выше поднимался, тем тяжелее становилось его дыхание. И на стоянке он упал, как подкошенный, и долго приходил в себя, задрав ноги на дорожный знак 1.31.1 "Направление поворота". За компанию рядом с Витей повалялась и Тася.

Пока Витя восстанавливался, остальные вовсю любовались видами ущелья, вырывая друг у друга из рук оптический инструмент, который Тася называла "позорной трубой", Григорий трубой же, но "подозрительной". Заодно померили пульсы, а Аня распределила между членами группы суточную порцию витаминов. Витамины эти положено съедать строго через два часа после еды, ни минутой позже и ни минутой раньше, и за соблюдением распорядка Галя следит самолично. В заключение принесли жертву богам перевала, прирезав и слопав один из арбузов.

Пред самым перевалом Стародубов сделал рывок, чтобы успеть распаковать фотоаппаратуру, и заснять знаменательный момент подъема группы на перевал. Рывок этот Шмаренков - младший почему-то расценил, как вызов на состязание, и немедленно ускорился сам. Стародубова он, конечно, обогнал, а зря. Вместо героического портрета Андрей получил лишь вид собственной тыловой части. Зато остальные, сделав на лицах героическое, и вместе с тем одухотворенное выражение, медленно продефилировали мимо нашего папарацци.

Перевал оказался довольно обжитым местом. Тут располагается чайхана с автостоянкой. На склоне горы выложенная камнями крупная надпись “Слава КПСС". В самой верхней точке располагается каменный столб с очередной флагово-гербовой композицией и надписью: "Перевал Камчик 2288м.". Довершает картину задумчивая каменная зверюка, кто-то из семейства кошачьих. Задрав морду, она задумчиво смотрит на юг, в сторону Ферганской долины.

Мы, естественно, расположились у подножия перевального столба. Вначале сделали фото для отчета, а потом достали дыню, и слопали, покидав огрызки за перевал. Больше делать здесь было нечего, и мы поехали дальше, на Коканд.

Дорога довольно долго идет по практически ровному плато, с совсем незаметным уклоном. Через три километра увидели внизу домики, окруженные различными метеорологическими прибамбасами. Это снеголавинная станция. Тут же возникла мысль проверить наш альтиметр. Хороший, авиационный альтиметр, позаимствованный Галей у тульских туристов - горников. Прибор этот оберегался пуще зеницы ока, и Галя решилась доверить его наиболее, на ее взгляд, серьезному и надежному человеку – Вите Жукову. Потому и пошли на снеголавинную станцию Витя, как хранитель альтиметра и наш штатный штурман - А.Шмаренков, а остальные ждали наверху. На станции гонцов радушно встретили скучающие по общению метеорологи, напоили чаем, и долго уговаривали погостить. В другое время, может быть, мы бы и приняли приглашение, но сегодня нужно было ликвидировать отставание от графика, и мы, с сожалением, отказались.

Через пару километров начался спуск, и Галя, в полном соответствии с чапаевской картофельной школой начинающего командира: "В наступлении командир должен быть впереди, на лихом коне, и первым ворваться в город на плечах у отступающего неприятеля", отпустила тормоза, и пригнувшись к рулю, лихо рванула вниз. Следом, как и следовало ожидать, рванул всюду опекающий Галю Жуков. За ними неугомонный Андрей Шмаренков, следом, со значительным отрывом, остальные. Замыкали колонну, далеко отстав, старые перестраховщики – Боря и Григорий, которые с осуждением смотрели на лихость начальства. На первой же контрольной остановке, где собралась вся группа, Григорий напомнил Гале свой любимый анекдот, про двух быков и стадо, и что наилучшим способом достигнуть максимального результата там было: ме-е-едленно спуститься с горы, ме-е-едленно подойти к стаду, и т.п. После этого он прозрачно намекнул, не стоит ли и нам воспользоваться тактикой мудрого бычка. Но Галя заверила его, что все нормально, все под контролем, и нет оснований для беспокойства. Григорий успокоился, и больше к этой теме не возвращался. Каждый остался при своем мнении и со своей тактикой.

Постепенно крутизна спуска уменьшалась. В тридцати километрах за перевалом заехали в придорожную чайхану, перекусили, напились зеленого чаю и прикончили последний арбуз.

Сразу за чайханой левый склон ущелья виляет в сторону и все дальше уходит от дороги, Окружающие холмы делаются ниже и ниже. Встречный ветер все горячее. Появляются элементы индустриального пейзажа в форме линий электропередач, арыков и полей. Полюбовавшись издалека на громадную, метров 100 длиной надпись: “5 250 000” и головкой хлопчатника, с большим мастерством выложенные из камней на склоне холма слева от дороги, и, очевидно, символизирующие достижения местных хлопководов, мы въехали в знаменитую Ферганскую долину.

Долина эта имеет длину 300 и ширину 170 километров. Воды здесь в достатке. В дополнение к основной водной артерии, Сырдарье, вокруг куча водоемов, откуда вода по сети каналов и арыков расходится по всей долине. Исключение составляет разве северо-западная часть долины, по которой мы сейчас едем. Текущая параллельно дороге речушка Резаксай, которая сопровождала нас почти от самого перевала, нырнула в небольшое водохранилище, и вытекла из него совсем небольшим ручейком, да и тот скоро исчез среди камней.

Обилие воды при здешнем жарком климате создает исключительно благоприятные условия для земледелия, а окружающие долину горы богаты отличными пастбищами. Поэтому вся долина похожа на большой колхоз. Всюду, особенно по периферии – сплошные поля и оазисы. И лишь в центре еще осталось немного песков и солончаков. Ровные, как стол, дороги всюду отличного качества.

И все было бы хорошо, если бы не два обстоятельства.  Во-первых снова жара. Во-вторых, поля и кишлаки не лучшие места для стоянок, и передохнуть можно разве что в придорожных чайханах, а встать на стоянку и вовсе негде.

На берегу Сырдарьи, у моста в местечке Пунган закончился пятидесятикилометровый спуск. Как быстро привыкаешь к хорошему! А теперь, чтобы ехать, приходится вновь давить на педали. Между прочим, мост был тот самый, стратегический, у которого чуть было не повязали Григория бдительные охранники четыре года назад. От моста совсем рукой подать до нашей сегодняшней цели – славного города Коканда.

Славен Коканд своей историей. История представляет кокандцев людьми беспокойными, и где-то даже сварливыми. Правда, в13-м веке их надолго утихомирили воины Чингиз-хана. Основанный на караванных путях в Индию и Китай город, первое упоминание о котором относится к 10-му веку, был восстановлен только спустя пол-тысячелетия. Хан Шахрук-бей отделился от Бухарского эмирата и основал собственное государство. В 1740 году в свежеотстроенный Коканд он перенес столицу ханства. К началу 19 века стараниями потомков Шахрук-бея, ханов Алима, Омара и Мухаммеда Али, непрерывно воюя с соседями, новоявленное ханство расширило свои территории от Ташкента на западе до Пишкека (ныне Фрунзе) на востоке. Частые войны вызывали недовольство населения, и в ханстве одно за другим происходили восстания и прочие смуты. Воспользовавшись смутой, бухарский хан Насрулла в 1842 году оттяпал значительный кусок ханства, включая Ташкент и Хорезм, но уже через год Шир-Али-Хан вернул все территории обратно. Дрались бы до сих пор, но, как в  анекдоте, пришел лесник, и набил морду всем.

В качестве лесника выступил русский генерал Скобелев, к которому в результате самого значительного из восстаний,  Кокандского 1873-1876 года, бежал последний местный хан – Худояр. Скобелев быстро навел порядок, и тут же присоединил ханство к  России. Как самостоятельное государство оно перестало существовать.

Но склочный характер у кокандцев изжить до конца так и не удавалось. Даже после Октябрьской революции 1917 года они с бунтами не завязали. Так называемая кокандская автономия была главным центром контрреволюции в Азии, и усмиряли ее еще довольно долго.

Но сегодня наши мысли занимали отнюдь не исторические моменты. Нас манила не  поэзия восточной архитектуры – Медресе-и-Мир и ансамбль ханских усыпальниц Дахна-и-Шохон. И даже не сияющий цветной плиткой замысловатых восточных узоров дворец Худояр-хана с краеведческим музеем внутри. Заняты были наши мысли вещами вполне прозаическими.

Еще вчера с вечера женщины начали нахваливать кокандскую баню, которую они посещали в прошлом году. Баня, якобы, отличалась чрезвычайным сервисом, включающим даже сидевшую на выходе старушку, которая при виде свежепомытых посетителей взмахивала руками и делала комплименты, какие, мол, вы красивые, когда помытые! И сейчас они, естественно, всей душой рвались в этот храм гигиены, жаждая, помимо помывки, той самой грубой, неприкрытой лести.

Баня авансы оправдала лишь частично. То ли местные жители не любят бань, то ли в это время все были на работе, но мылись мы одни. В раздевалках было грязновато, в помывочной, несмотря на уличную жару, прохладно. Радовало лишь то, что воды было хоть отбавляй, что холодной, что горячей. Зато отсутствовала отпускающая комплименты старушка.

 После бани решили приобщиться к национальной узбекской кухне. Посетили кафе, неподалеку от бани и стали присматриваться к блюдам. Выбор был совершенно очевиден. Янтарная шурпа из домашней, полуметровой длины, лапши с кусочками баранины, вызывала обильное слюноотделение одним своим видом. И лишь Боря, памятуя о своем прошлом опыте употребления туземных яств, к шурпе отнесся крайне настороженно. Долго, раздираемый сомнениями и смутными предчувствиями,  ходил взад-вперед у витрины, пока не нашел блюдо, наиболее напоминавшее ему продукцию родного тульского общепита. Этим блюдом оказался люля-кебаб, похожий на обычную котлету.

Посещение баньки, согласно русским традициям, отметили пивком. В заключение Камоликов в очередной раз побегал по магазинам в поисках кинопленки.

В Коканде мы ликвидировали отставание от графика. Правда, для этого пришлось пожертвовать запланированной дневкой, и достопримечательности города так и остались неосмотренными. Да и баня со столовой отняли достаточно много времени, а дело близилось  к вечеру. Нужно было где-то ночевать, а опыт подсказывал, что найти стоянку в окрестностях Коканда практически нереально. Поэтому, когда на выезде из города показалась спортивная площадка какой-то школы, мы долго не раздумывали. Договорились со сторожем, и заночевали тут же, на футбольном поле.

Пока остальные разбивали лагерь и занимались прочими обыденными вечерними делами, вдохновленные вчерашними арбузами и дынями Стародубов с Ожерельевым провели ревизию местных огородов. Облазили все окрестности, но кругом был хлопчатник, только хлопчатник и ничего, кроме хлопчатника. Перепачканные землей местных полей разведчики вернулись ни с чем.

4.08.1988. День 5.

Итого: S = 90км; T=5 ч 55 мин; t=(28,32,38,33)

День начался со сплошных неприятностей. Утром, выезжая на дорогу, и преодолевая окружающие территорию школы кусты, а затем придорожный кювет, Григорий сломал туклипс – скобу на педали для фиксации ноги. Эта нехитрая деталь очень нужна для правильного педалирования, и особенно помогает на подъемах. Пришлось чуть задержаться и укоротить на полметра ближайший забор из колючей проволоки. Колючки сняли и выбросили. А из проволоки Григорий с Витей согнули хитрую загогулину, которая оказалась ничуть не хуже заводского туклипса, и без проблем прошла до самого конца похода.

Потом тяжело заболел Боря. Вчерашний люля-кебаб оказался троянским конем, с которым в Борин организм попал зловредный микроб, вызывающий болезнь, имеющая множество названий, от народных - сквозняк, медвежья болезнь, до строгого медицинского – диарея. Вначале он мужественно пытался скрыть болезнь, терпел, но ехал. Но скрывать понос на открытой местности весьма затруднительно, и тайное быстро стало явным. С каждой минутой ему становилось все хуже, ехал он все медленнее, а останавливался все чаще. И стало понятно, что его срочно нужно лечить. Медик  Аня предложила старый проверенный способ - промывание желудка. Под каким-то мостом, в антисанитарных условиях, Боря погонял туда-сюда три фляги розового раствора марганцовки. Потом собрал со лба пригоршнями выступивший вдруг пот, сказал: "Хорош!"… и упал. Исследование больного показало, что он окончательно потерял способность ориентироваться во времени-пространстве, и в таком состоянии  совершенно нетранспортабелен. Промывание сильно запоздало, токсины уже глубоко проникли в Борин организм.

К тому времени доехали до поселка Канибадам, первого таджикского крупного населенного пункта на нашем маршруте, центра местной текстильной промышленности. В растерянности стояли вокруг валявшегося прямо на асфальте Бори, обсуждая, что же делать дальше. А вокруг вилась стайка местных пацанов. Картина для нас привычная, так было на каждой остановке в кишлаках, и мы, как обычно, сквозь пальцы смотрели на то, как они из любопытства трогают колеса, дергают за ручки тормозов, крутят педали. Внезапно пацаны притихли, и пошли прочь. Первым среагировал как всегда бдительный Ожерельев. "Вить, они по-моему у тебя что-то сперли", толкнул он в бок Жукова. Тот метнулся к рюкзаку. Точно! Тщательно оберегаемый даже от своих альтиметр исчез! "Стой!" закричал Витя, и бросился за воришками. При этом он состроил такую свирепую морду, что пацаны от страху вместо того, чтобы спрятаться, не придумали ничего лучше, чем разбежаться по домам. Там их и отловили. Альтиметр благополучно вернулся на свое законное место.

Между тем Боря все еще продолжал лежать на асфальте, практически не подавая признаков жизни. И наше мнение уже склонялось к тому, что поход для него закончен, и нужно его отправлять в больницу, а возможно и домой. Потом, еще немного посовещавшись, решили дать ему последний шанс. Но для этого ему нужно было хотя бы чуть-чуть отлежаться, очухаться и подлечиться, а это требовало времени. Выехать за город не могли по причине полной нетранспортабельности больного. Поэтому пошли по дворам в поисках доброй души, способной на полдня приютить у себя дома толпу туристов.

Такая душа нашлась довольно быстро. Нас впустили без лишних вопросов, и через деревянную калитку в глухой каменной стене мы вошли в небольшой аккуратный дворик. Жилище типично восточное – глухие, побеленные стены дома, без единого окна, которое выходило бы на улицу или к соседям, такие же глухая стена ограждающего двор высокого забора. Зато в стенах, выходящих во двор, широкие окна и двери, вдоль стен тенистые веранды. Во дворе небольшой огородик, а в углу что-то вроде беседки, прикрытой сверху и с боков вьющейся виноградной лозой. Внутри беседки дастархан – широкая деревянная скамья, которая на востоке играет роль одновременно и стола и стула. На него обычно залазят с ногами, садятся по-турецки, скрестив ноги, в центр ставят кушанье или питье, и так едят.

На этом дастархане нас и разместили. Дополнительной приятной деталью был водопроводный кран, прямо возле дастархана. Из этого крана била отличная струя воды, под которой мы долго, с наслаждением, мылись. Обитатели жилища наблюдали за нами издалека. То ли здесь не принято общаться с чужаками, то ли, насмотревшись на Борю, сочли нас какими-нибудь носителями холерных вибрионов.

Борю определили в полутемный сарайчик. Пока мы у своего дастархана разводили примус и готовили обед, в этот сарайчик постоянно бегала Аня, отпаивать больного иммодиумом. И каждый, проходя мимо открытой двери сарайчика, видел Борины глаза, блестевшие из темноты и наполненные невыносимым страданием

К вечеру Боре стало чуть получше, но все равно он чувствовал сильную слабость. Пришлось ловить попутку. Удалось поймать груженый железобетонными плитами грузовик, в который и погрузили Борю, вместе с лечащим врачом. И был им дан приказ, добраться до кишлака Чигдалик, где ожидать в местной чайхане прибытия основных сил. Приказ был с блеском выполнен и даже перевыполнен. Пока ждали нас, Боря напился животворящего зеленого чая, и вновь обрел способность соображать. Километра три от дороги до Кайракумского водохранилища, где мы планировали ночлег, он даже доехал своим ходом, но слезть с велосипеда уже не смог, и в конце пути, остановившись, просто завалился набок, на зеленую травку.

В 1956 году Сырдарью перекрыли плотиной у поселка Кайракум. Через пару лет  водохранилище достигло своих сегодняшних размеров – 55 километров в длину и до 20 в ширину. Хотя размеры чисто условные. При максимальной глубине 25 метров сезонные колебания уровня составляют 7 метров. Помимо орошения, вода озера крутит турбины Кайракумской ГЭС, мощностью 126 мегаватт, и носящей гордое имя "Дружба народов". Ну, и до кучи тут же разводят рыбу – леща, щуку, сазана.

В окрестностях озера обнаружены стоянки людей бронзового века, 2-го тысячелетия до нашей эры. Сегодня к этим стоянкам прибавилась минимум еще одна – наша. К этому времени уже успели сгуститься вечерние сумерки. Палатки ставили в темноте, под мерное жужжание примусов (дров здесь нет и в помине). Ночь теплая и тихая, сильно напоминает теплые и тихие ночи на побережье Крыма. Попытались искупаться, но без особого успеха. Если на противоположном берегу мы еще успели заметить что-то вроде гор, то наш же был совершенно плоский. Вкупе с вышеупомянутыми колебаниями воды, последнее обстоятельство способствует тому, что береговая кромка сильно напоминает болото. К тому же по берегу полно мертвой рыбы.

Рискнувшие пробраться через трясину Боря с Вовой вернулись с рассказом о том, как встретили змею. Стоило им залезть в воду, как она тут же выплыла навстречу. Пресмыкающееся, размером метра в полтора, проплыло как раз между ними. После этого остальные в водохранилище лезть уже не рискнули. Мыться ходили к расположенному неподалеку арыку.

5.08.1988. День 6.

Итого: S = 92 км; T = 5 ч 05 мин;  t = (24,28,34,22)

Утром, наконец, полноценно полюбовались окружающими пейзажами. Пейзажи несколько скрасили наши отрицательные впечатления от водохранилища. За сочной зеленью пляжа голубеет полоса воды. На западе и востоке берега не просматриваются, что создавало бы полное ощущение моря, если бы не виднеющийся на севере, в утренней дымке, невысокий горный хребет Окбель. Хребет расположен в направлении восток-запад, поэтому лучи утреннего солнца скользят поперек склонов, игрой света и тени очень эффектно подчеркивая рельеф.

По дороге к Ленинабаду захватили небольшой, километров 25 кусочек Киргизии. Пустячок, а приятно. Можно будет рассказывать, что путешествовали по трем союзным республикам.  Вскоре выехали к Ленинабаду. Ленинабад – это второй по значению город Таджикистана, с населением свыше 120 тысяч человек. Он расположен как раз на входе в Ферганскую долину, в самом узком ее месте. Место очень выгодное во всех смыслах. И не зря именно здесь знаменитый Александр Македонский основал самый дальний из городов своей огромной империи – Александрию Эсхата, то есть "Александрия Дальняя". Позже на месте Александрии вырос город Ходжент. Первое упоминание о нем относится аж к 7-му веку. Через город проходил Великий шелковый путь, по которому везли товары из Китая в Европу. Стратегическое положение сильно стимулировало различного рода захватчиков. И их многочисленные набеги, вместе с периодическими затоплениями города разливами Сырдарьи сильно закалили характер местных жителей. Такого героического сопротивления, как в Ходженте, Чингиз-хан не встретил больше нигде.

