День двенадцатый. 13.08.04

Поскольку спать вчера легли снова в половине второго ночи, встали сегодня опять поздно. Пока развели костер, пока приготовили завтрак. Когда садимся за стол, на часах почти одиннадцать. Да! А ведь бывали времена, когда в это время уже обедали! Завтрак специфический. На первое – грибная лапша. На второе – жареные грибы в больших количествах, на шестерых зажарили четыре полных сковородки. Для полного счастья не хватает на третье грибного компота.

Пока у костра сушится одежда, занялись ремонтом. Гена возится со звездочками, Петрович традиционно с колесом. Присоединяюсь к компании, снимаю переднее колесо. Где-то еще перед Печенгой нахватался песка с водой в подшипники, и теперь в велосипеде при движении постоянно что-то где-то пощелкивает. Перед Приречным я уже перебрал педаль, сегодня пришла очередь ступицы переднего колеса. Вытаскиваю шарики. Так и есть, они все в ярко-красной жиже. Промываю WD-40, набиваю в конуса литола, колесо крутится, как новое. Щелкает еще где-то в каретке, но это оставляю на потом.

 Петрович ставит очередную прокладку на свою многострадальную заднюю покрышку. Одновременно руководит Геной. Запасных задних звездочек, к сожалению, не взяли, но зато с проскакиванием цепи по ведущей звездочке бороться можно. Решение найдено достаточно простое, чтобы быть гениальным. Гена снимает звезду и на обухе топора плющит молотком зубья, одно за другим. После доработки напильником проскакивания как не бывало. Дополнительно, чтобы увеличить натяжение цепи, вытаскиванием из нее пару звеньев, и Гена вместе с велосипедом вновь готов к подвигам во славу российского велоспорта. Вот только кто бы подарил бы нашему герою подержанный подседельный болт, а то у старого вся резьба сорвалась, седло свободно крутится в разные стороны.

На парня приятно смотреть. В предвкушении легкого пара работает весело, с огоньком. Распевает арии из опер и обычные шансоньетки. Шпарит наизусть Есенина и Маяковского. Началось это еще вчера, на бродах: "Переправа, переправа, берег левый, берег правый"… На этом у большинства познания творчества Твардовского заканчиваются. Гена шпарит из "Теркина" целые страницы наизусть. Да, никогда раньше не замечал я у него таких способностей.

Вот он начинает очередную веселую байку:

- Эта… Дело было, когда нас в институте в колхоз посылали. Пошли мы когда-то гулять с моей будущей женой…
- Стой, Гена! – перебиваю его – Так ты женат был?
- Да, еще в институте женился. У меня и сын есть. Теперь уже большой, в Москве учится, в военном училище. А вот жена стервой оказалась. Развелись мы, вышла она замуж за другого, с сыном запретила встречаться. Его потом ее новый муж усыновил. Я подарок хотел сыну сделать, велосипед купил, а она ему брать не разрешила.

Вот так. Знаю Гену года четыре, но впервые слышу про жену и сына. Я то считал Гену обычным веселым шалопаем. А он, оказывается, фигура глубоко трагическая. Кто знает, был бы человек поудачливее, глядишь, по-другому бы сложилась бесприютная Генина судьба.

Трогаемся в 14:30. Переходим один мостик из бревен, потом второй. Смотрю в велокомпьютер, чтобы сделать обычные штурманские заметки. Вижу абсолютный нуль. Пока ремонтировал колесо, свернул датчик. Приходится сверяться с Витей и Геной, потом сделаю поправку. Погода двулична, как греческий бог Янус. Светит солнце, воздух разогревается до семнадцати градусов, но вдруг откуда-то подкрадывается тучка, брызнет исподтишка дождиком, и снова скрывается за деревьями.

В начале рыхлого песчаного подъема какой-то шутник прибил на елку знак: "Ограничение скорости 60 км/ч". "Блин, опять тормозить, скорость сбрасывать!" – кричу остальным, хотя на этой дороге 60 км/ч может позволить себе разве какой-нибудь Себастьян Лоэб, чемпион мира по авторалли.

Еще не успели проехать и десяти километров, как Витя командует: "Перекус!". Какой перекус? Полутора часов не едем, а уже перекус. Думаю про себя: "Был бы  Невский капитаном на тонущем "Титанике", так каждые два часа прекращал бы всеобщую панику, усаживался бы на палубе и раздавал бы каждому по кусочку колбаски и по три конфетки".

- Вить, опять? – говорю командиру – Сколько можно? Я теперь от одного слова "перекус" вздрагиваю.
- А! Нашел твое слабое место – ехидно отвечает командир - Я тебя теперь перекусами пугать буду".