Сегодня Ленинабад – современный город. В новых районах города - широкие зеленые улицы, современные многоэтажные дома с множеством магазинов. Последнее обстоятельство объясняет то, что до центра мы добирались очень долго. Камоликов традиционно обежал все магазины в поисках кинопленки. Остальные затоваривались преимущественно книгами. Выбор книг здесь, как и в любом городе Средней Азии, огромный. Издания, за которыми в центральной России нужно еще побегать, здесь лежат в свободной продаже, и этим обстоятельством мы тут же воспользовались в полной мере.

Наконец, доехали до центра города. Здесь, в одном из переулков обнаружили приличную столовую. Итоги кокандского ужина, в лице Бори, у нас были еще перед глазами, и потому приличной в сегодняшнем понимании была столовая, где кухня бы максимально приближенной к русской. И такая нашлась. Расположена она была во дворе местного обкома КПСС, что, по-видимому, и определяло наличие в ассортименте блюд гуляша и борща по украински. Столики стоят на открытом воздухе, под высокими тенистыми деревьями. Вся обстановка чрезвычайно способствует релаксации. Боря от обеда отказался, прилег на составленных в ряд стульях и сразу отключился. Вскоре к нему присоединился и Ожерельев, сморенный сытным обедом и жарой, от которой он вновь сильно страдает.

После столовой поехали осматривать город. В первую очередь, конечно, посетили главпочтамт, откуда отправили домой посылки с книгами. Покружили по центру города. Посидели у фонтана напротив здания драмтеатра, почему-то носящего имя Пушкина. На наш взгляд Александр Сергеевич к Средней Азии отношение имел весьма отдаленное.

Наконец, решили, что пора уезжать. Но предварительно решили пополнить запас продуктов. Окрестности Ленинабада, пожалуй, единственная равнинная территория в Таджикистане, 97 процентов которого – это горы. А в горах и продукты подороже, и выбор их поменьше. Поэтому покупать продукты лучше всего было здесь. Нашли подходящий магазин, купили хлеба, круп, картошки и т.п. Завхоз и держатель казны Григорий полез за деньгами, чтобы расплатиться. Но на положенном месте бумажника не оказалось. Что было несколько странно, ибо замечательная зеленая книжечка с блокнотом для записей и карманчиками для денег, документов и прочих бумаг проехала с Григорием почти все его походы, и всегда неизменно оказывалась на положенном месте.

Сильно озадаченный, Григорий еще раз перетряхнул рюкзак. Бумажника не было. Поискали в других рюкзаках. Безрезультатно. Билеты на обратную дорогу, восемьсот рублей общественных денег, документы и личные деньги Григория исчезли бесследно. Оправившись от легкого шока, уселись в кружок возле магазина, по берегам высохшей сточной канавы, и стали усиленно думать. Вариантов было, в общем-то, немного. Бумажник могли вытащить, пока велосипеды стояли у магазина или у почтамта. Стали вспоминать дальше. Григорий вспомнил, что в последний раз бумажник он доставал в столовой, когда платил за обед. С тех пор прошло уже часа четыре, и надежды найти его там практически не было, но все же это был единственный шанс. И мы поехали в столовую.

Бумажник лежал ровно на том же месте, где его оставили. Расплатившись за обед, Григорий сел за стол, а бумажник положил на соседний стул. Через некоторое время на тот же стул уселся Ожерельев. Андрей, как уже говорилось выше, чувствовал себя не очень хорошо, и погруженный в собственные болячки, ничего не почувствовал, а после обеда задремал. Когда же уезжали из столовой, Андрея очень резко разбудили,  он побежал собираться и опять ничего не заметил. Григорий же пообедал, осмотрелся, и не обнаружив бумажника решил, что он уже упаковал его в рюкзак. В результате вся казна группы осталась лежать на стуле. Где и благополучно пролежала до нашего возвращения. Сей факт был похож на чудо, тем более, канибадамский опыт показал, что воровство в Таджикистане практикуется.

С чувством огромного облегчения, переходящим в чувство глубокого удовлетворения, проследовали мы по городу в направлении следующей точки на нашем маршруте – поселка Ура-Тюбе. Выезжали окраинами, разительно не похожими на центр города. Пыльные улицы с обшарпанными заборами, навели нас на мысль, что Ленинабад – город контрастов.

 Название Ура-Тюбе возудило очередную волну лингвистических упражнений. Все приветствуют теперь друг друга исключительно “Ура тебе!”, а Андрей Шмаренков распевает сочиненную им лично песенку - кричалку:

УраТюбе!

Уранам!

Мы едем в Шахристан!

Отличное шоссе, сразу за Ленинабадом относительно ровное, по мере продвижения на юго-запад все ощутимее стало переходить в постоянный подъем. И чем дальше, тем унылее становился окружающий пейзаж. Зелень Ферганской долины сменилась выжженной степью с редкими оазисами. В большинстве придорожных кишлаках питьевая вода исключительно привозная.

В такой же выжженной местности расположено кафе “Гунча”, чрезвычайно похожее на торчащий посреди пустыни мираж. Стоят у дороги пара домиков, окруженных жидкими деревьями. А вокруг, насколько видит глаз, только округлые холмы, покрытые сухой желтой травой. На дверях кафе табличка “Закрыто до октября месяца” и бумажка с печатью. Дата на бумажке майская. И вокруг ни одной живой души. Зато обнаружился кран с водой. Видимо, поэтому здесь и растут деревья. Лучшего места было не найти. Во дворе, вокруг небольшого квадратного фонтанчика, сложенного из необработанных камней, стоят несколько дастарханов. Фонтанчик не работает, но бассейн наполнен водой. Композицию дополняют полдесятка деревьев, дающих жидкую тень.

На дастарханах разложили вещички, и стали готовиться к ужину. Витя первым пошел к расположенному за углом здания крану. Как только Витя зашел за угол, мы услышали его страшный вопль. Подозревая самое худшее, побросали все дела, и побежали смотреть, в чем дело. Оказалось, что, подойдя к крану, главмех спугнул здоровенную змеюку, которая грелась у воды на нагретых солнцем бетонных плитах. Пока мы бежали, она успела частично заползти в нору, и мы увидели только исчезающий под бетонной плитой хвост. Хвост впечатлял, ибо толщиной был примерно с руку. А само пресмыкающееся, по заверениям Вити, длиной было в рост человека. Думаю, излишне будет упоминать, что мыться после этого ходили с величайшей опаской, и не менее, чем по два человека.

После ужина пора было располагаться на ночлег, но ставить палатки никому не хотелось. Всем кругом мерещились змеи. В конце концов решили спать прямо на дастарханах, которые хоть на полметра, но над землей возвышались. Спали очень чутко, улавливая сквозь стрекотание цикад любой шорох, и просыпаясь от падения каждого листика.

6.08.1988. День 7.

Итого: S = 68км; T = 5 ч 25 мин;  t = (23,30,32,20)

Благодаря ночным офидиофобиям очередное утреннее Галино "Народ, подъем!" народ воспринял без должного энтузиазма. Утреннее измерение пульса в положении "лежа" каждый старался растянуть подольше. Тем не менее, выехали снова рано, и неторопливо начали подъем к Шахристанскому перевалу.

Вернее, продолжили. Вчера после обеда, за Ленинабадом, мы проехали абсолютно нижнюю точку своего похода – около четырехсот метров над уровнем моря,  и за последние сорок километров уже успели набрать двести семьдесят пять метров по высоте. Сегодня с утра подъем продолжается. Легкий, на взгляд почти незаметный, но постоянный, без участков, где можно было бы расслабить ноги и чуть передохнуть.

Кишлак Лакат вызвал очередной взрыв энтузиазма у любителей лингвистики. Слово "пить" практически исчезло из лексикона половины группы. Теперь, подходя к дежурным за порцией чаю, протягивают кружки и просят: "Налей-ка лакат". В чайханах тащат чайники, приговаривая под нос: "Лакат! Лакат!". А когда посередине дороги тебя кто-нибудь догоняет, и говорит: "Лакат!", каждый знает, что товарищ интересуется содержимым твоей фляги.

В Ура-Тюбе совершили очередной набег на книжные магазины. Поскольку легких путей мы никогда не искали, на подъеме к перевалу пара-тройка лишних килограмм в рюкзаках были нам только в радость. Зато на привалах вместо безыдейного валяния на травке все усиленно приобщаются к сокровищам мировой художественной культуры.

В Ура-Тюбе начались горы. Сразу за городом перевалили через небольшой хребет и оказались в симпатичной долине. Появляются речки, арыки и ручейки, которых не было внизу, на равнине. Пустыню сменяют поля, на которых под присмотром аксакалов трудятся женские полеводческие бригады.

Название города "Шахристан" не говорит абсолютно ни о чем. "Шахр" по-ирански означает "город", "стан" - место. Так называлась территория раннефеодального города в средней Азии. По местным стандартам центр шахристана имел прямоугольную планировку, вокруг центра строилась крепостная стена, а за ней караван-сараи, некрополи и прочие пригородные службы.

Таким же безликим, как собственное название, оказался и город, вернее, небольшой поселок Шахристан. Что оказалось большим разочарованием для Ани. Звучное название с восточным колоритом вызывало в ее воображении картины из сказок тысячи одной ночи, с озаренными луной дворцами, халифами в расшитых золотом халатах, усатыми стражниками в пышных чалмах и с кривыми саблями, полные наложниц и негров-евнухов гаремы… Разочарование, хотя и вполне ожидаемое, было велико. Настолько, что поселок не оставил никаких воспоминаний абсолютно, кроме воспоминания об этом самом разочаровании.

Радовало только одно. Чем выше мы поднимались, тем приятнее становились окружающие пейзажи. Горные склоны поднялись и приблизились к дороге. Зеленее стали поля и луга вокруг. Постепенно и незаметно появились деревья. Последние несколько километров ехали по очень красивому живому коридору между высоких пирамидальных тополей.

К вечеру обнаружили замечательный зеленый сад с арыками по периметру. В саду копался дедушка со здоровенной мотыгой в руках. Сад показался нам лучшим местом для ночевки, поэтому мы подошли к дедушке и попросились на ночлег. Дедушка разрешил ставить палатки в любом месте, и мы тут же расположились между деревьев.

Ожерельев, которому не спалось и на новом месте, снова решил присоединиться к Стародубову, с самого начала  похода принципиально ночующему на свежем воздухе. На пару с Андреем они нашли травку помягче и позеленее, на ней расстелили клеенку, забрались в спальники, положив под головы рюкзаки с книгами и отошли в объятья Морфея прямо под черным южным небом, с крупнющими, как везде в горах, звездами.

Впрочем, значительная часть неба над ними была закрыта нашим сохнущим бельем, которое постирали в текущем вокруг сада арыке, и развесили на натянутых между яблонями веревках.

7.08.1988. День 8.

Итого: S = 66 км; T = 7 ч 20 мин;  t = (11,26,20,22)

Часов в 5 утра Стародубов с Ожерельевым проснулись от того, что почувствовали влагу в своих спальниках. Поскольку ни тот, ни другой энурезом не страдали, происхождение влаги их чрезвычайно заинтересовало, и они в поисках источника сей влаги, стали исследовать окружающую местность. Поверхностное исследование показало, что оба лежат в приличных размеров лужах, в которых помимо самих исследователей плавают также их книги, одежда с обувью, и прочие личные вещи.

Выбравшись на сухое место и выловив вещи из луж, стали разбираться дальше, в поисках того чудака,  который очень нехорошо пошутил. В результате углубленного исследования картину происшедшего удалось восстановить полностью. Выяснилось,  что вчерашний дедушка занимается поливом сада. Для полива служат проходящие вдоль сада канавы, в которые поступает вода из расположенного на границе сада арыка, того самого, где мы вчера так замечательно помылись и постирались. Воды в арыке немного, и чтобы вода как следует пролила почву по всей длине, дедушка подает ее только в часть поливочных канав, поочередно то насыпая, то разгребая своей мотыгой мини-запруды между арыком и канавами. Пролив одну канаву, он ее запружает, и тут же распружает следующую, и так далее. Вокруг в саду трава сухая и колючая, а в канавах влажно, и растет та самая мягкая зеленая травка, соблазнившая нашу парочку. И утром дедушка не заметил лежащих за деревьями, да еще к тому же и в канаве друзей, и пустил воду прямо им под бока.

Насквозь промокли не только спальники, но и рюкзаки со всеми вещами, включая книги, пакеты с крупой и т.п. Потом в течение целого дня эта парочка на каждом привале вытряхивала рюкзаки и изображала из себя табор цыган – интеллектуалов, среди разноцветных тряпок раскладывая придавленные  камушками книги с распушенными, как хвосты павлинов, страницами.

Пока разбирались что к чему, пока вылавливали из воды и перебирали вещи, парни перебудили всех. И потому выехали очень рано, когда солнце только выходило из-за гор. Западные склоны уже были освещены солнцем, а на восточных, как местами и в долине, еще лежала густая тень.

Ехать в тенечке очень приятно. После изнуряющей жары Ферганской долины чистый горный воздух с температурой менее пятнадцати градусов приятно бодрит. Ожил даже Боря. Ожил настолько, что стал обращать внимание на окружающие пейзажи. Да так, что первый заметил интересное явление.  Когда едешь по дороге, ощущения такие, будто движешься под гору, педали крутятся почти без усилия. Но рядом с дорогой обнаруживается ручей, текущий навстречу, то есть с горы. Боря удивился и позвал Камоликова. Подивились вместе. Тут подъехали остальные и подключились к созерцанию этого оптического обмана зрения. Но так и не поняли в чем дело, на всякий случай сфотографировали ручей и долину и поехали дальше.

Впрочем, ощущение легкости продлилось недолго. Выехали из чудесной долины, подъем усилился, температура воздуха поднялась, и дорога сразу стала тяжелее. На подъеме Борису снова стало плохо. Полностью восстановиться после болезни он еще не успел. Да и меню Борино в последние дни состояло исключительно из чая. Правда, в полном соответствии с рекомендациями специалистов-диетологов, меню мы ему старались разнообразить, и чай был разный, то черный, то зеленый. Но, несмотря на все принятые меры, больной сильно ослаб, и, стоило ему убрать ногу с педали и поставить на твердую землю, нога та сразу же подкашивалась, и Боря падал. И усиленно изображал из себя новопреставленного усопшего, используя  вместо смертного одра обочину дороги. Эффект усиливало и то, что постоянно вьющаяся вокруг больного медик Аня, стоило тому упасть на обочину,  тут же старалась накрыть его каким-нибудь покрывалом, чтобы он вдобавок еще и не простудился.

К Ане подключилась Тася. Вдвоем они окружили больного таким вниманием, что завгар даже заревновал. На очередной привал встали в самом узком месте ущелья, где вся его ширина равна ширине дороги. Плюс ширина речки Алтыколь, протекающей под небольшим обрывом слева от дороги. Отсюда уже видна впереди вьющаяся высоко по склонам гор дорога к перевалу. Пока остальные, спустившись к реке по высокому щебеночному берегу, отдыхали и плескались в воде среди камней и арчевых деревьев, Аня уже подсовывала под Борю коврик, а Тася закрывала его от палящих лучей солнца собственным телом.

Заметив, что Аня полезла в аптечку за лекарством для Бори, Григорий, у которого побаливал уколотый острым шипом какого-то растения палец, решил попросить у нее заодно какого-нибудь средства и для себя. Но Аня только махнула рукой: "Подожди" – мол -  "Есть дела поважнее". Тут завгар оскорбился и начал кричать: "Что же это такое? Я вас тут пестую, пестую, а в ответ никакой благодарности". "Плохо, наверное, пестуешь!" – похабно осклабившись, заметил снизу, с берега Алтыколь, ехидный Дима.

Вскоре ущелье снова расширяется. Недалеко от дороги стоят несколько белых домиков - кафе "Истирохат". Кафе расположено у самого начала серпантина. Дорога через перевал очень нелегкая, и здесь отдыхают как те, кто только что спустился сверху, так и те, кто только собирается туда подняться. Решили отдохнуть и мы, следуя настоятельным рекомендациям  придорожного щита, сообщавшего, сколько за отчетный период было на перевале аварий, и сколько смертных случаев. Причиной их были названы невнимательность и сон за рулем. В конце таблички крупно было написано резюме: "Устал-отдохни!". Мы представили себе сон за рулем велосипеда, едущего на крутой подъем… и решили последовать совету.

Галя немедленно побежала к небольшой толпе местных жителей, жаривших шашлыки неподалеку на лужайке. Пока она долго и основательно выпытывала у них страшные тайны перевала, про горных духов и снежных людей, дежурные приготовили обед, Дима с Ожерельевым разложили вещи на просушку, после чего Дима традиционно занялся ремонтом. Андрей Шмаренков заштопал на своем белье все дырочки. Ане, наконец, удалось накормить Борю, после чего тот моментально отключился. Аня походила-походила вокруг, поняла, что в ближайшие час-полтора ее помощь больному не потребуется, и тоже решила вздремнуть. А, чтобы не оставить больного без присмотра она расположилась тут же, под боком у Бори, пристроив голову на его плече. 

Подъем на перевал крутой и тяжелый. Проходит по правому склону очень красивого ущелья, с крутыми склонами, поросшими деревьями и кустарником. Сам перевал виден  совсем близко. Травянистый склон, перечеркнутый справа - снизу налево - вверх прямой линией дороги, кажется, висит над самой головой.  Но дорога, вильнув, вдруг уходит совсем в противоположную от перевала сторону. Очередная петля, и дорога, кажется, возвращается к правильному направлению, но тут сбоку появляется скала или ущелье, и приходится снова петлять по поросшим арчей склонам. А позади, довольно долго, еще виднеются домики кафе, становясь с каждой петлей все меньше и меньше, пока окончательно не исчезают за одним из поворотов.

Поднялись выше зоны лесов. Выше трех тысяч метров только редкие кустики, камни и пучки чахлой, полузасохшей травы. И мало воздуха.

Несмотря на то, что Боря хорошо отдохнул, сильно лучше ему не стало. В начале подъема он еще ехал более-менее нормально, и у него хватало сил, чтобы любоваться пейзажами, и даже щелкать фотоаппаратом. Но ближе к трем тысячам началась натуральная горняшка. И Боря, уже ничего не соображая, продвигался вперед исключительно на автопилоте. Ехать он  не мог, поэтому шел, под чутким руководством Григория, толкая велосипед рядом с собой.

Вдруг откуда-то сверху подъехал Камоликов, и предложил Боре поменяться велосипедами. Оказалось, что в порыве энтузиазма Вова сломал шатун. Справедливо рассудив, что Боре все равно, что толкать, он решил предложить ему потолкать неисправный велосипед, а сам  доехать до перевала в седле Бориного. Но Борис предложение не воспринял совершенно. Вцепившись в своего железного коня, который теперь более претендовал на роль костыля, он мычал что-то нечленораздельное, и, несмотря на все уговоры, ни за что не хотел разжимать рук. Пожав плечами, Вова развернулся, слез с велосипеда, и вскоре скрылся за поворотом.

Выше трех тысяч Боря ослаб настолько, что даже толкание велосипеда стало для него непосильной задачей. Каждые сто – сто пятьдесят метров он падал, и начинал считать роящихся перед глазами коричневых и красных мух, пока из этого состояния его не выводило цоканье по асфальту велотуфлей Григория. Григорий шел челноком, вначале чуть проезжая вверх на своем велосипеде, потом возвращался и затаскивая вверх Борин, попутно поднимая с придорожных камней Борю и придавая ему правильное направление. Вскоре к этому делу присоединился и А.Шмаренков, дело пошло быстрее, А потом сверху прибежал и Вова, уже поднявший на перевал свой велосипед, и Боря перешел полностью под его контроль. Вове задачу поднятия Бори на перевал удалось решить глобально. Он просто остановил попутные Жигули, затолкал в них Борю, и попросил водителя выгрузить его в самой верхней точке подъема.

Полежав на перевале минут десять, Боря немного отдохнул, и уже собрался поприветствовать поднимавшегося к перевалу Жукова. Но тому тоже было очень плохо. Настолько, что Борю он заметил, только переехав велосипедом Борины ноги. “О! А ты здесь откуда?” страшно удивившись прохрипел Витя, и тут силы окончательно оставили его. Он бросил велосипед, упал на землю, и только что и смог, как простонать: “Тась! Иди сюда! У меня в рукаве валидол, достань и дай мне!” – “И мне пару таблеток!” – не растерялся Боря. “Тебе-то зачем?” – все же среагировал Витя. – “От поноса это не помогает!”

Говорят, что для каждого человека существует свой предел высоты. Наиболее подготовленные альпинисты поднимались без дополнительного кислорода на самую высокую вершину мира, Эверест, высота которого составляет 8848 метров. Но есть люди, даже отлично физически подготовленные, которые могут отключиться уже на вдвое меньшей высоте. Судя по состоянию Вити, его предел был где-то на двух с половиной тысячах, и выше он шел уже за пределом, исключительно на силе воли.

Тем не менее, на перевал поднялись. На перевале просидели довольно долго, починили велосипед Камоликову. Сломанный шатун он собственноручно мощным броском направил в пропасть за перевалом. Перевал достаточно высокий, табличка на нем сообщала, что высота его 3351 м. над уровнем моря. И это оказывается уже выше границы лесов. Поэтому место здесь совершенно голое. Склоны сухие, покрытые высохшей травой. На дороге вместо асфальта мелкий гравий. Машины колесами размалывают его в мелкую пыль, и эта мелкая серая пыль здесь повсюду, словно на поверхности Луны. В общем, место достаточно невзрачное, если бы не отличный вид на ущелье, откуда мы только что поднялись, и еще один - на маячившие далеко впереди вершины Зеравшанского хребта, с редкими облаками на них.

Валидол на Витю подействовал, и он, полежав полчасика на обочине, более-менее пришел в норму. Чего нельзя было сказать про Борю, который клевал носом на ходу. Посовещавшись решили, что с перевала он съехать не сможет. Поэтому поймали попутный грузовик, загрузили в кузов Борю вместе с велосипедом и отправили вниз, строго-настрого приказав ему ехать до первого жилья, там выйти и ждать нас, дополнив напутствия просьбой к шоферу высадить парня у первой же чайханы.

Спуск с перевала также тяжелый. Длинный и крутой щебеночный серпантин, с серыми от щебеночной пыли обочинами, проходящий по выжженным солнцем травяным склонам и опускающийся в глубокое темное ущелье Местами на дороге крупные камни. Лишь в конце спуска впереди, на выходе из ущелья вновь забрезжил свет – освещенные закатным солнцем склоны Зеравшанского хребта. Бориса не оказалось ни у первого жилья, ни у второго. Наконец, уже в сумерках, спустились в Зеравшанскую долину, в кишлак Хушекат (лингвисты произносят с вопросительной интонацией), расположенный по берегам одноименной речки, и южной своей окраиной упирающийся прямо в Зеравшан. Бори в этом кишлаке также не оказалось. Зато прямо на берегу Зеравшана, недалеко от моста, обнаружили несколько магазинчиков, в которых пополнили запас продуктов, и где нашлись столь необходимые Ане застежки-молнии, а также еще куча необходимых вещей, которые и покупали до тех пор, пока не стемнело окончательно.

Пока часть группы бегала по магазинам, остальные караулили велосипеды, общаясь с местным населением, которое, как и везде, тут же сбежалось, стоило нам остановиться. Наши вопросы, в основном касались одинокого велосипедиста, но его никто здесь не видел. Темнота между тем стояла уже такая, что хоть глаз выколи, поэтому наши вопросы плавно перетекли к теме ночлега.

И тут подошел один из местных, худощавый парень лет 30, предложил переночевать у него дома. Поскольку других вариантов не было, предложение было принято. Воспротивилась почему-то только Аня, но ее быстро уломали. Чуть позже, по дороге к дому, Аня призналась Григорию о причинах своего резкого неприятия восточного гостеприимства. Оказалось, что этот парень вез на грузовике сено с гор в кишлак. И уже на подъезде к кишлаку догнал Тасю, которая почему-то в этот момент осталась без присмотра. Вид с тыла на склонившуюся к рулю велосипедистку настолько его поразил, что он несколько километров ехал прямо за Тасей, а потом поравнялся и начал предлагать прямо тут же заехать к нему в гости. Пойти на такое без санкции завгара Тася не могла, и вежливо отказалась. Но парень не потерял надежды, и вот теперь прибежал сделать вторую попытку.

Аня была свидетелем попыток соблазнения, и теперь, обладая сверхестетственным чутьем поняла, что прими мы предложенный ночлег, и сегодня ее обязательно будут насиловать, возможно даже в извращенной форме. Анина свободолюбивая душа тут же воспротивилась такой перспективе всеми своими фибрами. И теперь, поддавшись большинству, она шла, аки жертвенный агнец на заклание. Григорий, однако, посмотрел на мужскую часть группы, которая даже без Бори выглядела весьма внушительно, и с сомнением хмыкнул. Анины страхи не представлялись ему серьезными.

Парень жил недалеко. Мы поднялись вверх по узкой улочке и вошли в калитку, в густой сад, разбитый на крутом и сыром склоне. Домик у парня был тесный, и потому там мы только поужинали при электрическом свете. Причем парень угощал нас лепешками и урюком - абрикосовыми косточками. При этом он демонстрировал, как надо их разбивать и есть. Демонстрация сопровождалась таким самозабвенным чавканьем, что мы решили, что это местный обычай, и, в знак уважения к хозяевам, почавкали в ответ.

Окончательно осмелевший парень начал, как и ожидалось, усиленно ухаживать за дамами, предлагая лучшие спальные места у себя в доме уже не только Тасе, но и Ане с Галей. Галю решительно оградил от посягательств ее верный опекун – Витя. А вот уверенный в высоких моральных качествах своих подопечных завгар предпочитал не вмешиваться. Тем не менее, он свято чтил заветы незабвенной однокашницы - Тани Вачагиной (она же Очаровашка, она же Вача Бдючая), которая благодаря своему железному принципу: "Лучше перебдеть, чем недобдеть" спасла на дискотеках и прочих танцульках не одну девичью честь. И потому он неусыпно бдел, не вмешиваясь в процесс, но готовый немедленно вступиться за честь гарема в случае, если бы ситуация вышла из под контроля. Остальные мужики, чувствуя свое численное превосходство, также снисходительно отнеслись ко всем попыткам новоявленного Ромео найти свою Джульетту. К тому же в ходе ухаживаний тот доставал все новые лакомства, из которых перепадало и мужской части группы. И потому все только ехидно похихикивали, подтрунивая над дамами и подначивая их, всерьез не воспринимая переживаний бедной Ани. Которая к тому же была дежурной, готовила ужин в доме, на кухне, и которой досталось большая часть ухаживаний.

В конце концов суровый завгар категорически заявил, что у нас сегодня траур по безвременно ушедшему от нас Борису, и спать все будут согласно штатному расписанию. Гарем он расположил на дастархане, который имел естественные защитные укрепления в виде стены дома с одной стороны, огромного орехового дерева с другой, и обрыва с третьей. Четвертую сторону завгар закрыл собственным телом, расположившись на ближнем к двери дома краю дастархана. Остальные расположились на плоской крыше погреба, как множество местных строений углубленного в склон обрыва так, что наружу торчала только одна стена, та, где дверь, а крыша начиналась прямо от склона.

С погреба донеслось пожелание Григорию удачного пестования, и этой плоской шутке очередной день был завершен.

8.08.1988. День 9.

Итого: S = 17 км; T = 1 ч 40 мин; t = (18,20,28,20)

Утром встали очень рано, намереваясь посвятить день поискам Бориса. Пока собирались, Витя попытался выпытать у хозяина как можно больше информации про предстоящую нам дальше дорогу. Хозяин спросил, куда мы едем, и Витя ответил, что в сторону Пенджикенда. "А!" - сказал хозяин – "Знаю, там чурки живут"… Дальше Витя слушать не смог. Вначале он молча смотрел на хозяина, из вежливости отчаянно пытаясь сдержать смех. Но не смог, и пулей метнулся за ближайший угол, где, пытаясь создавать как можно меньше шума, беззвучно начал корчиться от смеха. На удивленный вопрос Григория, в чем дело, Витя сквозь слезы простонал: "Чурки! А сам – то кто!?… И кто же тогда там!?".

Подвел парня акцент. В той стороне жили, конечно же тюрки. Давным-давно жило в Восточном Туркестане гуннское племя Ашина. Гунны были тогда в горе, и, говорят, их побаивались даже римляне. Но в начале 5-го века нашей эры другое племя, жужане, под командованием некоего авторитета Шелуня сколотили военный союз, и взяли под контроль обширные азиатские территории, прогнав ашинов на Алтай. Пока жужане почивали на лаврах победы, ашины времени даром не теряли. За какие-то сто лет они совместно с туземными алтайскими племенами сколотили другой союз, и назвали его "тюрк". В 551 году новоявленные тюрки разбили жужан так, что те бежали аж в Европу, где и прожили до 9-го века, благополучно ассимилировавшись с местным населением. А тюркам победы над жужанами было уже мало. Их вождь Бумын объявил себя каганом (что-то вроде императора). Новоявленный каганат к 555 году взял контроль над всей центральной Азией, а в 581 году тюрки дошли аж до Крыма, где овладели Боспором (Керчь) и Херсонесом. Но к 740 году каганат, распался, хотя множество тюркских поселений осталось на громадных территориях. В том числе и где-то у нас по пути. О чем любезно сообщил нам гостеприимный хозяин.

Углубляться в историю некогда. Где-то в обширном пространстве между Зеравшанским и Туркестанским хребтами ждет нас Боря, И главная задача на сегодня – найти его. Чем быстрее, тем лучше. Поэтому поблагодарили хозяина за гостеприимство, сделали фото на память, и поехали было к дороге. Но тут случилась маленькая заминка. У Гали на заднем колесе лопнула спица, и нужно было срочно поставить новую. Стародубов блаженствовал. Он бегал с фотоаппаратом вокруг Гали и фотографировал ремонт. Он молчал, но хорошо заметно, что процесс он смакует, и весь его торжествующий вид говорил: "А! Меня ругает за то, что велосипед постоянно ремонтирую, а сама-то!".

Зато Галя откровенно психовала. Мало того, что она очень сильно переживает пропажу Бори, так еще и эта поломка ни к месту, и торжествующий Дима мельтешит перед глазами. Разозлилась настолько, что даже не допустила Витю к ремонту, и меняла спицы самолично.

Кишлак Хушьери сбегает к Зеравшану живописными террасами. Через реку, текущую между сыпучих обрывистых берегов подвешен на канатах мост с традиционной надписью на самом верху опоры: "Слава КПСС", и чуть пониже: "Хуш омадед!", традиционное пожелание счастливого пути. Перед мостом небольшая скала, пронзенная насквозь тоннелем. С противоположного берега вид на кишлак особенно красив. Утопающий в зелени садов и деревьев оазис среди скал и осыпей.

 Поднялись по дороге, перечеркивающей обрыв берега по диагонали и очутились в широкой долине. В этом месте горные хребты расходятся довольно далеко, и между ними относительно плоское место, покрытое полями и садами. Посередине первого же поля, на обочине дороги, прислоняясь спиной к дорожному указателю, на рюкзаке сидел Борис собственной персоной.

Как говорится, мы не могли сдержать слез радости. Начались похлопывания, рукопожатия, радостные восклицания и прочие приветствия. Борис поведал нам свою историю.

Машина везла мешки с луком. Удобно устроившись на мягких мешках, Боря тут же уснул, и проснулся только тогда, когда машина уже ехала по долине. Шофер, судя по всему, про него просто забыл. Оценив ситуацию, Боря замолотил по кабине кулаками. “Что, уже выходишь?” – удивился водитель. “Нет, к тебе в подвал поеду!” – съязвил Боря, выспавшийся, и к которому после отсыпного вновь вернулся его боевой дух. Шофер оскорбился и даже не помог Боре выгрузить вещи, и Боря, разозлившись и на себя, и на бестолкового шофера, швырнул велосипед со всей дури прямо на асфальт с высоты кузова.

Очутившись таким образом один в чистом поле, Боря стоял на шоссе, пытаясь разобраться в окружающей обстановке. Осмотревшись со всей возможной внимательностью, он населеных пунктов никаких не обнаружил, а обнаружил помидорные плантации по обе стороны дороги. Неподалеку стоял дедушка - сторож, эти плантации охранявший. Дедушка явно скучал, поэтому, увидя Борю, тут же подошел пообщаться. После традиционных: "Откуда будешь – куда едешь?" старичок поинтересовался: "Тут отдыхать будешь? А то пойдем ко мне, у меня есть чой, лепешка, помидорки”. И Боря, соблазнившись чоем с помидорками, без лишних сомнений зашагал вместе со сторожем к видневшемуся неподалеку нехитрому жилью, состоявшему из двух палаток. Первая оказалась большим тентом, натянутым над кучей помидоров. Края тента не доходили до земли, и под ними беспрепятственно гуляли сквозняки, дабы собранный урожай не портился.

Вторая палатка оказалась жилищем сторожа, и после дружеской беседы под чой со всем восточным гостеприимством была предложена Боре. Боря, в палатку заглянул, но увидел кучу подозрительных тряпок не первой свежести, и побрезговал. Он просто залез в спальный мешок, и отлично выспался под открытым небом, несмотря на то, что под утро он часто просыпался, боясь проспать. С первыми лучами солнца он, подкрепившись помидорами, уже сидел на шоссе и ждал, в надежде, что группа не оставит его здесь на произвол судьбы.

Здесь мы его и нашли. После пережитых обеими сторонами волнений встреча была наполнена искренней, неподдельной радостью. И весь день с лица Бори не сходила довольная улыбка, которая бывает, разве у котов, в промежуток времени между завершением процесса поедания сворованного у хозяйки килограмма котлетного фарша и моментом, когда кража обнаружена. К тому же помидорная диета оказала на Борин желудок чрезвычайно благотворное влияние, и он совершенно выздоровел, и это усугубляло радость до невообразимых пределов.

Отрадовались. И сразу почувствовали зверский голод. Утром сильно волновались о Боре, и, стремясь начать поиски как можно раньше, мы даже не позавтракали. Да и радостное событие нужно было отметить. Поэтому решили было несколько отклониться от генерального направления маршрута, и на развилке дорог вместо того, чтобы повернуть направо, в сторону Пенджикенда и Самарканда, повернули налево, к виднеющемуся неподалеку городку Айни, рассчитывая найти предприятие общественного питания поприличнее.

На въезде в Айни, слева, находится обширная автостоянка, а за ней, у обрыва, чайхана. Заведение это оказалось достаточно классным и дорогим. Когда Григорий, как завхоз и хранитель кассы, расплачивался за завтрак, он только покряхтывал от жадности. Зато плов чайханщик приготовил отменный, и мы слопали его с аппетитом, сидя на дощатой площадке, нависающей над обрывом, и любуясь окружающим пейзажем. А пейзаж стоил внимания. Прямо под нами был поросший деревьями и кустарником склон, террасами уходящий вниз, к Зеравшану. Справа - Туркестанский хребет, откуда мы только что приехали. Зеравшанский хребет уходил влево - назад, перерезанный узким ущельем реки Фандарья. Там дорога на Душанбе, и туда мы еще выйдем спустя неделю с небольшим.

Неподалеку находится знаменитый минарет, построенный в десятом веке по повелению падишаха Джалал-ал-дина. Всего таких минаретов было семь, сохранилось только три. Собственно поселок Айни раньше и назывался, благодаря произведению архитектуры, Варз-и-минор (высокий минарет). Однако кирпич – сырец не самый прочный материал, и башня потихоньку разваливалась, пока ее не накрыли сверху конусообразной крышей. С этой крышей минарет похож на гриб-подосиновик.

После завтрака немного повалялись прямо на дастарханах и поехали назад, к развилке, где вернулись на генеральную линию маршрута. Дорога идет достаточно плоско, местами небольшие подъемы и спуски. Место открытое. Потому, увидев впереди деревья, после сытного завтрака давно уже страждущие в поисках мест уединенного размышления Дима и Вова резко ускорились, в надежде найти сии места именно в тех деревьях. Деревья оказались персиковым садом, в котором росли такие крупные и аппетитные персики, равных которым парни не видели никогда. Тут прибежала толпа пацанов, которые сторожили этот райский садик, и Вова стал закидывать удочки на предмет отовариться продукцией сада, но пацаны махнули руками и сказали “А! Так рвите!”. Наши добытчики радостно нарвали персиков, сколько могли унести в руках, радостно вернулись к велосипедам и, увидев подъезжавшую группу, радостно стали приглашать всех присоединиться к халяве. Но Гале, перенервничавшей вчера за Бориса, вдруг резко перестали нравиться отрывы, и она так грозно рыкнула на беглецов, что у тех пропало все желание. В результате, вместо предвкушаемого пиршества, всем пришлось удовлетвориться персиком на брата, и ехать дальше.

Вскоре переехали на правый берег через мост, как и первый, висящий на канатах. В этом месте хребты сходятся гораздо ближе, ущелье заметно сужается, а склоны крутеют. Мутная река протекает глубоко внизу, в проточенном за многие годы каньоне. Недалеко от моста на склонах ущелья расположился кишлак Дар-Дар. А перед кишлаком, на неширокой, но длинной площадке между дорогой и обрывистым берегом Зеравшана располагался замечательный зеленый садик, огороженный забором. Здесь же стояло несколько домиков.

Поскольку  за 9 дней похода мы уже подустали, а впереди маячила довольно сложная часть маршрута, нам нужно было где-то остановиться и отдохнуть. Ситуация осложнялась еще и тем, что приболел Витя. Еще вчера он нахватался прохладного шахристанского воздуха, к вечеру температура у него поднялась до 38, и теперь ехал он очень тяжело. А мест для стоянок все не было и не было, вокруг одни обрывы. Садик показался нам наилучшим вариантом. Туда послали на разведку Борю, Тасю, и Андрея Ожерельева. Практичный Андрей быстро углядел хорошую площадочку и уже был готов звать остальных. Но все же решили вначале посоветоваться с хозяевами и стали спрашивать, у работащих поблизости женщин, кто тут главный.

Вот тут-то он и появился. Дедушка Садык. В классическом ватном халате и тюбетейке, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, и длинной седой бородой, он являл классический типаж среднеазиатского аксакала. Настолько, что Бориска даже оробел и побежал за помощью. Со словами: "Гриш, там какой-то дед старорежимный, иди поговори с ним" он потащил Григория на переговоры. Григорий вмиг просчитал ситуацию, вспомнил свой предыдущий опыт общения с гражданами Востока, и поприветствовал дедушку максимальной учтивостью, схватив протянутую ладонь двумя руками и склонившись в глубоком поклоне. При виде такого представления Таська восторженно хрюкнула в сторону, с трудом сдерживая смех, а Ожерельев скептически хмыкнул. Один Боря отнесся с пониманием, потому как парой минут раньше он сам инстинктивно поздоровался с дедушкой ровно таким же способом.