Чувствуется приближение жилья. В лесу всё больше развилок, просек. Приходится часто останавливаться, сверяться с картой. Витя не поленился и достал из недр рюкзака компас. На одной из развилок стоим втроем с Витей и Татьяной, ориентируем карту по сторонам света. Подъезжает Петрович:

- Ну что, там ваша, мля, машинка показывает, какие новости? - Отвечаю:
- Показывает, как обычно, две новости - хорошую и плохую. С какой начать?
- С хорошей.
- Хорошая – едем правильно.
- А плохая?
- Сейчас будет дождь. - Действительно, стрелка компаса показывает прямо на выползающую из-за сопок огромную черную тучу.

Несмотря на приближение жилья, дорога всё ухудшается. Камни, лужи, а кое-где и торфяник. Однако, в отличие от вчерашнего вечера, хоть ехать можно. Только лужи приходится обходить, да еще пару километров шлепаем по топи недалеко от озера со смешным названием Тарас. Здесь даже с картой чуть не заблудились.

Вспоминаю, как быстро истерлись тормозные колодки на Немецкой дороге. Если то же будет и здесь, мне будет туго. Запасных колодок больше нет. Начинаю экономить тормоза. На спусках стараюсь то въехать в песочную кучу, то притереться к стенке колеи. Торможу лишь в крайних случаях, да и то одним передним тормозом. Задний стараюсь не трогать.

Снова дождь и снова солнце. Хорошее сочетание. Радуги вспыхивают одна за одной. Протискиваемся в узкую щель между горами Ядвинч и Медвежьей. На спуске перекресток. Замечаем на обочине воткнутую в песок палку с привязанным полиэтиленовым пакетом. Внутри пакета белеет бумага. "Вот они, знаки" – объявляет командир – "Это группа Емельянова оставила". Развязываем пакет, достаем бумагу: "Возвращаемся из озера Волчьего. Рыбалка отличная. Пять дней бездорожья бодрят. Здесь есть только одно пригодное для дневки место – в трех километрах южнее поселка, на песчаной косе. Всем большой привет! А.В.Хаустов. 01.08.2004".

"У москвичей две группы на Кольский собирались" – поясняет Витя. "Этот Хаустов на две недели раньше уходил. Письмо Емельянову. Раз не сняли, его здесь еще не было. А мы ему тоже привет передадим". Витя вырывает из тетрадки клочок бумаги, что-то пишет на нем. Оба письма кладем в пакет, пакет плотно завязываем, и возвращаем на старое место.

Командир объявляет очередной перекус, но я категорически не согласен: "Перекусывайте тут без меня, а я в поселок поеду, тут осталось всего-то километра полтора. Там вас и подожду". Минут через семь-восемь песчаного спуска оказываюсь на окраине поселка. Слева нефтехранилище. За забором торчит ряд небольших цистерн. У входа остатки раздаточной колонки. Рядом дощатая будка для персонала. Прислоняю велосипед к придорожной коряге, вхожу внутрь будки. Надо бы болт подседельный Гене найти, порадовать мальчика. Железа вокруг разбросано полно, но подходящего крепежа что-то не видать. Вдруг снаружи звук. Выглядываю – это Татьяна. Следом за ней подтягиваются остальные. Оказывается, завхоз на этот раз командира не поддержала, и вместо перекуса поехала за мной, а за ней и вся группа.

Проезжаем еще метров пятьсот и останавливаемся, чтобы осмотреться. Прямо перед нами крутой короткий спуск. Внизу перекресток. За ним полоса бурьяна, еще дальше озеро. Еще дальше, за озером, высятся салатовые вершины Волчьих тундр. Справа стеной длинный и высокий гребень хребта Яндвич. Крутые, заросшие сосновым лесом склоны. Под склонами, на опушке, виднеются двухэтажные деревянные домики. С вершин Яндвича тянет ветром, летят лохматые клоки туч. Отсюда, издалека, поселок выглядит, словно турбаза в Карпатах. Эдакий Трускавец.

Наша дорога уходит берегом озера влево. Там торчат несколько одноэтажных домиков. А рядом с нами останки магазина. На дверях традиционная табличка "Магазин № 38 Открыто… Выходной…" За дверью уютный некогда торговый зал, далее небольшая подсобка, а вот от того, что было складом, остались только деревянные лаги на месте, где был когда-то пол.

Все притихли, словно на кладбище. Командир смотрит на меня:

- Ну, что делать будем?
- А что делать? Вон наша дорога идет. Налево, берегом озера. Поедем потихоньку, доедем до косы, про которую Хаустов писал, там встанем.
- А баня? – не выдерживает Гена.
- Баня, это как получится. Вернемся пешком, налегке, поищем баню.
- Сюда! – раздается вдруг крик Маслова. Он уже успел проехать чуть вперед и провести рекогносцировку.