Начались переговоры. Мы попросили разрешения встать на приглянувшейся лужайке, но получили решительный отказ. "Нельзя туда ходить. Там святой человек. Мы тоже туда не ходим, там могила". И, несмотря на то, что в ходе переговоров Ожерельев постоянно нашептывал переговорщикам: "Да ну его нафиг, этого деда, давай там встанем", решено было отнестись к пожеланиям местного населения с максимальной корректностью. Тем более, что дедушка Садык сказал: “Вот сад, там вставайте, где хотите. А туда не ходите”.

И мы тут же расположились в тени, между фруктовых деревьев. Чистюля Аня углядела во дворе, между домиками (которые, кстати, оказались местной больницей) большие котлы, в которых женщины кипятили какие-то тряпки, судя по виду больничные постельные принадлежности. Она тут же тут же вытряхнула рюкзак, набрала кучу белья и пошла составить им компанию. Любопытный Вова вместе с вечно голодным Димой убежали в глубину сада, для рекогносцировки и поиска съедобных плодов, А Борис обнаружил заведение типа “сортир”, на котором вместо привычных “М” и “Ж” красовались надписи на местном наречии: “Мардона” и “Занона”. Лнгвистам даже сочинять ничего не нужно было. Новые слова тут же прочно заняли место в лексиконе группы. Теперь, вместо традиционного: “мальчики налево - девочки направо” до самого конца похода воцарилось: “Вот там у нас будет мардона, а вот там занона”.

Тася вытащила из рюкзака модные вельветовые шорты, и, прихватив в качестве охраны Григория, пошла в кишлак на дефиле (а попутно и в магазин за хлебом). Вова с Димой притащили кучу яблок-зелепух, есть которые без риска просидеть всю полудневку в мардоне не мог никто, кроме Димы. Но в компот к обеду яблоки вписались очень хорошо. Так же, как и абрикосы, которые падали с деревьев нам на головы уже в виде урюка, то бишь высохшие прямо на дереве.

Купаться в реке не рискнули, во-первых высокий обрыв, во-вторых мутная вода, да к тому же Тася напугала находящимися выше по течению фабриками по обогащению руд тяжелых металлов. Вообще, если составить список того, что добывают здесь, в долине, получится добрая половина таблицы Меделеева. Начиная с золота, которое дало название и реке, и долине (Зеравшан в переводе означает: "дающий золото"). А кроме того здесь есть сурьма, ртуть, свинец, цинк, медь, висмут, молибден, вольфрам, стронций, железо, серебро, олово, каменный уголь, нефть и газ, и т.д. и т.п. Всего свыше двухсот месторождений. И, судя по цвету воды, отходы всех этих двухсот месторождений текут вниз по Зеравшану.

Потому остаток дня провели в ленивой полудреме, ковыряясь в велосипедах, почитывая скопившиеся за эти дни книжки и обильно подкармливая валявшегося в палатке Витю различными медикаментами. И еще слушая Тасю, которая, вытянувшись на коврике возле палатки, поведала миру грустную историю. На очередном привале она решила помыть ноги в горном ручье, стала разуваться, да и выронила велотуфлю прямо в быстрый горный ручей, где догнать и выловить ее назад шансов не было никаких. Посмотрела ей вслед, да с досады вдогонку и вторую запустила. Причем с обычным, свойственным ей оптимизмом: "А-а! Все равно в горы завтра уходим, а там в велотуфлях не походишь!".

9.08.1988 День 10.

Итого: S = 58 км; T = 5 ч 10 мин; t = (16,30,36,24)

День примечателен тем, что из него не произошло, а, следовательно и не запомнилось абсолютно ничего. Разве что новое природное явление. Если перед Шахристанским перевалом ехать в гору было так легко, что казалось, будто едешь под гору, то здесь картина обратная. На спусках приходилось работать педалями так, будто едешь в гору. Прямо-таки гравитационная аномалия. Наверное, из-за обилия руд тяжелых металлов в местных горах.

Дорога почти на всем протяжении идет по узкому ущелью. С одной стороны отвесные стены, пустынные, без единого кустика или дерева. С другой, где-то далеко внизу, в пропасти, шумит мутный Зеравшан. Дорога местами хорошая, местами разбитая и пыльная. Кое-где обрыв, подмытый рекой, осыпается, отъедая куски дороги.  Кое-где видны следы селей, из-за которых с осени до весны движение по дороге закрывается. Склоны сыпучие, серо-коричневого цвета, с пучками высохшей травы. Зелень встречается только в нечастых кишлаках, очень красиво расположенных по горным склонам там, где сбегают с гор чистые речки и ручьи. Да на прилегающих к этим кишлакам участках дороги. Зеленые полосы прочерчивают вдоль крутые, километровой высоты склоны на многие километры.

Несмотря на то, что преимущественно ехали под гору, к концу дня все прилично устали. Этому способствовали жара и сильный встречный ветер. Приближался вечер, а пейзаж менялся крайне медленно. По-прежнему по дороге стена с одной стороны и пропасть с другой, и встать на ночлег совершенно негде. Совершенно отчаявшись найти место для стоянки, попросились на постой к местным жителям, и один из них любезно разрешил нам поставить палатки прямо в собственном огороде.

10.08.1988. День 11.

Итого: S = 65 км; T = 5 ч 15 мин;  t =(16,25,31,25)

С утра Вова, Боря и А.Шмаренков начали проявлять повышенное возбуждение. Причина выяснилась скоро. В кишлаке Суджино троица метнулась к указателю с названием кишлака фотографироваться. На решившего присоединиться к ним Григория цыкнули так, что тот в момент отскочил в сторону. Причина была проста. У всех троих велошапочки, на которых красуется название итальянской фирмы “ Sugino”. Эта надпись стала чем-то вроде тайного масонского знака, и эта троица тут же образовала внутри основной собственную, тайную группу. Эдакую "Коза ностру", главным пунктом программы которой стало доехать до Суджины и сфотографироваться в своих велошапочках у дорожного указателя с названием населенного пункта. И этого желанного момента все трое с нетерпением ждали с самого начала похода.

За несколько километров до кишлака ущелье расширилось настолько, что его северная часть виднелась далеко в дымке. Зеравшан, как любая горная река, вышедшая на оперативный простор, растекся рукавами по всей долине, между полей щебенки, которые сам же и принес с гор. Там и сям в речной долине виднелись поля, похоже рисовые. Обширная водная поверхность блестит, отражая лучи низкого восходящего солнца. Блестит ярко, до рези в глазах. Но, несмотря на это, река выглядит здесь гораздо дружелюбнее, чем мутный и шумный поток парой десятков километров выше по течению.

В Суджино избавились от последнего лишнего веса, отослав домой все книги, которые еще оставались в рюкзаках. Предстояла самая сложная часть маршрута, его кульминация, ради которой и задумывался весь поход, и все предыдущие дни были лишь подготовкой, с целью наилучшей акклиматизации к горам Средней Азии. За поворотом налево в кишлаке Суфиен начинались Фанские горы. Те самые горы, о которых пел Юрий Визбор:

Я сердце оставил в Фанских горах.

Теперь бессердечный брожу по равнинам.

И в тихих беседах, и в шумных пирах

Я снова мечтаю о синих вершинах…

Горы, которые являются своеобразной Меккой для альпинистов и туристов - горников. И не только отечественных, но и для многих зарубежных. Фанские горы или просто Фаны - это около сотни красивейших вершин, свыше десяти из которых превосходят 5000 метров в высоту и имеют стены с перепадом высот до 1500 метров. Горы эти лежат между двух хребтов, Зеравшанского и Гиссарского. "Гиссар" переводится как "крепость", и само название говорит о неприступности его вершин. А еще Фанские горы известны красивейшими озерами, самые известные из которых мы намерены посетить.

Хорошая асфальтовая дорога поначалу идет среди деревьев, вдоль реки Магиен. В нижнем течении Магиен – река очень приветливая, с зеленой травкой и деревьями по берегам. Но чем выше по течению, тем меньше деревьев и желтее трава. Постепенно деревья кончаются совсем, и начинается выжженная степь. Потом кончается асфальт, и начинается пыльная щебенка.

Здесь нам встретилась четверка велотуристов из Риги, шедших нам навстречу. Встрече обрадовались и мы, и они. В здешних местах велосипедисты редкость. Долго стояли, разговаривали, обменивались впечатлениями и описаниями маршрутов. Прибалты спускаются с перевала Тавасанг, куда идем мы. Но на перевале дороги расходятся. Нам уходить на север, вниз по реке Арчамайдан, а они шли с юго-востока, напрямую от озера Искандеркуль. Радостное событие отметили прихваченной из Суджино дынькой. На прощание обменялись адресами. Руководитель рижан, Иго Мадриянис, приглашал в Ригу, в гости. Галя обещала, что приедет обязательно. Сфотографировались на память всей толпой, и разъехались в разные стороны.

Последнее цивильное место перед горами – кишлак Фильмондар. Здесь заехали в магазин, чтобы пополнить запасы. Купили хлеба, сыра, крупы, макарон, сгущенки. Витя, не представлявший своей жизни без колбасы, и прострадавший без любимого лакомства две недели, не удержался, и приобрел здоровенную палку сырокопченой на свои кровные.

Между тем утренняя прохлада уже давно сменилась жарой, и пора было ее где-то пережидать. Въехали в Магианское ущелье. Мрачное и узкое. В щели между крутых склонов гуляет ветер. Сразу становится прохладнее, хотя южное солнце по-прежнему жарит немилосердно.

Ущелье прорезает насквозь Зеравшанский хребет, и выехав из него мы оказались уже в Фанах. На выезде из ущелья сливаются две реки, чистейший Шинг с желтой от грязи Карасу. Получившийся в результате Магиен напоминает жовто - блакитный флаг украинских националистов, типа Семена Бендеры и атамана Петлюры. Два потока, голубой и желто-коричневый идут длинными параллельными полосами, не смешиваясь несколько сот метров.

От созерцания такого зрелища двойное удовольствие получала Аня. Коричневая Кара-Су напоминала ей о родных сибирских реках, темных, коричневых, торфяных. Правда, те как истинные сибиряки спокойны и обстоятельны, а эта с типично южным темпераментом, шумная и быстрая. Ну, а Шинг… Прозрачно-голубой Шинг не посрамил чести горных рек, чистых, насыщенных минералами, и от того переливающихся всеми цветами зелено-фиолетовой части спектра, прохладных и шумных.

Вскоре нам попался городок строителей. В расширении ущелья, на берегу Шинга большая площадка, и несколько вагончиков. В одном из вагончиков столовая, в которую нас пустили беспрепятственно, хотя на строителей мы были совсем не похожи. Кормили в столовой борщом и картошкой с котлетами. Боря, настрадавшийся от азиатской кухни и грубых туристских концентратов, блаженствовал.

После обеда поднялись чуть выше по реке и на каменистом берегу, в тени здоровенной ивы, устроили привал. Из урны с мусором возле входа в столовую Григорий выудил почти не рваную газету. И все, утолив в столовой плотский голод, теперь усиленно удовлетворяли голод информационный, передавая газету из рук в руки и читая через плечо друга совершенно посторонние заметки. Некоторые рискнули и залезли в реку, хотя вода была достаточно холодная.

Сегодня, когда мы съехали с цивилизованных трасс, Галя, наконец, решила позагорать. Пока остальные переваривали обед в тенечке, она устроилась рядом, на солнышке. Жаркое солнышко и сильный ветер быстро сделали свое дело, и Галя даже не заметила, как обгорела. Это ее так обидело, что она немедленно заявила претензию к Ане. Почему, мол, медик не следит за здоровьем руководителя группы? К тому же и сидела Аня ближе всех, и видела, как покраснели Галины плечи, но не предупредила.

За сегодняшний день это была уже вторая претензия к нашему медработнику (сегодня с утра она забыла раздать народу витамины), и сейчас, заодно, Галя ей это припомнила. Обиженная Анна, как истинный специалист, для залечивания нанесенных несправедливым обвинением душевных ран воспользовалась старым, испытанным способом. Она с головой ушла в работу, и тут же приступила к лечению ног Шмаренкова – младшего, который набил велотуфлями кровавые мозоли.

Ближе к вечеру, когда жара начала спадать, въехали в кишлак Шинг, до которого от места привала было совсем недалеко. Кишлак, расположенный на склоне ущелья традиционными террасами, очень симпатичный, много зелени. Здесь конечная остановка автобуса, цивилизация заканчивается совсем. Хотя гравийная дорога, пригодная для движения автомобилей, идет дальше, в горы.

В Шинге впервые столкнулись с новым для нас видом альпийского нищенства, известного нам благодаря Остапу Бендеру и Кисе Воробьянинову. Только местные нищие не кричали "Дэнги давай!" Толпа чумазых пацанов бежала за нами, выкрикавая болшей частью пока для нас непонятное: “Нитка давай! Конфета давай! Валидол давай!”. Зато у девчонок запросы более понятны, они выпрашивали у наших женщин часы и серьги. Часы с серьгами не дали, а вот конфетами детишек угостили.

Сразу за кишлаком подъем такой крутизны, что снизу смотрится чуть ли не вертикальной стенкой. Дорога взлетает на первую ступеньку гигантского завала. Здесь горные обвалы и принесенные с гор селями камни образуют этакую природную плотину, верхушки которой с шумом низвергается речка. На самый верх этой плотины карабкаемся долго по каменистой дороге, покрытой сыпучей серой пылью. Ехать невозможно, толкаем велосипеды по крутым петлям извилистого серпантина. Подъем всего-то километра два, но наверху такое ощущение, как будто пропахал километров сорок в быстром темпе.

На самом верху подъема Гиссарские ворота. Это самое узкое место во всем ущелье, ширина прохода между отвесными скалами всего четыре метра. Только-только одной машине проехать. Подъем перед самыми воротами снова очень крутой, ехать невозможно, идем пешком, толкая велосипеды. Зато за воротами дорога снова можно ехать.

Сразу от Гиссарских ворот начинается озеро Нежигон, первое из семи Маргузорских озер, среди туристов более известных как “Семь красавиц”. Озеро небольшое, очень чистое, буквально зажато между склонами гор. Цвет воды – от темно-синего до фиолетового. Удивительная цветовая гамма меняется на протяжении всего пути вдоль берега. Сквозь толщу воды хорошо просматривается каменистое дно и лежащие на дне огромные валуны. Дорога идет по кромке воды, можно ехать.

Через пару километров очень крутой подъем, на очередной завал, за которым лежит второе озеро - Соя, самое маленькое из семи, с торчащими из воды скалами. Снова подъем, и выходим к наполовину затопленной и засыпанной камнями недавнего селя турбазе “Маргузорские озера”. В одном из уцелевших домиков находится местная КСС, куда тут же уходит Галя, отмечать документы и наводить справки насчет дорог. Остальные разбивают лагерь и начинают заниматься обычными лагерными делами, то есть Стародубов ремонтирует велосипед под "Ага? – Не Ага!" и "Оно, Зацопливай!" штатных установщиков палаток Вовы и Бориса, Аня, уже успевшая постирать бельишко, раскладывает его сушиться на камнях, в сторонке, подальше от нескромных мужских взглядов. 

Тут появляется толпа горников. Горники оказались из Свердловска, мы быстро познакомились и скорешились. Тем более, что ужин готовили в одной и той же яме, куда затащили примусы, которые наверху задувало ветром. И дежурный Боря, которого хлебом не корми, но дай пообщаться, уже вовсю охмуряет соседку - свердловчанку, одновременно помешивая в котле очередную пшенную кашу:

- Что готовим?

- Картошку.

- О! Давай меняться!

- Сублимированную.

- У-у-у! Нет, не будем меняться.

Свердловчане оказались большими любителями футбола. И, когда Камоликов, пошарив на дне рюкзака, извлек оттуда спущенный мяч, мигом накачал его, и пошел предлагать дружескую встречу, долго уговаривать их не пришлось. Тут же набрали команды, и на волейбольной площадке с горным колоритом, то бишь покрытой галькой и с линиями разметки, выполненными из средних размеров булыжников, матч состоялся.

Гол нам был забит по вине Камоликова, но матч был проигран по вине Григория, т.к. в команде буквально единицы имели опыт выступления на всесоюзном уровне – это Борис, Андрей Шмаренков и Владимир, участники встречи со сборной Армении в 1983 году. Григорий, еще один герой того матча, сознательно участия в матче не принимал, чтобы избежать обструкции. Владимир же не успел накрыть корявый, в общем-то, удар нападающего свердловчан. Мяч позорно проскочил между ног у него, потом у Таси и влетел в наши ворота. В самом конце матча Ожерельев исполнил фирменный сольный проход через все поле, обыграл фактически всю команду соперников и выдал низом пас точно на Стародубова. Тому надо было только правильно подставить свою ногу. Но как раз это Дмитрий Александрович был не в состоянии сделать. Мяч ушел вертикально вверх, а ворота были немного (метров на 10) ниже.

Позже, когда мы уже расположились на ужин, ехидные горники притащили нам ведерко алычи. Сказали, чтобы подсластить горечь поражения. Мы восприняли эти слова, как вызов, и тут же начали обсуждать, чего бы такого подарить горникам в ответ. Сошлись на Витиной колбасе, от которой отхватили полпалки.

Горники, просидевшие весь поход на концентратах колбасу восприняли как божий дар. В благодарность нам тут же была вручена футболка с надписью "Свердловский клуб любителей бега". Возникшая мхатовская пауза была прервана криком Стародубова: "А-а-а, блин!", он побежал в лагерь и широким жестом выхватил из рюкзака майку "Адидас", бережно хранимую на последний день. Майку того желанного для каждого велосипедиста желтого цвета, который носят исключительно лидеры многодневных велогонок.

Боря, который незадолго до похода ходил в оружейный музей, и наслушался разных интересных историй, тут же вспомнил, как король Карл 12-й, обложенный врагами, ушел от них потихоньку и налегке, оставив им все свои пушки. На пушках по приказу короля написали дразнильную надпись, что-то вроде: "Это не трофей, это подарок". Ту же надпись Вовочка в высокохудожественном стиле воспроизвел на майке. Под этой надписью мы все расписались, и в торжественной обстановке вручили горникам. Те опешили окончательно, и только и сумели виновато промямлить: "А у нас больше и подарить нечего!".

Получив таким образом реванш за поражение в футболе, довольные собой, мы сделали групповое фото с нашими новыми друзьями-соперниками, и отошли ко сну.

11.08.1988. День 12 .

Итого: S = 16км; T = 5 ч 45 мин; t = (17,29,33,18)

Утром продолжили подъем вверх, вдоль озер. Идем медленно, часто останавливаемся, чтобы передохнуть и полюбоваться окружающими пейзажами. У озера Нофин Вова с Димой наконец-то дорвались до заброшенного сада, про который нам рассказали встреченные вчера коллеги из Риги. В саду паслись не менее получаса, еще и с собой набрали абрикосов.

За озером, на крутом подъеме распложен кишлак Падрут, название которого лингвисты тут же просклоняли во всех вариантах, начиная от невинных, вроде "потрут", и кончая совсем уж неприличными. По описаниям, в кишлаке есть магазин, и здесь Григорий, рассчитывал пополнить запасы хлеба. Но тут завхоз крупно прокололся. Хлеб сюда отродясь не возят, вместо этого местное население печет лепешки. И сам магазин закрыт, судя по огромному замку на двери, навсегда. И, пока группа прохлаждалась в тенечке у недействующего магазина, Григорий с Галей бегали по кишлаку, и Галя отлавливала по кишлаку детишек, и, щедро раздавая запас конфет, расспрашивала, где можно достать хлеба. Детишки по-русски понимали плохо, и командир пыталась перейти на таджикский: “Нон, нон у вас есть?”.