Едем на крик. Слева от дороги, на пригорке, стоит избушка. Похоже, жилая. Нежилой просто незачем иметь на двери солидный навесной замок. В поисках хозяина обследуем всё вокруг, заглядываем в окна. Хозяин – человек запасливый, инвентарем обеспечен разнообразным. За окошком видны кружки, пучки сухой травы, шмыгалка с гребенкой из гвоздей. К стенке избушки прислонены большие сани с широкими металлическими полозьями, какие-то шесты. Рядом с домом баня. Срублена из соснового кругляка совсем недавно, дерево еще не успело потемнеть, на венцах еще видна маркировка краской. Дверь бани не заперта, только подперта снаружи доской. Входим внутрь. Там небольшой тамбур, налево сушилка с металлической печкой и натянутыми под потолком веревками, направо парилка с каменной печкой, на чугунной загнетке наполненный  водой котел, литров на пятьдесят.

У дома козлы для пилки и колода для рубки дров, наковальня. Стол с лавками. Меня же особо обрадовал грубый верстак с тисками, и, главное, точильным кругом. Круг закреплен на оси в форме "кривого стартера". Конструкция допотопная, зато надежная. И электричества не нужно. Пока дежурные режут на столе колбасу, достаю злосчастный топор, загубленный Геной на полуострове Среднем. Петрович вертит рукоятку, а я довожу на точиле лезвие до более-менее работоспособного состояния.

Садимся за стол перекусить. Тут же разгорается бурная дискуссия. Невский предлагает остаться здесь, переночевать в бане, заодно и помоемся. Всё бы хорошо, но занимать помещение без разрешения хозяев как-то не по мне. Предлагаю ехать дальше. Командира рьяно поддерживает Гена, который сейчас не может думать ни о чем, кроме бани. Остальные колеблются. Вроде бы за то, чтобы уходить, но уходить не хочется. "Хорошо" – говорю - "В поселке полно домов. Идем в поселок, ищем свободный дом с печкой, располагаемся на ночевку".

Такой вариант устраивает всех. Аня остается с велосипедами, остальные идут на поиски. Поблизости торчит пара небольших избушек. Начинаем осмотр с них. Вроде бы ничего, даже стекла в окнах целы, а в комнатах стоят кровати панцирными сетками. Люди здесь ночуют, судя по количеству водочных бутылок и банок из-под пива. Однако банок и бутылок столько, что убирать пришлось бы до утра. Ночевать здесь сразу расхотелось.

Идем дальше. Перешли мост через ручей. Справа, на берегу озера постройка, похожая на контору колхоза. Постройка обитаема, на заборе сушатся пара спальников, валяются свеженарубленные дрова. Гена бежит туда, кричит: "Эй! Есть здесь кто-нибудь?" В ответ тишина. Жильцов на месте нет. Идем дальше. Вот центральная улица. Стоят добротные некогда домики из деревянного бруса. В начале улицы одноэтажные, на две семьи, с надворными постройками и высокими крылечками. Здесь расходимся. Мы с Петровичем заходим в дом, остальные идут дальше, туда где виднеются постройки поосновательнее – многоквартирные двухэтажки.

После беглого осмотра дома создается впечатление, что хозяева убегали отсюда в страшной спешке. В сенцах кладовка, забитая пустыми стеклянными банками для солений. Стоит мужицкая радость– заветный деревянный ящик с разнообразными железками. С другой стороны сенцев утепленный фанерой туалет с деревянным "очком". Доски под ногами подозрительно прогибаются, и мы от греха подальше покидаем сей храм уединенного размышления. Идем дальше, в жилые комнаты. Здесь кухня с печкой, стоит стол, висит деревянная полка с остатками посуды. Печка сломана, поэтому интерес к помещению сразу теряем, идем дальше.

В остальных домах то же самое. Комнаты с рыхлыми, отсыревшими в нетопленых помещениях обоями. На полу куски штукатурки с потолка. Красочные календари на стенах. На календарях 1997-1998 годы. Всякая мелочь, лежащая на полках и разбросанная повсюду. И главное, к большому нашему сожалению, все печки разрушены, чугунные загнетки кто-то везде поснимал. То ли это здесь ценность, и хозяева бывшие всё с собой увезли, то ли позже поживились сборщики металлолома.