Наконец, детишки поняли что от них требуется, сбегали домой и принесли несколько лепешек. Лепешки сухие и твердые, как камень. В середине каждой – дырка, словно кто-то использовал хлебопродукцию вместо мишени. Дырки привлекли наше внимание, и мы выяснили их происхождение. Оказалось, лепешки пекут большими партиями, и потом едят месяц – два, пока не закончатся. А, чтобы хлеб не плесневел, его вешают на вбитые в стенку крючки, чтобы высох.

Пока Галя с Григорием добывали хлеб насущный, Аня устроила среди окружавших ее детишек небольшой аукцион. Сцена очень напоминала Тома Сойера с его забором. Но, в отличие от Тома Аня не принимала в качестве оплаты дохлых крыс и мраморных шариков. За право потолкать ее велосипед в гору пацаны должны были покатать ее но ослике. Дело шло на лад, ставки поднимались. Победивший катал не только Аню, но еще и Галю с Тасей.

Сразу за кишлаком красавица номер 5 – небольшое озеро Хурдак. Дорога идет вдоль берега, можно немного расслабиться, отдохнуть. Отдохнуть, однако, не дали. Тишину вдруг разрывает страшный гогот. Смеется Дима. Он догнал Жукова. У того привязанный к рюкзаку пакет с абрикосами сполз вниз, к колесу. Спицы вначале сбили из ягод подобие повидла, а потом и вовсе порвали пакет. В результате Витин рюкзак, заднее колесо с рамой, да и ноги оказались забрызганы ярко-желтой жидкостью, по цвету и консистенции сильно смахивающей на известный всем с пеленок продукт. Пришлось Вите под шуточки и подначки остальной части группы, подъехавшей поглазеть на забавное зрелище, лезть в озеро и отмывать следы абрикосов, пока не они засохли.

От Хурдака ведет длинный серпантинный подъем через очередной завал к самому большому из озер – Маргузорскому. Здесь, на берегу озера, сделали привал. Тася тут же залезла в воду, а за ней и остальные. На прибрежных камешках расслаблялись довольно долго. Подходили местные, общались.

Подошел дедушка – пастух, выпросил у Григория "позорную" трубу и долго глядел в нее на окружающие горы, считал пасущихся на склонах баранов. Потом, помявшись, достал пчак - традиционный среднеазиатский нож с широким лезвием, и узкой, чуть изогнутой и утолщающейся к навершию рукояткой. Видно было, что нож ему очень жалко, но труба так понравилась, что он предложил меняться. Григорию нож также понравился. Но труба была позаимствована из профкома родного НПО "ОКА", и он, с тоской подумав о предстоящей инвентаризации, ответил: "Извини, друг, нож у тебя, конечно, отличный, была бы труба моя, махнул бы не задумываясь". "А чья она?" – поинтересовался дедушка. "С работы" – ответил Григорий. “А-а-а, казенная”, с сочувствием произнес дед, и на том успокоился.

Потом он еще долго сидел с нами, интересовался, какие в Туле зарплаты, какие цены. Рассказывал, как по блату достает черный чай. Здесь он в дефиците, все пьют зеленый, а черного просто не возят. Потом он еще долго ходил, бросая завистливые взгляды на каждую доставаемую из рюкзаков вещь, и соображая, чего бы выпросить или обменять, и в конце концов всем надоел. Прощались с дедом безо всякого сожаления.

На берегу озера валяется большая куча бревен. Это крайняя точка, куда могут подняться грузовики. Здесь они сбрасывают груз, и дальше везут уже на ишаках. По-видимому, где-то впереди ведется большое строительство, бревен навалено изрядно. Караулит их парнишка лет двенадцати. Он сразу понравился нам тем, что не стал просить ни нитка, ни конфета. С парнишкой разговорились про житье-бытье, а, когда подоспел суп и чай, пригласили разделить его с нами наш скромный хлеб-соль. Однако мальчик оказался не так прост, как выглядел. Проигнорировав предложенный хлеб-соль, равно как и суп-чай, он немедленно набросился на Витину колбасу, от которой после вчерашнего ужина остался совсем малюсенький кусочек, и честно порезанные поровну на каждого ломтики просвечивали насквозь. Пикнуть не успели, как парень слопал как причитающуюся ему порцию, так и все остальные. Мы удивились, но, как интеллигентные люди, вежливо промолчали. А зря. Почувствовав слабину, парнишка совсем обнаглел, и стал откровенно домогаться Ани, да так, что той, для защиты собственной невинности пришлось отдубасить юного Казанову палкой по спине.

Переждали жару и начали подъем к перевалу. Но вначале объехали озеро по высокому берегу. Говорят, что по весне, когда в горах интенсивно тает снег, вода в озере поднимается и эту дорогу заливает. Тогда приходится обходить озеро по другой, верхней тропе. Она начинается здесь же, от завала и круто уходит вверх по склону. Но сейчас, в августе, нижняя тропа была свободна, и мы выехали по ней к устью небольшой речушки. Здесь, среди больших камней расположена небольшая площадка. Отсюда в сторону перевала уходит множество троп.

Мы спешились и долго и тщательно готовили велобаулы к длительной переноске, для которой, кстати говоря, они совершенно не предназначены. Но тащить было нужно, крутизна тропы такая, что не то что ехать, но даже катить груженый велосипед очень тяжело. Мы знали об этом заранее, и каждый готовился по-своему. Шили лямки для переноски, разгрузочные пояса. Кто-то просто связал ноги баулов веревками, и получил подобие обычного рюкзака. Кто-то просто навьючил баулы себе на бока.

Григорий всю зиму конструировал и шил баул-трансформер. Пару маленьких рюкзаков можно было быстро преобразовать к подобию нормального рюкзака, с мягким каркасом из пенополиуретанового коврика, одновременно служащего подстилкой для спанья, и поясом - разгрузкой. Конструкция очень понравилась Ожерельеву, который долго рассматривал ее и неприкрыто льстил хозяину.

Владимир радовался собственной прозорливости. Сегодня ему впервые предоставилась возможность применить на практике приспособления для переноски велорюкзака на спине, разработанные и заложенные в конструкцию велорюкзака лично им еще в еще пять лет назад, реализованные его родной сестрой Ириной, и до сих пор не опробаванные в боевых условиях. Практика показала, что конструкция оказалась, несмотря на время, вполне пригодна для использования, и Вовочка тащил рюкзак в гору, чрезвычайно довольный собой. Впрочем, как и все остальные.

Можно было пройти по тропе вдоль реки, и начать подъем чуть дальше. Но мы решили, что лучше, если подъем будет длиннее, но не такой крутой. И пошли в гору сразу, по направлению к видневшемуся высоко наверху кишлаку Киоглы. По дороге обгоняли осликов, на которых в кишлак затаскивали с берега озера здоровенные бревна. Погонщики подбадривали осликов криками: “Кищщь, Кищщь!”. Это “кищщь” так понравилось Андрею Шмаренкову, что он тут же начал аналогично начал подбадривать себя. Бревна лежали на ослиных спинах поперек, и поэтому при разъездах на узкой тропе погонщикам приходилось останавливать транспортное средство, разворачивать его на 90 градусов, пропуская встречных, а затем возвращать его в исходное положение.

Вкоре позади из-за склона горы показалось последняя из Семи Красавиц (последняя для нас, а вообще-то первая, если считать как положено, сверху) – озеро Азорчашма. Единственное, на которое мы посмотрели только издалека. Идти тяжело. Не привыкшие еще к ходьбе под грузом ноги цепляются за камни, скользят в сыпучей серой пыли и после первого же получаса начинают отчаянно болеть. На голом склоне в спину нещадно палит солнце, отчего скоро задняя часть шеи и икры под коленками начинают гореть огнем. Поднимаемся медленно, часто останавливаясь, чтобы перевести дух. Три километра до кишлака шли часа два.

Наконец дошли до околицы, где возле старого сарая, в тени деревьев, устроили привал. Не успели побросать велосипеды и прилечь на травку, как прибежал мужик с девочкой лет восьми и попросил помочь. Дочке на голову упал камень, а до ближайшего врача полдня ходу. Когда с девочки сняли платок и замотанную вокруг головы тряпку, открылась страшная картина. Огромная рана, окруженная слипшимися от крови волосами, и уже начинавшая гноиться. Для полноты картины не хватало только копошащихся червей. Аня тут же достала аптечку, и с помощью Таси принялась за работу. На девочку ушел весь запас перекиси, и изрядная доза из аэрозольного баллончика с пантенолом. Девочка должна была испытывать страшную боль, но мужественно терпела, даже не пикнула и не заплакала.

Между тем дело близилось к вечеру, и мы решили не рисковать, поднимаясь слишком близко к перевалу. Галя предложила встать лагерем прямо тут же, на окраине кишлака. Но самые неугомонные начали кричать, что место – дрянь, даже палатки не поместятся. Заслуженный следопыт и почетный бойскаут Камоликов тут же сбегал вперед, в сторону перевала, и минут через 20 вернулся очень довольный. Оказалось, что в километре-полутора за кишлаком имеется отличная площадка – между большими камнями, на берегу ручья зеленая лужайка, с деревьями и кустарником вокруг. Тут и расположились. Расчистили от камней места под палатки на берегу горного ручья, и вскоре к журчанию воды добавились такие уже привычные для нас звуки: жужжание примуса, "Ага? – Не Ага! Оно! Зацопливай" Бори и Вовочки и металлический стук из уголка площадки, где Дима доламывал свой велосипед.

Вскоре к нам присоединился пришедший сверху, с перевала, мужик, альпинист из Ленинграда. Возвращается домой, пешком до Шинга, дальше на транспорте. К трем нашим палаткам добавляется четвертая.

Вечер чертовски хорош. Узкое ущелье, крутые склоны гор, крупные горные звезды, журчание ручья, комфортная температура, тихая, безветренная погода создают ощущение совсем домашнего уюта. Набираем хвороста, разводим небольшой костерок и долго сидим у огня, попивая чай и общаясь на разнообразную тематику.

12.08.1988. День 13.

Итого: S = 8км; T = 7 ч 05 мин;  t = (11,18,25,16)

Утро порадовало легкой прохладой (близкой к морозу, как заметил бы Миша Агеев). Разбудили ишаки, которые в средней Азии, как известно, используются вместо наших петухов в качестве будильника. От кишлака отошли совсем недалеко, метров двести-триста, и крики ишаков слышно отлично.

Вскоре к ишакам присоединился Борис. Камоликов на пару со Шмаренковым - младшим  навьючивают на него рюкзак. Штанины велорюкзака висят у Бори по бокам, и, чтобы крепить рюкзак было удобнее, Боре приходится становиться на четвереньки. Сам рюкзак приматывется широкой брезентовой тесьмой, которая обычно используется при изготовления вожжей и прочей сбруи для лошадей и ишаков. Боря оценил собственный вид со стороны, нашел, что в подобном положении он очень напоминает навьюченного ослика, и тут же начал что есть мочи орать по ослиному, пугая Гришин гарем.

С утра пришла вчерашняя девчонка с отцом, на голову которой вылили предпоследние запасы лекарств. Последние отдали отцу для дальнейших перевязок.

В узком ущелье, через которое нам нужно было идти, лежала глубокая тень. На траве и камнях блестит роса. Галя попыталась воспользоваться известным приемом заталкивания велосипеда на подъем, упираясь сзади в рюкзак, и управляя привязанными к рулю вожжами. Но почти сразу начались каменные завалы и осыпи, по которым так велосипед не протащишь, и Гале пришлось, как и остальным, взвалить рюкзак на плечи, отвинтить педали, чтобы не били по ногам, и таким образом подниматься в гору.

Подниматься очень тяжело. Приходится протискиваться в узкие щели между камнями. Ноги скользят по росе и сыпучим склонам. Местами приходится ходить челноком, поднимая вначале велосипед, потом возвращаться за рюкзаком. Такой режим движения втрое увеличивает проходимое расстояние. А, с учетом того, что мужчины оказались джентльменами, и любезно возвращались еще раз, чтобы помочь дамам, путь увеличивался уже впятеро.

Усталость провоцирует нервные срывы. Камоликов в лучших чувствах собрался помочь дамам, совершил рывок, затащил собственные вещи повыше, а когда спускался вниз помогать, встретил Шмаренкова-младшего. "Нам на базаре купить ничего не нужно?" - спросил Вову Андрей. "На каком таком базаре?" – удивился Вова, тут же начиная подозревать у Андрея проявления горняшки. Но оказалось, что Андрей просто так мрачно шутит.

За несколько минут до этого Галя догнала Аню. Аня увидев, как рванул вперед Вова, не поняла его намерений и решила, что ее бросают на произвол судьбы. И теперь, при виде командира она начала, пиная в раздражении рюкзак, изливать на Галю кучу претензий, какие все сволочи, помогать не хотят, сами убежали, а про нее забыли и т.д. и т.п. Не объявила, разве, что беременна.

Галя, которой тоже было нелегко, завелась с полуоборота, как хороший мотор в теплую погоду. И начала тот самый базар, посетить который предлагал теперь Андрей Вове. Досталось не только  Камоликову, который думает только о себе, но и всем, кто попался под горячую командирскую руку.

Хотя прошли каких-то пару километров, под перевал мы вышли вконец обессиленные. Здесь ущелье уходит чуть вправо и расширяется в большой цирк. Осыпи и завалы сменяются сыпучей, покрытой пожухлой травой почвой. Впереди и сверху уже виден перевал Тавасанг. Посреди дороги валяется огромный, метра три диаметром, валун. Под ним и устроили привал перед последним броском вверх. С наслаждением пили воду из текущего поблизости ручья, пока Григорий не обнаружил чуть выше по течению резвящуюся в воде кучу глистоподобных червяков. Оба Андрея и Камоликов, стоило им остановиться, тут же достали карты, бумагу и, спрятавшись за камнем от глаз начальства, начали расписывать очередную пульку в преферанс.

Подъем на перевал по крутому травянистому склону, с множеством мелких камней. Мягкая и сыпучая дорога петляет серпантином по стенам ущелья. Местами снова приходится ходить челноками, вначале поднимая метров на сто рюкзаки, потом возвращаясь за велосипедами. Наконец, поднимаемся на перевал. Очевидно, чтобы не перепутать, на перевале, на большом камне масляной краской крупно написано: "Тавасанг".

Не успели еще все побросать рюкзаки и растянуться на травке, а А.Шмаренков уже  достает картишки, и преферансисты начинают доигрывать отложенную партию. Остальные любуются великолепными панорамами окружающих гор. На юге крепостной стеной встает Гиссарский хребет, оправдывая свое название (Гиссар, как уже ыло отмечено выше, в певоде на русский означает "Крепость"). На отвесных склонах хребта снег не задерживается, но его полно в расщелинах между скалами и на вершинах. На востоке виднеется основной массив Фанских гор с самой высокой вершиной – Чимтаргой. Высота ее без малого пять с половиной километров.

Спуск с перевала гораздо проще, чем подъем. Склон не такой крутой, как с противоположной стороны. Идем по каменной крошке и пожухлой траве берегом реки Сарымат, которая началась под самым перевалом. Вскоре начинают попадаться следы человеческой деятельности. По склонам ущелья террасы, на которых растет какая-то сельхозтрава. Проходим пару летовок, загон для скота. Загон расположен прямо на дороге, и все проходят через пару калиток. В одну входят, из другой выходят.

Стародубов, с утра намучавшись с неудобным рюкзаком, загрузил последний на велосипед, снял с велосипеда педали, опустил седло, и поехал своим ходом, тормозя о землю длинными ногами. При этом он очень был похож на Дон-Кихота, едущего на ослике Санчи Пансо. Такой способ движения очень не понравился Гале, ей постоянно казалось, что Дима вот-вот улетит в пропасть, и она часто и безуспешно пытается наставить его на путь истинный.

Спустились с перевала к реке Сарымат, где и решили устроить привал на зеленой лужайке над рекой. Хотя прошли за день каких-то восемь километров, устали, как собаки. Самое обидное, что местные проходят этот перевал практически не замечая. Из кишлаков безлесного Маргузорского ущелья народ ездит на Сарымат за дровами. За тот же день успевают перевалить перевал, нарубить дров, нагрузить вязанку на ишака и вернуться домой. Великое дело привычка!

Пониже лужайки, на берегу, устроили бивуак. Вечером на огонек прибежал местный пацан. Оглядев наши пожитки, пацан по-хозяйски обратился к Борису: “Нитка давай!”. Борис, с замашками заправского коммерсанта, заявил, что такие дела с кондачка не делаются. Пацана усадили возле костра, напоили чаем, накормили конфетами, и, между делом, спросили, зачем ему нитка. “Ишак буду привязывать”. Боря, окончательно войдя в образ коммерсанта, начал предлагать натуральный обмен, видимо в душе надеясь на молоко, сыр, и прочие натурпродукты, по которым так тосковал Борин желудок. Но пацан уверенно ответил: “Сестра приведу!”. От сестры брезгливый Боря отказался.

В ходе дальнейших разбирательств выяснилось, что многие альпинистские группы, возвращаясь с восхождений, чтобы не тащить с собой вниз лишний груз, оставляют местным жителям кое-что из снаряжения. Боря тут же объяснил пацану, что мы не альпинисты, и из веревок у нас есть одна бельевая, которая в настоящий момент занята. “Ну ладно!” - разочаровано вздохнул пацан – “Тогда валидол давай!”. Тут удивилась Тася: “А валидол-то зачем?”. “Тц-а-а, вкусно!” – зацокал языком в ответ пацан. Пришлось Ане, скрепя сердце, лезть в разоренную вчера аптечку, и угощать парня валидолом, после чего тут немедленно смылся.

Пришел еще один больной. Косил траву, резанул косой по ноге. Из раны хлещет кровища. Пришлось Ане с помощью Гали использовать последние запасы бинтов из теперь уже окончательно разоренной аптечки.

Ужинали поздно, в сумерках. После ужина преферансисты под свет костра дописывали незаконченную пульку. Аня безуспешно пыталась оторвать от карт младшего Шмаренкова, чтобы тот сходил к реке и помыл посуду. Сама она лезть по крутому обрыву в темноте не решалась. Наконец, последние висты расписаны, и Андрей, схватив котлы, исчез в темноте. Исчез надолго, и Аня даже испугалась, не случилось ли чего с ее напарником по дежурству. Подошла к краю обрыва, и вначале негромко, а потом все громче и громче начала кричать: "Андрей! Андрей!". "Чего нужно?" – раздалось вдруг у нее за спиной, и Аня от неожиданности чуть не свалилась под обрыв сама. Оказалось, что Андрей нашел другую дорогу с берега, и, пока Аня пыталась перекричать шумный горный поток, преспокойно сидел в лагере.

13.08.1988. День 14.

Итого: S = 36км; T = 5 ч 20 мин; t = (11,24,28,18)

Утром осмотрели дорогу и решили, что по ней можно уже потихоньку ехать. Рюкзаки погрузили на велосипеды. Ехать, правда, вначале пришлось мало. Больше просто шли, ведя велосипеды рядом с собой. Ехать не дают крутые сыпучие участки. Хотя сама тропа широкая и хорошо утоптанная. Натоптали ее ишаки – лесовозы. На дороге их попадается множество. Выше упоминалось, что сюда, в ущелье Сарымата ходят за дровами жители маргузорских кишлаков, Сейчас, по причине раннего утра их не было, но зато в изобилии местных лесорубов. Мы обгоняем их одного за другим, неспешно вышагивающих рядом со своей добычей. Вязанки такие огромные, что бедных осликов из под них почти не видно. Торчат разве снизу четыре ноги, да уши в разные стороны.

В утреннем ущелье красота сказочная. Солнце, не проникая в само ущелье, освещает розовым утренним светом вершины окружающих гор, вокруг зеленеют заросли арчи, справа под обрывом шумит и падает вниз небольшими водопадиками голубой Сарымат. На камнях роса блестит самоцветами, отражая все это великолепие, создавая непередаваемую игру цвета и света. По-утреннему прохладный воздух приятно обтекает наши измученные жарой тела, и мы несколько километров идем блаженствуя и любуясь окружающей нас красотой.

По дороге встречаем парочку немцев, мужа с женой, с которыми А.Шмаренков при молчаливо-уважительном наблюдении спутников пытается пообщаться по-немецки. Но, к сожалению, словарный запас у него маловат. Он еще понял вопрос: "Где вы сегодня ночевали? Но когда, тыкая пальцем в карту, попытался ответить, самая осмысленная, из его попыток звучала так: “Вир шляфен… под перевалом”. Пришлось ограничиться международным языком жестов – дружескими рукопожатиями, улыбками и взаимными похлопываниями по различным частям тела. Тут подошел Камоликов, и с его английским, толку удалось добиться гораздо больше. Молодая пара приехала отдыхать в Таджикистан, и теперь идут на Маргузорские озера.

Ниже ущелье сужается. Дорога начинает петлять с одного берега на другой. Через реку переброшено несколько каменных мостиков, с которых особенно удобнее любоваться видами круто уходящего вниз ущелья. Пытаемся ехать, но удержаться на крутом щебеночном склоне очень тяжело. В одном месте Аня не удержала велосипед, ее потащило по склону так, что она чуть было не улетела вниз с обрыва.

Наконец спустились к заброшенному кишлаку на склоне вдоль левого берега Сарымата. Отсюда дорога идет достаточно полого до того места, где Сарымат сливается с рекой Азмат, образуя реку Арчамайдан. Когда мы добрались до этого места, солнце уже нещадно палило, а арчевые леса остались наверху, сменившись склонами, покрытыми камнями и выжженной солнцем травой.

Поэтому мы очень обрадовались, обнаружив неподалеку от места слияния двух рек усаженный большими деревьями участок. В тени деревьев скрывались небольшой дом и, невесть как очутившийся здесь, ярко-зеленый автомобиль “Жигули-шестерка". Хозяев ни того ни другого нигде не было видно, и мы, расположившись в тенечке рядом с автомобилем, переждали жару, занимаясь каждый своим делом. Преферансисты начали очередную пульку, Григорий дочитывает найденную позавчера на помойке газету, Стародубов ремонтирует велосипед, и все часто бегают к Арчамайдану купаться.

Перед привалом проехали пару километров по хорошей дороге, возрадовались, и решили, что так будет до самого вечера. Но надеждам не суждено было сбыться. Спустившись по узкому и крутому ущелью по щебенке на пару километров, попали к месту впадения в Арчамайдан реки Зиндан. Отсюда дорога значительно усложнилась. Местами приходится переходить реку по камням, кое-где форсировать с ходу в седле. Дополняют картину очень крутые и каменистые подъемы и спуски. Еще раз подивившись мастерству неведомого шофера, загнавшего Жигули наверх по такой дороге, сняли с велосипедов рюкзаки, забросили на спины, и часть дороги проделали на своих двоих. Радуют лишь пейзажи. В этом месте ущелье вновь расширяется, и, благодаря обилию влаги, заросло зеленой травкой и деревьями. А еще ниже места уже хватает для полей и огородов.

В таком плодородном месте полно кишлаков. А в кишлаках, как и везде в Таджикистане, куча ребятишек. Надо сказать, что по темпам роста населения Таджикистан на одном из первых мест в мире. За 70 лет Советской власти население увеличилось в четыре раза, и не за счет миграции, а исключительно за счет высокой рождаемости.

И вот теперь чумазые продукты этой самой рождаемости стоят по обочинам, и при виде полуголых, покрытых серой щебеночной пылью, небритых и оборванных существ, пролетающих мимо них на гремящих двухколесных повозках, приходят в невероятное возбуждение. Есть у мусульман народная забава: "избиение шайтана камнями". В столице мусульманства Мекке стоит черный камень, символизирующий восточного родственника нашего русского черта. И каждый уважающий паломник, пришедший в Мекку на хадж, обязательно влепит каменюкой по этому символу всемирного зла.

И вот теперь будущие паломники очевидно решили, что летящие с гор на диковинных повозках (которые, между прочим, местное население называет не иначе, как "Шайтан-арба") существа и есть шайтаны. Поэтому пацаны жутко орут, улюлюкают и норовят запустить в нас камнями. К счастью, Григорий быстро нашел эффективный способ противодействия этим борцам за веру. Как всегда, помогла вежливость. На подъезде к очередной группе, уже подбрасывающих в руках каменюки в предвкушении развлечения пацанов, Григорий кричал им: "Салам алейкю-юм!". Услышав, как шайтан говорит человеческим голосом, пацаны впадали в ступор, и были в состоянии лишь выдавить из себя: "Салам!".

Так прошли еще километров пять. Дальше, от кишлака Зимтут (и Зимтам, как добавили лингвисты) начиналась более-менее приличная дорога, по которой выехали на шоссе недалеко от поселка Рудаки (лингвисты скромно промолчали).

Вообще-то поселок назван в честь Абу-Абдаллаха Джафара Рудаки, основоположника таджикской литературы, жившего в 9-10 веке, в эпоху Тахиридов и Саманидов. Здесь, в поселке мавзолей, в котором он похоронен. Недалеко от мавзолея чайхана с такими уютными верандочками, что нам совершенно расхотелось ехать дальше. Был вечер, чайхана закрывалась, и мы договорились с хозяевами, чтобы они разрешили нам переночевать прямо тут, на стоящих на веранде дастарханах. Те не возражали.

14.08.1988 День 15 .

Итого: S = 18км; T = 6 ч 00 мин; t = (11,24,25,10)

С утра первым делом пополнили запасы медикаментов, сильно истощенные за последние дни. Не дожидаясь открытия чайханы приготовили завтрак, поели и выехали из Рудаки. Очень скоро съехали с шоссе и поехали по пыльной щебеночной дороге. Поднимаемся вверх вдоль реки Артуч. Здесь пустыня и жарко. Температура воздуха, конечно, не такая, как в узбекских долинах, порывами налетает прохладный ветерок, но солнце жжет немилосердно. Ущелье идет на юго-восток и сейчас, утром, простреливается солнечными лучами насквозь. От нагретых солнцем скалистых склонов пышет жаром.

Хорошо еще, что ущелье узкое, и дорога все время идет недалеко от речки. Местами та, прошумев по камням, разливается небольшими заводями, и тогда кто-нибудь, не выдержав, бросает велосипед и плюхается животом в обжигающе - ледяную воду, оглашая окрестности дикими воплями страдания и удовольствия одновременно. Стародубов - тот не пропускает ни одной лужи, слезает с велосипеда и шлепает в своих сандалетах - плетенках прямо по воде, словно огромный журавль на длинных жилистых ногах.

Проезжаем кишлак Яккахона. (Хана! Яка хана! – завздыхали лингвисты – Са-авсэм хана!). За кишлаком крутой подъем, далее ущелье расширяется и выполаживается. Пейзаж меняется как по команде. Здесь субтропики. Вместо пыльных выжженных скал ярко-зеленая травка. Вдоль реки и по склонам заросли арчи и кустарника. Артуч петляет по широкой пойме от одной стороны ущелья до другой, местами заливая дорогу. Приходится шлепать по воде неглубокими, чуть ниже колена, бродами.

Наконец дорога сворачивает направо. Там, за мостиком, на склоне горы виднеется альплагерь Артуч. Нам туда не надо, едем прямо, по широкой, натоптанной "вибрамами" сотен альпинистов тропе. Недалеко от лагеря на берегу реки небольшой холм, похожий на сторожевую башню. На верхушке холма по периметру зубцами стоят камни, а между ними чудесная площадка с мягкой зеленой травой и тенью от высоких деревьев.

Пока все готовили обед и отдыхали, Григорий с Виктором сходили в альплагерь где с большим трудом, после долгих препирательств, купили у местного завхоза пару головок тухлого сыра, несколько буханок черствого хлеба, пару килограмм риса и килограмм топленого масла. При этом тот жутко жмотился, стучал себя в грудь, жаловался на плохую дорогу до лагеря, из-за которой машины с продуктами ходят редко, на начальника лагеря, без разрешения которого он ничего не может продать, и который, как назло, куда-то исчез, и на прочие трудности жизни. Тем не менее, ему не удалось испортить очень положительное впечатление, которое произвел на нас сам лагерь, расположенный на высоком левом берегу Артуча, с симпатичными, обсаженными арчей аллейками и небольшими домиками на зеленом склоне.

После дневного отдыха, в котором группа в самом деле очень нуждалась, начали подъем к Куликалонским озерам. Подъем с самого начала очень тяжелый. Сначала приходится лезть по огромному каменистому завалу среди скал. Прыгать с камня на камень с велосипедом в руках, да еще снизу вверх, не очень-то просто. К счастью завал не длинный, примерно через километр заканчивается. Зато начинаются бесконечные серпантины на сером сыпучем склоне, зажатом с двух сторон скалами. Снова ходим челноком, затрачивая кучу времени. Вдруг позади, снизу, раздается детский голос: “Пап, смотри, велосипедные следы!” – “Да ты что, сын, с ума сошел? Откуда здесь велосипед?”.

Вскоре из-за камней показываются участники диалога, отец с сыном. Отец оказался тем самым, загадочно исчезнувшим, начальником альплагеря. Увидев велосипеды, он очень удивился, долго чесал в затылке, и, наконец, сказал, что он работает здесь уже давно, но таких как мы чудаков видит впервые.

Наконец, уже в сумерках, совершенно измотанные, преодолев за полдня после обеда шесть километров и набрав семьсот метров высоты, поднимаемся на округлое плато, переправляемся через небольшую речушку, и разбиваем лагерь на берегу озера, на лужайке среди больших камней. Вокруг нависают темные стены окружающих плато гор. На горах синеют пятна снежников. Картина величественная, но сейчас ее рассматривать некогда. Быстрее, пока не стемнело совсем, занимаемся своими делами.

Григорий успел провести хирургическую операцию на многострадальном собственном пальце. Когда-то Аня, занятая лечением Бориса, проигнорировала просьбу завхоза и не выдала ему положенного лекарства. И теперь не вылеченный вовремя палец нарывал и сильно болел. Было подозрение на панариций. И наш новоявленный хирург, уединившись среди валунов на берегу озера, наточил о камушки личный ножик, продезинфицировал его йодом, и безо всякого наркоза располосовал палец почти до кости и вычистил скопившийся гной. Затем полил рану свежезакупленным пантенолом, замотал бинтом, и увидел, что это хорошо.

Стародубова не испугал вид лежащих вокруг лагеря снегов, и он залез в озеро купаться. На удивление вода в озере оказалась вполне терпимая. Очевидно, сказалась небольшая глубина и обращенный на юг берег. Так что Дима поплавал по озеру даже без обычных в таких случаях криков и визгов.

Тем временем Тася обнаружила возле лагеря камень, оказавшийся мемориалом в честь погибших альпинистов. Здесь, в долине, расположен базовый лагерь альпинистов, штурмующих Фанские вершины. У ведущей к лагерю тропы, на двухметровом валуне кто-то привинтил полированную пластину из нержавеющей стали со стихами Высоцкого:

За меня невеста отрыдает честно.

За меня ребята отдадут долги.

За меня другие допоют все песни.

И, быть может, выпьют за меня враги.

По всему камню привинчены другие таблички. На них имена альпинистов, не вернувшихся с восхождений. В щели камня вбиты стальные крючья, на них висят карабины и прочее альпинистское снаряжение. У камня постояли, почитали таблички, помолчали, отдавая последние почести не знакомым нам, но, несомненно, отважным людям.

Между тем совсем стемнело, и над лагерем загорелись огромные, какие бывают только в горах, звезды. Температура опустилась чуть ли не до нуля. И мы, утеплившись настолько, насколько возможно, забрались в спальники, застегнули на все застежки палатки, и заснули здоровым, крепким сном.

15.08.1988. День 16 .

Итого: S = 9км; T = 7 ч 40 мин; t = (6,15,18,12)

Утром встали очень рано, разбуженные близким гулом. Повылезли из палаток и пронаблюдали на одном из заснеженных склонов плотную белую дымку – сошла лавина. Солнце только-только встало, озаряя вершины гор золотым светом. И, чем выше оно поднималось, тем больше мы убеждались, что находимся, если не в раю, то где-то очень близко к нему. Вчера, в сумерках, нам так и не удалось как следует рассмотреть ни ослепительно голубых озер, ни великолепного арчевого леса, ни заснеженных склонов гор, по которым, несмотря на ранний час, уже ползли цепочки восходителей. “Позорную” трубу буквально рвали друг у друга из рук. И обитатели парашютки даже забыли задать завгару традиционный утренний вопрос, который волнует их вот уже несколько дней: "Ну что, как прошло очередное пестование?".

Мы находимся почти у подножия знаменитой Куликалонской стены. Отвесные стены высотой от километра до полутора венчает цепочка пиков – Адамташ, Мария, Мирали и другие. Все вершины выше четырех с половиной тысяч метров, а самая высокая, Мирали 5120 метров высотой. Стена обращена на север, и поэтому всегда холодная, поперек нее лежат огромные висячие ледники. Здесь проходят альпинистские маршруты высших категорий сложности, некоторые из которых пройдены только раз, и наверняка есть еще и никем не пройденные.

Стена закрывает Куликалонскую долину с юга. С остальных сторон горизонта долина также закрыта горными хребтами, правда, пониже. И снизу ведет сюда один единственный узкий проход на северо-западе. За тысячи лет стекающие с гор ледники натаскали в долину со склонов груды камней, перегородив этот проход почти полукилометровой высоты плотиной. А выше плотины образовались громадные каменные дюны. Промежутки между дюнами заполнились чистейшей, стекающей прямо с ледников водой, и образовалась кучка высокогорных озер, самое большое из которых – Куликалонское, имеющее форму сердечка. Рядом соседи чуть поменьше - Бибиджонат, Дюшоха, и еще куча совсем маленьких. Озера соединяются между собой системой естественных проток. А дюны заросли отличным хвойным лесом. Получилось что-то вроде мини-Карелии, но поднятой почти на три тысячи метров над уровнем моря.

Прозрачный воздух свеж и прозрачен. Ни пыли, ни дымки, ни марева конвекционных потоков. Окружающий пейзаж имеет прямо-таки нереальную четкость, за несколько километров виден каждый камушек на склонах. Ветра нет, и зеркальная поверхность озер отражает величественные снега Куликалонской стены, зеленые пятна деревьев, серые горные склоны и ярко-голубое небо. Здесь нет птиц, нет цикад, нет даже ишаков. И стоит такая звенящая тишина, что даже разговаривать между собой мы стараемся вполголоса.

Тем не менее, нужно было идти дальше. И мы покинули наш гостеприимный остров (да, поутру обнаружилось, что мы на острове). Вновь переправились через пару речушек. И пошли на восток, туда, где на нашем пути лежит проходящий точно с юга на север хребет, и где между двух пиков – четырехтысячников, Алаудин и Северный расположен Алаудинский перевал высотой 3730 метров над уровнем моря.

Прошли небольшую осыпь и вышли к озеру Бибиджонат, у которого располагается один из базовых лагерей альпинистов. Сегодня утром обнаружили, что у нас заканчивается соль, и теперь, увидев кучу разноцветных палаток, решили разжиться белой смертью у соседей. Сбегать вызвался А.Шмаренков. И сбегал весьма успешно. От лагеря он возврещался, согнувшись под тяжестью двух больших пакетов. Несмотря на утреннюю прохладу, Андрей шел без футболки, и впечатленные видом Андреевых выпирающих ребер и точащих лопаток, альпинисты из Прибалтики в придачу к соли дали еще и здоровенный шмат сала с пакетом редиски.

За озером, на осыпи, без всякого предупреждения вырастающей из почти ровной площадки, начинается подъем на Алаудинский перевал. Судя по количеству туристов, идущих туда и оттуда, а также просто бродящих по полянке, это место самое популярное во всех Фанских горах. По осыпи протоптана серпантинная тропа, петляющая по крутому склону, сплошь покрытая мелкой, по цвету и консистенции похожей на цемент марки "триста", пылью от перетертых ботинками туристов камней. Идти тяжело, ноги скользят по пыльным камням, не хватает воздуха. И мы немедленно заходили уже привычным челноком.

Последней шла Аня. Периодически сверху слетали то Камоликов, то Шмаренков - младший, хватали рюкзак или велосипед, и тут же скрывались где-то наверху. В нижней части подъема тропа часто выходит на скалы, огибает камни, поэтому видимость вперед и назад небольшая, и оторвавшийся на десяток метров товарищ уже не виден.

На вчерашних камнях Анины велотуфли пришли в полную негодность, оторвались обе подошвы. Сегодня с утра Боря с Витей кое-как привязали подошвы к туфлям веревочками, но удобства в ходьбе от этого сильно не прибавилось. И Аня, цепляясь хлюпающими носами туфлей за торчащие камни, шла и размышляла о своей печальной доле. Туфли было жалко. И мужики, сволочи такие, бросили ее в незнакомом месте совершенно одну. Заблудиться, конечно, не заблудишься, но кто знает, что за публика тут шляется… И, когда из-за очередного валуна вдруг неожиданно появилась тощая фигура, с головой, замотанной белой повязкой, из-под которой торчал длинный тонкий нос и такой же подбородок, словно у героя народных сказок Петрушки, Аня решила, что насиловать ее будут прямо сейчас, и закричала от страха и неожиданности.

Незнакомец перепугался не меньше Аниного. Особенно когда на крик сверху прибежал Камоликов, а за ним и младший Шмаренков. Ситуация, однако, прояснилась быстро. Незнакомец оказался альпинистом из Германии. При поддержке Андрея, который не потерял еще надежды применить на практике полученные в школе и институте знания немецкого, Владимир попытался объясниться с парнем на языке, который оба называли “инглиш”. Причем небезуспешно. "Инглиш" немец понимал гораздо лучше, чем свой родной язык в интерпретации Андрея. Выяснилось, что немец готовится к восхождению, и решил, между делом, для акклиматизации, сбегать на перевал и обратно. Парень оказался человеком общительным, разговор плавно перешел на учебу, родственников, и прочее житье-бытье, и немец вскоре почувствовал настолько близким нам человеком, что тут же схватил Анин велосипед, и полез с ним по идущей в гору тропе.

На подъеме часто останавливаемся, чтобы отдохнуть и похватать ртом жиденького воздуха. На этих коротких привалах Вова продолжал беседовать с нашим новым другом на языке “инглиш”.

Примерно на середине подъема открылся вид на озеро Дюшаха, до которого мы не дошли. Лингвисты решили, что Дюшаха звучит грубовато, и тут же предложили уменьшительно-ласкательный вариант: Дюша.

А высота была уже за три тысячи метров, и разрежение воздуха чувствовалось все сильнее. И мы все чаще останавливались, чтобы отдышаться. Тем не менее герой сегодняшнего дня А.Шмаренков решил поразить Европу, и перед самым перевалом ускорился настолько, что дернувшийся было за ним немец, взойдя на перевал, бросил Анин велосипед, и трупом рухнул на землю.

На перевале расписали традиционную пульку в преферанс, полюбовались видами Чапдары (5050м.), Бодхоны (5138м.) и Замка (5070м.) на юго-востоке, Куликалонской стеной на юге, Алаудина на севере, а также Куликалонскими озерами сверху.

Перевал также оказался на редкость оживленным местом. Чуть ли не каждые 10 минут на перевал поднимается очередная группа, ненадолго останавливается, и сваливает вниз. Свалили, попрощавшись с немцем и мы. Предварительно сфотографировались все вместе, причем немец пришел в восторг от Бориного традиционно-фотографического “Чи-и-з!”, и, прощаясь, долго тряс Борину руку, растягивая губы в улыбке: "Чи-и-из!". Аня записала адрес, куда высылать фото, и мы расстались.

На спуске с перевала произошло небольшое, но достойное внимания событие. Дима по привычке отвинтил педали, оседлал велосипед, и, загребая ногами, низвергнулся с очень крутого спуска. Прямо в очередную группу состоявшую, преимущественно из девчонок, которые, от удивления и неожиданности тут же брызнули в разные стороны. И только одна, самая толстая, пыхтя под огромным рюкзаком, обливаясь потом и нагнув голову к земле упорно, как танк, перла по тропе. Не поднимая головы, она взглядом исподлобья проводила пронесшегося мимо нее Диму и произнесла очередную крылатую фразу, уловленную чуткими ушами Бориса и Григория, позже отсмакованную со всеми нюансами и вошедшую в золотой фонд крылатых фраз нашей группы: “Маразм крепчал, и танки наши быстры”.

Спуск с перевала прошел быстро, но не без неприятных инцидентов. На спуске вновь стало плохо Вите. Не до конца восстановившийся после болезни, изнуренный усталостью и недостатком кислорода, он упал прямо на тропе. А отряд не заметил потери бойца. Увлеченные разговорами мужики, шли себе спокойно и шли, унося с собой и воду, и питание для перекуса. И Витя ослаб настолько, что не смог идти, а подкрепиться было нечем. Спускать его с перевала пришлось женщинам, чем они были весьма недовольны. И, спустившись, Галя устроила мужикам в лице попавшегося под руку Стародубова хорошую головомойку, тот огрызнулся, в результате все разругались, и обиженные расползлись по палаткам.

А зря. Ведь мы спустились к очередной жемчужине Фанских гор – Алаудинским озерам. “Кто их считал? Сколько их? Кроме самого большого, множество маленьких и почти луж, с неповторимой игрой красок и оттенков голубого цвета. Алаудинские озера - это район пыльных троп и нагромождения камней и это вдруг - зеленая роща посреди пустыни, это реки идущие из ниоткуда, прямо из камней и снова уходящие в камни, в никуда. Просто кусочек реки, случайно выглянувший на свет божий. Это надо видеть”. Так пишет об этом месте один из побывавших здесь.

И это место, похоже, действительно самое среди туристов популярное во всех Фанских горах. Практически на каждом квадратном метре сидит по туристу. Щели между камнями забиты останками консервных банок и прочим мусором. Все дрова в округе давно вырублены, и, чтобы не губить живые деревья, народ бегает за дровами выше, в горы.

Отыскать свободную площадку для лагеря нам удалось с большим трудом, да и то значительно ниже озер, спустившись вниз по течению реки Чапдары. Хотя светлого времени было еще много, достопримечательностями полюбоваться так и удалось. Все сидели по палаткам, обиженные друг на друга. Даже помыться и постираться вылезали с большим трудом. Преферансисты дописывают алаудинскую пульку, Григорий, зачитавший свою газету до дыр, завершает предпоследнюю в недолгой газетной жизни операцию – разгадывает кроссворд.

Возможно, нам понравились бы Алаудины. Но нас все переполняли впечатления от Куликалонских озер, стояла перед глазами их суровая красота, и на Алаудины нас не хватило. Их сверхнаселенность немного раздражала и желания гулять не возникало. Впрочем, Гале все же удалось сколотить небольшую кучку и побродить по Алаудинским берегам, пока остальные валялись по палаткам и валяли дурака.

16.08.1988. День 17.

Итого: S = 40км; T = 5 ч 10 мин; t = (7,25,37,17)

Утро встретило нас уже ставшей привычной приятной прохладой, близкой к морозу. Не спеша собрались, оделись потеплее, и пошли было вниз. Вдруг справа, на каменной гряде, показалась человеческая фигура. Увидев велосипеды, человек на мгновение опешил, а потом закричал: "Стойте! Стойте, не уходите! Пожалуйста!". Мы, в недоумении остановились и стали ждать. Через пару минут человек появился вновь, но уже не один. Пришедшие увидели велосипеды, и начали смеяться.

Разговорились. Оказалось, что это альпинисты. Приехали из Душанбе, готовиться на чемпионат Союза. Вчера вечером они перевалили через Алаудинский перевал, и первое, что они там увидели, были велосипедные следы. Реакция была: “Все, горняшка началась, глюки пошли”. Наговорившись, альпинисты сфотографировали нас, и мы пошли дальше.

Ехать можно, практически от самого лагеря Нужно только спуститься вниз по каменному завалу, а потом переправиться через один из притоков Чапдары по неглубокому, до колен броду. Григорий, решивший сдуру проехать брод в седле, посередине реки наехал на камень, и красиво рухнул в воду. К счастью, упакованные в полиэтиленовые пакеты вещи остались сухими, а купание в прохладной реке было даже приятно, потому что несмотря на раннее утро солнце уже начало прилично припекать.

Спускаемся вниз по ущелью вдоль Чапдары. Пейзажи меняются, как ветер майский. Ущелье то расширяется, и тогда едем по зеленым речным поймам, окруженным арчевыми склонами, то вдруг река ныряет резко вниз, а следом ныряет и дорога, и попадаем в глубокие каньоны, где петляем между здоровенных каменных глыб. Виды фантастические, но за последнюю неделю мы увидели столько фантастических видов, что организм уже категорически отказывается их переваривать. Даже фотоаппаратом лишний раз лень щелкнуть.

Говорят, что в условиях избытка информации организм автоматически включает какие-то мозговые защитные механизмы, пытаясь втиснуть новые понятия в рамки привычных категорий. Для нас таким защитным механизмом стали наши любители лингвистики.

Речка Чапдара, слившись с очередным притоком, к нескрываемой радости лингвистов стала называться Пасруд. Тут же вспомнили кишлак Падрут, и решили, что название реки звучит гораздо выразительнее. Главный лингвист Мерцалов так и сыпал выражениями, в которых подлежащими, сказуемыми, и прочими членами предложений фигурируют различные вариации и производные от названия реки. Потом проехали одноименный кишлак. Потом другой кишлак, потом третий. Начинаются населенные районы. Дорога неплохая. Единственный раздражающий фактор – мелкая серая пыль по всей дороге от разбитой машинами щебенки. Покрытые с ног до головы этой пылью, спускаемся в небольшой городишко Зеравшан–1, местный промышленный центр. Где-то неподалеку находится Фан-Ягнобскоге угольное месторождение, известное тем, что там, глубоко в недрах гор, несколько тысяч лет горят угольные пласты. Дым от пожаров виден на вершинах гор, а по ночам, говорят, видно и огонь.

Но смотреть на пожар нет никакого желания. Ибо здесь, внизу снова началась изнуряющая, почти сорокоградусная жара. Пока начальство дает предпоследнюю телеграмму в Тулу о завершении горной части маршрута, остальные ждут на площади у почтамта. Тут же собирается толпа пацанов, чтобы полюбоваться непривычным зрелищем. Один из них демонстрирует поразительную грамотность, увидев на раме велосипеда ФИО владельца: “Шмаренков А.Л.”. “Шмар`энков А-Ли!” – прочитал мальчик. “Вай! Это фамилия!” закричал догадливый грамотей. Он тут же подбежал к стоявшему рядом Григорию и, стал искать надпись и на его раме. Не обнаружив, удивленно закричал: ”Где фамилия? Как твой фамилия? - ”Шмаренков“, честно ответил Григорий. “Вай!” – что есть мочи заорал окончательно пораженный мальчик – “Тоже Шмарэнков!” И тут же, озаренный внезапной догадкой, заорал еще громче: “Вай! Все Шмарэнковы!”. Этот любознательный мальчик так понравился всей группе, что А.Шмаренков тут же получил псевдоним “Али”, по которому к нему обращались еще очень долго после похода.

В столовой есть было совершенно нечего. После долгих уговоров повар все же нашел какой-то супчик и макароны по-флотски. Но, если супчик с грехом пополам слопали, то макароны издавали такое амбре, что съесть их смог только вечно голодный Стародубов, да, твердо считавший, что зараза к заразе не пристает, Григорий. Остальные, чуть попробовав, скривили носы, и отодвинули тарелки. Завершал обед компот в больших количествах.

Выйдя на улицу Григорий обнаружил, что, пацаны все же сперли набор гаечных ключей, тщательно отобранных им за многие годы. И это несмотря на бдительное око дежурного. Этот акт незаконного присвоения чужой собственности окончательно испортил впечатление от Зеравшана, и улучшить его не смог даже продолжительный шоппинг по местным магазинам.

За Зеравшаном выехали на шоссе Ташкент - Душанбе. И здесь, на некрутом, но длинном спуске, Григория постигла очередная утрата. Скорбя по нежно любимым инструментам, он не заметил, как из неплотно закрытого рюкзака выпала не менее любимая велотуфля. Поиски не дали результатов, и Григорий, в сердцах выбросил вторую туфлю с ближайшего обрыва.

Подъехали к развилке шоссе, откуда направо уходила дорога на очередную жемчужину Фанских гор – озеро Искандеркуль, крупнейшее озеро в этих местах. Повернули к озеру и поехали вверх по легкому подъему. Но тут стали сказываться последствия обеда, и мы, быстренько раскинув на берегу реки Искандердарьи лагерь, тут же превратили в занону и мардону как левый, так и правый берег вышеуказанной реки. Весь вечер группа в полном составе лечилась от поноса.

17.08.1988. День 18.

Итого: S = 19км; T = 2 ч 10 мин; t = (15,20,25,15)

Успешно победив не очень опасную, но очень неприятную болезнь, начали подъем к Искандеркулю. После крутых тавасангских и алаудинских щебеночных подъемов ехать по приличному асфальтированному шоссе было легко и приятно, несмотря на постоянный, довольно крутой подъем. После пары часов неспешной езды поднялись на Комсомольский перевал, с которого открывается отличный вид на озеро.

Как и многие другие местные озера Искандеркуль происхождение имеет обвальное. Несколько тысяч лет назад горный обвал перегородил узкое ущелье. Ему немного помогли сползающие с гор ледники, и в результате на высоте двух километров образовалось одно из красивейших озер Средней Азии. По совместительству оно оказалось еще и одним из крупнейших, площадь его поверхности три с половиной квадратных километра, а глубина до 85 метров.

Озеро названо в честь знаменитого полководца Александра Македонского, которого на местный лад звали Искандер. Почти две с половиной тысячи лет назад вся территория современного Таджикистана входила в великую империю, протянувшуюся от Греции и Египта до Индии. Сам Александр во главе сорокатысячного войска прошелся по таджикским горам, и с его именем здесь связано множество легенд.

По одной из них на берегах озера, в те далекие годы носившее невнятное название Маштозондарье с полководцем приключилась неприятность. В озере утонул его любимый конь Буцефал, на котором Александр ездил с двенадцати лет. Конь, приобретенный отцом будущего императора, македонским царем Филиппом, отличался буйным нравом, и никому не удавалось его обуздать. Только одному человеку подчинился конь. Александру. И с тех пор они были неразлучны. Конь пронес императора через пол-Азии, не однажды спасал его от смерти в бою. И вот здесь, в этом чудесном горном озере утонул. Взбешенный император приказал своему войску убить озеро. То ли вычерпать, то ли засыпать… Не знаю, чем там у них закончилось дело, но только озеро до сих пор сияет голубой зеркальной поверхностью, отражая склоны окружающих гор. Хотя, судя по полосам, оставленным водой на склонах окружающих гор, уровень озера когда-то был значительно выше.

По официальным данным конь прошел с Александром до Индии, куда полководец двинул свои фаланги после покорения Согдианы, государства, расположенного тогда на территории современного Таджикистана. И умер уже там. А на месте смерти коня Александр основал город, и назвал его в честь любимца Буцефалией.

Другая легенда гласит, что согдийский царь Спитамен поднял войско против македонцев. И успешно их бил на своей территории. Тогда Александр приказал обрушить в реку, на которой стоял главный город согдийцев, склоны ущелья. Плотина перекрыла русло, и образовавшееся озеро затопило и крепость и ее защитников. Спастись удалось только Спитамену, он бежал и спрятался в горной пещере. Там он и умер. Недалеко от озера в самом деле есть пещера, в которой лежит мумия. Возраст мумии оценивают в две с лишним тысячи лет. Неизвестно, Спитамен ли это, или кто еще. Только место это, называемое пещерой Хаджи Исхока, считается священным, и поклониться мощам идут не только местные жители, но и едут паломники издалека.

Ясно одно. Как местным жителям, так и многочисленным туристам милее легенды, чем научные факты. И озеро тесно связано этими легендами с именем великого полководца и императора. Местные жители утверждают, что до сих пор в ночь полнолуния Александр в золотых доспехах, в своем знаменитом шлеме с двумя рогами, выезжает из озера на украшенном золотой сбруей черном коне, и стоит с обнаженным мечом до рассвета.

И вот сейчас мы устроили привал на перевале, сидим на придорожных камнях, с полукилометровой высоты любуясь окружающими видами. Само озеро закрыто от нас горным хребтом, виден только голубовато-зеленый уголок воды. Зато отлично видна плотина, из которой вытекает Искандердарья, бурным пенистым потоком устремляясь вниз, к сорокаметровому водопаду. Река и озеро эффектно выделяются среди окружающих скал, ярко-красного и коричневого цвета. Местные известняки богаты железом, окислы которого раскрасили камни во все цвета ржавчины. Над озером торчит громадный двухкилометровый зуб Кырк-Шайтана. Гора высотой без малого четыре километра и название которой переводится как "Тысяча чертей", здесь господствующая вершина. Остальные метров на пятьсот – семьсот ниже, но все равно это означает километр - полтора над уровнем озера.

По отличному асфальту быстро слетели к мостику, перекинутому через исток Искандердарьи. Слева - озеро, а справа каскад порогов и небольших водопадиков. Бирюзовый поток выглядит так аппетитно, что Григорий не выдержал, бросил велосипед на обочине, спустился с мостика, и напился прямо из реки.

Пройдя с километр по берегу, дорога вывела к леску, где в тени деревьев стоит турбаза. Несколько легких дощатых домиков, где размещаются столовая, администрация, контрольно-спасательная служба, и, конечно, "нумера" для туристов. На территории турбазы полно ровных площадок для установки палаток. На одной, поближе к берегу, мы и остановились, чтобы отдохнуть и расслабиться перед решающим броском на юг.

Вообще-то похоже, что кроме территории турбазы мест для стоянок на озере мало. Крутые склоны гор вырастают прямо из воды. Озеро имеет форму почти правильного треугольника, один из углов которого смотрит точно на север. Здесь и стоит турбаза. Пятна зеленого леса видны в двух других углах треугольника. Растет в лесах арча, береза, барбарис. Говорят, что водятся медведи, волки, барсы, дикие козы, зайцы.

В правый от нас угол озера по крутому сыпучему склону ведет тропа. Там, у подножия горы Дождемерной, в озеро впадает река Сарытаг. По ней и ее притокам можно через перевал Дукдон выйти к Тавасангу, что и проделали недавно наши новые знакомые из Риги.

Между тем вся группа уже вовсю наслаждается прелестями пляжного отдыха – купанием в прохладной воде озера, валянием на прибрежной гальке (с маленькой буквы), покупками значков, любованием окружающими горами, среди которых выделяется, конечно же округлая, похожая на огромный колокол Дождемерная. Преферансисты пишут гигантскую, чтобы хватило до самого вечера, пулю. Работают только дежурные Тася с Григорием. В который раз ругая высокогорье, они пытаются сварить упорно не желающий вариться борщ. Да копается в своем велосипеде Стародубов, на которого даже Галя давно махнула рукой и уже не пытается проводить среди него воспитательную работу.

После обеда Григорий решил обследовать территорию турбазы. Дошел до небольшой речки Серима и увидел, ЧТО течет прямо в озеро из местных помоек и мардон с занонами по этому водоему с говорящим названием. Тут он вспомнил, как недавно пил сырую воду прямо из Искандеркуля, и перед его мысленным взором, возникла во всех подробностях красочная картинка холерной палочки. Исследовательский зуд мгновенно стих, завгар вернулся в лагерь, лег возле палатки, и стал ждать прихода холеры, или, в лучшем случае, желтухи. Но не та, ни другая не шли.

Вечером Борис сорвал торжественный ужин. Когда группа расселась вокруг уставленной яствами скатертки, он обозрел Аню и Тасю, стоявших в рядок с Борей в той же позе, что и он сам (поза оленя на водопое, то бишь, на четвереньках, носом в тарелку, пятой точкой вверх). После этого он глубокомысленно заметил, что сей вид сильно напоминает ему трехствольную зенитную установку. Ассоциация была такая неожиданная, и в то же время точная, что все долго не могли есть, сотрясая окрестные горы мощным хохотом. Стародубов, который к тому времени успел набить полный рот, убежал от стола метров на двадцать, и там ржал, хрюкая и давясь. Природная экономность не позволяла ему выплюнуть полупрожеванную пищу и он в перерывах между спазмами смеха безуспешно пытался ее проглотить. Но приходил очередной приступ, и Дима вновь начинал фыркать, обильно посыпая окружающую территорию на несколько метров вокруг себя макаронами по-флотски, отчего группа веселилась еще больше.

Зато засыпали отлично отдохнувшие, и в приподнятом настроении.

18.08.1988. День 19.

Итого: S = 57 км; T = 4 ч 30 мин; t = (11,24,27,16)

Если посмотреть на отчет о походе, то можно заметить, что вместо привычных достопримечательностей, таких, как магазины, торговые центры и чайханы, в этот день фигурируют исключительно больницы и медпункты. И на то есть серьезная причина. Но обо всем по порядку.

Утром, едва продрав глаза, этими глазами увидели великолепный рассвет на горном озере. В классической розово-голубой палитре. Расслабьтесь, извращенцы, это не про вас, а про то, как лежащие в голубой утренней дымке горные склоны освещаются розовыми лучами восходящего солнца, как выползает полупрозрачная полоса легкого утреннего тумана из прибрежных лесов и камышей, как выходя из рассветного полумрака набирают краски полосы прибрежных кустов, и все это великолепие отражается в зеркальной, без единой морщинки поверхности воды. Увиденная картина вызвала неудержимый фотографический зуд, и мы всей группой тут же выскочили на берег и защелкали затворами всей имеющейся в наличии аппаратуры.

А потом и произошла беда, к счастью не закончившаяся трагедией, когда навстречу Гале, по своему обыкновению мчавшейся с горки без тормозов, на одной из петель серпантина выскочили не вписавшиеся в поворот Жигули. И Галя, все же успев среагировать и отвернуть в сторону, пропахала собственным боком изрядный участок обочины. Когда подъехали остальные, она уже поднималась, вся покрытая черной, похожей на угольную, пылью. На правом локте и бедре красовались глубокие царапины, забитые той же, похожей на мелкий антрацит, дрянью, из которой состояла там обочина.

Мужиков отогнали подальше, поскольку поцарапанными оказались, в том числе, интимные части, и Аня с Тасей долго крутились вокруг пострадавшей, отмывая ее и прочищая раны.

Раны обработали, замотали бинтом, но все равно нужно было хотя бы сделать элементарный укол от столбняка. Именно поэтому всю остальную часть дня первым вопросом к местным жителям был: “А где у вас больница?”. Наконец, нам показали на одноэтажное здание с табличкой "Ветлечебница" и сказали: "Врач там".

При виде Галиных ран врач растерялся, перепугался, и на просьбу помочь почему-то попытался потрогать Галин нос. "Нет-нет" – отстранилась Галя. "Мне бы укол от столбняка". "А, ну да, конечно" – радостно отозвался лекарь, и достал с полки шприц. При виде шприца у нашего несгибаемого командира подкосились ноги. Емкостью сей медицинский инструмент был не менее полулитра, и сильно смахивал на тот, которым делали укол Бывалому в фильме "Кавказская пленница". Иголка была такого диаметра, что для того, чтобы ее снять или надеть, пришлось бы вызывать водопроводчика с газовым ключом. "А поменьше шприца у вас нет?" – дрожащим от страха голосом поинтересовалась Галя. "Поменьше? Есть!" уже уверенно ответил эскулап, достал шприц более-менее человеческого размера и коробку с ампулами. Отломил у одной носик и наполнил шприц лекарством.

Укол от столбняка делается под лопатку. Галя задрала на спине футболку, повернулась к врачу спиной, и, чтобы скрыть дрожь в коленках, оперлась руками о стол. Тут взгляд ее упал на открытую только что коробку с лекарством, и ей снова стал плохо. На крышке крупными буквами был написано: "Вакцина от столбняка для крупного рогатого скота".

На полдорге проехали очередной грандиозный завал, на который идет короткий серпантин. Наверху подъема смотровая площадка, с которой можно обозреть чудо природы. Перед самым завалом Ягноб уходит в огромную кучу камней, и вновь появляется на поверхности метров через двести, падая с завала, как писал один автор, “стремительным домкратом”. Утверждают, что когда-то в этом месте также было горное озеро, но потом река размыла сыпучие породы, которые заполняли промежутки между камнями, и проделала в толще плотины тоннель, в который и ушло все озеро.

Группа уже стояла на площадке, и любовалась водопадом, когда появился отставший Дима. На красоты природы он особого внимания не обратил, поскольку в первую очередь его внимание привлекли остатки чьей-то трапезы, валявшиеся на ограждении водопада – куски лепешки, недоеденные огурцы с помидорами. “Наше?” – первым делом спросил он стоявшего ближе всех Григория. “Наше” – честно ответил Григорий, и, отвернувшись в сторону, добавил: “Советское”. Но Дима окончания не слышал, так как уже был занят поглощением пищи.

За эту привычку – не оставлять без внимания любой свободно лежащий кусок еды Диму очень любили дежурные. Потому как после любой трапезы Дима уже сидел наготове с куском лепешки, вычищая этим куском котлы практически до зеркального блеска. Так что дежурным вместо утомительного мытья посуды, оставалось ее только слегка сполоснуть. “Наш санитар природы” любовно называли в группе. Бездонные карманы Диминой веломайки также были постоянно набиты кусками хлеба, яблочными огрызками, абрикосовыми косточками, конфетами, ягодами шиповника и прочими вкусными вещами, которые Дима поглощал даже в процессе езды на велосипеде.

На ночевку остановились традиционно перед началом подъема на перевал, недалеко от поселка Анзоб. В этом месте узкое ущелье расширяется, река уходит дальше на восток. Вернее, приходит с востока. Где-то там живут последние представители славного племени согдийцев, некогда успешно воевавших с самим Александром Македонским. Некогда в тех местах выращивали высококалорийную пшеницу, происхождение которой также связывают с Александром. Якобы после трапезы он смахнул остатки пищи в сторону Янгоба и пожелал краю изобилия.

К югу уходит другое ущелье, по которому и идет дорога на Душанбе. На развилке стоит кафе Ветерок, а за кафе есть хорошая площадка, о которой нам поведала побывавшая в этих местах в прошлом году Аня. На этой площадке и разбили лагерь.

19.08.1988. День 20.

Итого: S = 45 км; T = 4 ч 50 мин; t = (12,26,28,20)

Утром Дима с Ожерельевым долго пытались сварить кашу. Вся группа уже успела собраться, а каша все варилась и варилась. Боря, проникшийся галиными рассказами о вчерашнем докторе, уже пытается накормить командира пучками травы. Остальные ходят кругами по лагерю. В конце концов плюнули, вывалили кашу на землю, позавтракали в кафе и поехали дальше.

Подъем на Анзоб идет по сыпучим горным склонам. Деревьев нет. Дорога была бы довольно скучной, если бы не дополнительные развлечения. В одном месте высоко над дорогой источник минеральной воды. У источника небольшая площадка, с которой открывается красивый вид на ущелье. Проехали пару-тройку снежников, которые на северном склоне не растаяли даже к концу лета. Снегу радовались как дети, так как было жарковато. Поиграли в снежки, повалялись в сугробах, и поехали дальше.

На подъеме Боря с Тасей объезжали стоящий на обочине ИЖ-Комби. Внезапно из машины вышла женщина с большим пакетом в руках. Со словами: "Это тебе" – протянула пакет Тасе. Тася чуть опешила: "Что это такое?”. “Что надо!” – авторитетно ответил Боря, который, в отличие от Таси, в таких ситуациях никогда не терялся, и, поблагодарив, забрал пакет, наполненный свежим виноградом, персиками и прочими вкусностями.

Оказалось, что за несколько минут до того Тася в сопровождении Андрея Шмаренкова двигалась на крутой подъем. По дороге обнаружили стоящую на обочине дороги машину. Подвывая и почихивая двигателем, она пыталась сдвинуться с места, но без особого успеха. "Какие-то проблемы?” – деловито осведомился Али. “Да вот… Мотор на подъеме перегрелся. Пришлось остановиться, ждать, пока остынет. А теперь по осыпи тронуться не можем" – ответила ему водительница. Не говоря ни слова Андрей спрыгнул с велосипеда, и уперся плечом в багажник. На помощь ему поспешила Тася, под таким напором ИЖ легко тронулся с места, и водительница, помахав на прощание ручкой, скрылась за ближайшим поворотом.

Тут нашу пару спасателей догнал Боря. Он, хоть и не принимал участия в спасательной акции, но сориентировался быстрее Таси, когда доехавшая до более – менее ровной площадки женщина остановила машину, чтобы дождаться помощников и как следует отблагодарить. "Что-то еще?" – осведомился Андрей у водителя. Получив отрицательный ответ, он отщипнул изрядный кусок от виноградной кисти, и со словами: "Ну, пойду посмотрю, как остальные едут" Али развернулся, и поехал назад.

Он снова догнал Борю с Тасей, но уже на перевале. В этот момент на его велосипеде поверх собственного баула был нагружен второй, который он отобрал у Ани.

Сам перевал запомнился метеостанцией, где Стародубову подарили настоящий эдельвейс, а вместо благодарности Дима слопал у метеорологов весь запас айрана. Да еще велотуфлями Ани, на которых именно здесь порвались последние веревочки, стягивающие подошвы, и туфли пришли в окончательную негодность.

Велотуфли Аня пыталась вначале оставить на память метеорологам, потом пристроить где-нибудь на заборе или на дорожных знаках. Мусорить у столь радушно принявших нас хозяев было нехорошо, и на Аню все цыкали. С туфлями она носилась довольно долго и настойчиво, и даже несколько всех достала. Поэтому все испытали настоящее облегчение, когда, наконец, Григорий забрал у Ани сей надоевший всем бывший предмет туалета, и торжественно бросил в пропасть.

Сразу за перевалом, буквально за первой же петлей серпантина, картина разительно меняется. Вначале начинаются альпийские луга, уставленные пчелиными ульями. В воздухе витают неповторимые ароматы горных трав, заглушить которые не в состоянии даже выхлопы поднимающихся на перевал автомобилей. Ущелье довольно широкое, в отличие от почти всех пройденных ранее. Так, что на спуске появляется ощущение необычайного простора. Будто не на велосипеде летишь вниз по петлям серпантина, а в свободном полете планируешь вниз на дельтаплане.

Потом появляются кусты и деревья. Спускаемся к реке, где и встаем лагерем чуть ниже места слияния Зидди и Майхуры.

Место выбрали красивейшее. На самом берегу новоявленного Варзоба (опять по местной традиции после слияния двух рек получается третья). На зеленой лужайке, среди деревьев и камней. Стоит чуть пройти вверх по склону, и подняться на небольшой горный гребешок, как вновь открывался все тот же, создающий уже упомянутое ощущение простора, вид на ущелье.

Вечером Григорий полез в горы в поисках места для мардоны и обнаружил опередившего его Борю. Боря сидел под огромным ореховым деревом, между двумя большими, метра по два в диаметре, валунами. С высоты он обозревал берег речки, над которым тонкой струйкой тянулся дымок от нашего костра, горную речку, текущую между берегов из белой гальки, подернутые легкой дымкой лесистые склоны над рекой, поднимающийся снизу по ущелью, освещенный вечерней зарей розовый туман. На лице у Бори застыло такое выражение, какое, наверное, было у Пушкина, когда тот писал бессмертные строки: “Я помню чудное мгновенье…”, или что-нибудь более глобальное: “Кавказ подо мною, один в вышине!...”. Увидев поднимающегося Григория, Боря проникновенно произнес: “Ты знаешь, Гриш, в более красивом месте я еще не какал”.

“Позорная” труба в этот вечер снова была нарасхват, пейзажами бегали любоваться, пока не стемнело.

20.08.1988. День 21.

Итого: S = 66 км; T = 2 ч 55 мин; t = (18,28,32,23)

Утром Боря только выполз из палатки, и тут же побежал к Гале, поинтересоваться, не чешется ли у нее над ушами. Но Гале не до шуток. Ей совсем плохо. Раненая рука сильно болит, поднялась температура, знобит. Поэтому сразу после завтрака поймали попутного левака и отправили Галю в сопровождении Вити в Душанбе, предварительно договорившись о месте встречи. Галя, как дама, была посажена в кабину, а Витя с двумя велосипедами полез в кузов, где уже сидело десятка два баранов.

Машина тронулась, и все стадо, в соответствии с законами инерции, дружно побежало к заднему борту, по дороге потоптавшись аккурат по велосипедам. На первом же повороте, стоило машине чуть затормозить, стадо, сообразно тем же законам, побежало уже к кабине, и опять по велосипедам. И так полдороги до Душанбе, на глазах у нашего заслуженного механика, у которого при виде подобного душераздирающего зрелища просто сердце кровью обливалось. В мыслях Витя уже попрощался со спицами, седлами, шинами и прочими полезными в велосипедном организме деталями. И каково же было его удивление, когда, выгрузив из кузова велосипеды, он не обнаружил на них ни единой царапины, и все спицы оказались на своих местах.

Однако оставалось еще полдороги. Скотовоз, высадив Галю с Витей, свернул в сторону, и уехал, а наши друзья остались ловить следующую попутку. Ловили долго. День уже провернул к вечеру, когда, наконец, остановился ГАЗик системы "Козел". Выслушав Витю, водитель и пассажиры ГАЗика прониклись сочувствием, обещали помочь, взяли обоих в машину, и даже помогли разобрать и загрузить велосипеды.

По дороге обсуждали, куда лучше отвезти Галю, и, наконец, решили, что лучше всего подойдет их ведомственная поликлиника. Туда и поехали. Поликлиника оказалась шикарной. По вывеске у дверей определили, из какого ведомства наши новые друзья. Оказалось, что это организация, называемая в народе Конторой Глубинного Бурения, а сокращенно – КГБ. По случаю позднего часа прием в поликлинике был окончен, но мужики не растерялись, куда-то ушли, и через некоторое время привели врача. Серьезная тетя, размотав Галину повязку, и увидев рану, поинтересовалась: "Сколько дней? Три? И еще живы?". Обнадежив Галю таким оптимистическим заявлением, врач достала инструменты, и приступила к процедурам.

Тем временем мы потихоньку спускались с гор, в суету городов и потоки машин. (извини, Владимир Семеныч, за наглое цитирование). С утра ощущается легкая расслабленность. Все сильнее чувствуется приближение конца путешествия. Дорога расслабленности способствует, все время под гору по хорошему шоссе. Немного мешает сильный встречный ветер, но к Душанбе слетаем быстро, по пути позволив себе небольшой привал в придорожном кафе, и даже искупались в какой-то зоне отдыха у города Варзоба.

Нашли республиканскую станцию юных туристов, где была назначена встреча. Из-за глухой каменной стены, окружающей станцию, раздавались звонкие детские голоса. При виде наших грязных и небритых рож сидевший у ворот охранник занервничал, вскочил, загораживая дорогу, и закричал: "Стой! Кто такие!?”.

Мы уже знали, кем мы будем. Узнав, что останавливаться будем на станции юных туристов, куда кого ни попадя не пускают, Боря тут же разработал легенду, согласно которой мы – группа педагогов-новаторов, находящихся в творческой командировке. И даже распределил обязанности, кто будет Шаталовым, а кто Шотой Амонашвили. И потому Стародубов, небрито ощерившись лучезарной улыбкой уголовника-рецидивиста после недельной отсидки в КПЗ, ласково и дружелюбно ответил: “Педагоги”. Пока опешивший охранник обдумывал услышанное, мы успешно просочились на территорию станции. Здесь, в зеленом дворике среди раскидистых деревьев стояла куча палаток, меж которых бегали веселые пионеры и пионерки.

Здесь же мы обнаружили и нашу палатку, в которой нас уже ждали Галя с Витей. Галя рассказала нам всякие ужасы о том, как ей в прочищали раны. Операцию делали без анастезии, раны промывали раствором соли, и Галя испытывала ужасные мучения. Но зато теперь она была в полном порядке.

Зато не в порядке был Григорий, которого, как обычно после окончания похода, била лихоманка, поднялась температура, и ломило каждую косточку. Остаток дня ему пришлось проваляться в палатке, завернувшись в спальник, и поглощая таблетки. Остальные совершили небольшую экскурсию по городу. Расслабленность нарастала с каждой минутой, все наши движения и диалоги можно было бы смело включать в классические финские кинокартины.

Вот появляется Камоликов с огромным арбузом под мышкой. Ме-е-едленно подходит к палаткам, ме-е-едленно кладет арбуз на землю. Ме-е-дленно вытаскивает за хвостик алую пирамидку выреза, осматривает ее со всех сторон, и, удовлетворенный результатами осмотра, ме-е-едленно вставляет пирамидку на место. После чего не спеша укладывается в тенечке на спальник.

Спустя несколько минут из палатки выползает Григорий, до того внимательно созерцавший все Вовины манипуляции. С неповторимой грацией австралийского ленивца, он на четвереньках ме-е-едленно подползает к арбузу, ме-е-дленно вытаскивает вырез, вдумчиво сгрызает мякоть, вставляет кусок шкурки с хвостиком на старое место и ме-е-едленно уползает назад в палатку.

Очередь хода переходит к Вове, и он начинает диалог, достойный горячих эстонских парней. После примерно пятиминутной паузы Вова, наконец формулирует и, возмущенно, излагает: "Ты зачем-м-м, га-ад, во-олка съел?”. Еще пять минут, и Григорий, наконец, осознает вопрос и формулирует достойный ответ: “А не е-ел я никакого во-олка!”.

За всей сценой наблюдает Боря, валяющийся здесь же неподалеку. Лень не позволяет ему не то чтобы вмешаться в процесс, он даже не в состоянии прокомментировать его со своего коврика.

Остальные не лучше, и весь наш последний походный вечер проходит ровно в таком же стиле.

Эпилог.

На следующий день Григорий был как огурчик, и группа в полном составе отправилась в город. После походных супчиков из концентратов, макарон и тушенки, всем хотелось чего-то вкусненького. И побольше, побольше! Поэтому, когда обнаружили кафешку где продавались торты “Птичье молоко”, тут же купили по килограммовому торту на двоих и уселись их поглощать. И только тут поняли, что погорячились. Своего куска съесть не смог даже Дима, а у многих на длительное время выработалось стойкое отвращение не только ко вкусу, но даже к виду этого кондитерского изделия.

Посетили восточный базар, где Боря произвел настоящий фуррор. Вначале ходили, закупались по мелочам: корейской морковкой и прочими приправами в узких, похожих на колбасу, полиэтиленовых пакетах, грушами, дынями. И тут Боря набрел на мужика, который торговал гранатами. Гранаты были замечательные, размером в пару хороших кулаков, налитые соком, без единого изъяна. Поинтересовался ценой. Мужик хотел по червонцу за штуку. Цена была великовата, и Боря уже собрался уходить. Но к счастью, или к несчастью, поблизости оказался Ожерельев, который тут же начал шептать Боре на ухо: "Ты что, это же восточный базар, тут же торговаться надо!". И тут Борю прорвало. Он начал торговаться. Торг шел минут сорок. Мужик сбрасывал цену неохотно. Борис, убеждал его с каждой минутой все горячее и горячее, упирая на совесть, поднимая руки к небу, призывал на помощь Аллаха, апеллировал к зрителям, неоднократно делал вид, что уходит, и вновь возвращался. Продавцы за ближайшими прилавками бросили торговать и только смотрели и слушали, постепенно к ним присоединялись и покупатели, вокруг прилавка собралась приличная толпа. В результате, заплатив вконец ошалевшему мужику по рублю за штуку, Боря забрал у него всю кучу. Потом отошел в сторонку, и стал думать, что же ему теперь с этой кучей теперь делать. До самого вечера он пытался раздать гранаты остальным участникам похода, но безуспешно.

Вечером улетали из Душанбе. Сильно похудевшие от отсутствия продуктов и книг рюкзаки забили дынями, дыни тащили еще и в руках. Боря вдобавок тащил еще и огромную сумку с гранатами. Увидев наши вещи, контролер отказался впускать нас в самолет. Сказал, что с таки грузом оторваться от земли самолет не сможет.

Мы хором стали уговаривать контролера, но тот был непреклонен: "Оставляйте велосипеды!". "Да что вы!" – закричали мы – "Это же спортивные велосипеды, они не весят ничего!". "Да?" – не поверил контролер – "А ну-ка давай на весы", и ткнул пальцем в первый попавшийся велосипед. Первым попавшимся велосипедом оказался Галин, и не случайно. Мы позаботились заранее, чтобы именно эта самая маленькая, с нулевого размера рамой и легкими колесами машина все время оказывалась под носом у контролера. Весы показали вес около десяти килограммов, и контролер обреченно махнул рукой: "Летите"

Снова попросились самостоятельно загрузить велосипеды, и снова нам разрешили. Только на этот раз вместо ИЛ-96, у которого багаж перевозится в контейнерах, грузились в ТУ-154, затаскивая вещи непосредственно в затянутое сетками брюхо самолета. Дополнительно, к радости местных грузчиков, забросили в трюм пару тележек с чемоданами других пассажиров. После чего, с чувством выполненного долга заснули и проснулись в Туле, сделав лишь пару небольших перерывов: Один в Домодедово, чтобы загрузить вещи в электричку, а другой в Москве чтобы перетащить их с Павелецкого на Курский вокзал.