Посещаем медпункт. В некогда стеклянном шкафу склянки из-под лекарств. Зубоврачебный кабинет с почти новым креслом и остатками бормашины. Переходим в детский сад. В коридорах шкафчики с радостно улыбающимися зайчиками и белочками на дверцах. Рядом школа с плакатами по грамматике на стенах. Еще дальше почта, заваленная чистыми почтовыми бланками. Библиотека с пустыми стеллажами для книг…

Сзади раздается страшный грохот. Оборачиваемся. На одном из крылечек гнилые доски не выдержали тяжести Геннадия, пол провалился, вид такой, будто на полу стоит бюст исследователя. Подождали, посмотрели. Вроде вылез, дальше идет, значит всё нормально. Впереди из окна второго этажа машут руками Витя с Таней:

- Нашли что-нибудь?
- Да нет – отвечаем – комнат много, но сушиться негде, печки все поломаны.
- Тогда идем назад, у нас то же самое.

Возвращаясь, проходим мимо бывших ремонтных мастерских. В голове мысль: "Надо зайти посмотреть, вдруг какая железка полезная попадется". Ворот нет, вхожу в закопченный бокс. Здесь еще не выветрился запах моторного масли и солярки. Железок много, но всё какая-то дрянь попадается. Прохожу в соседнее помещение – слесарную мастерскую. Здесь полезные железки наличествуют. "Наковальню, что ли, с собой взять? Хорошая наковальня, почти новая, у нас в Туле такую еще поискать надо. Да не поймут ведь" – думаю, глядя на этот ценный, но тяжелый инструмент. С сожалением оставляю его на своем месте.

Иду на воссоединение с группой. Со стороны магазина доносится жуткий треск. Подхожу, там Витя с Таней ломают здание. Говорят, что решили всё же ночевать в бане, теперь добывают доски на дрова. За компанию выдираю из стенки склада пару досок, иду следом за командиром.

В бане находим пилу, большой, не чета нашему, топор. Пока Витя с Таней затевают стряпню, мы с Петровичем быстренько распускаем детали магазина на поленья.

- Владамир Петрович – говорю я, тягая на себя ручку от пилы модели "Дружба-2" – А где Гена?
- Не знаю. Как он под пол провалился, а потом вылез, с тех пор я его не видел
- Может он там уже лежит с переломанными ногами. Или на лом какой-нибудь напоролся.
- Сейчас допилим, пойдем искать. – тоном, не терпящим возражений заявляет Петрович. Но наш пропащий легок на помине.
- Не нашел. – разочарованно заявляет он, неожиданно вылезая из бурьяна.
- Что ты не нашел?
- Я эта… Черпак искал. Все дома облазил, нигде нет. А вы дрова пилите, баню будете топить? Попаримся сегодня?
- Нет, Гена. – отвечаю я. – Париться не будем. Водички погреем, помоемся, и достаточно.
- Как не будем? Вы что, правда? Володь, ты что, тоже париться не будешь?
- Нет, не буду.
- Анна Павловна, ты париться будешь? – Аня не реагирует.
- Ген, ты на часы посмотри. Времени почти одиннадцать часов. Пока напилим, пока растопим, уже час ночи. Попариться, помыться – уже три. Спать-то когда? Завтра нужно пораньше выехать. – Но Гена ничего не слышит. Суетится, размахивает руками, с выражением невыносимого отчаянья кричит:
- Ну что вы! Ну, давайте! Кто за водой, кто за дровами! Затопим, попаримся! – Никто не реагирует.
- Ах, такие все? Такие? Не хотите? Ну, тогда я сам!

Разворачивается, бежит в строну магазина. Минут через десять возвращается с огромной охапкой досок на горбу. Хватает пилу, топор, бежит к козлам. С энтузиазмом Павки Корчагина в одиночку пилит и колет дрова, только щепки в разные стороны летят.

У меня собственные заботы. Нужно завершить начатый с утра ремонт. Пока Татьяна жарит на костре блинчики, раскручиваю каретку. На конусах каретки заметная выработка. Выработка со ржавчиной и на шариках. Запасного кареточного узла нет. Случилось то, чего я боялся и старался избегать. Велосипед отличной от других конструкции, запчасти от "Старт-шоссе" не подходят. Что же, и так сойдет. Хотя Петрович, периодически выходящий на крыльцо, чтобы лично проконтролировать ремонт, предлагает обточить конуса на точиле. По-моему, инструмент грубоват, как бы хуже не сделать. Просто выливаю на каретку последнюю вэдэшку, закладываю новую смазку, собираю. Будет похрустывать, но до конца похода доедет, с божьей помощью и какой-то матерью. Хорошо бы  затянуть еще крепление разболтавшейся от скакания по камням рулевой колонки, но там гайка на тридцать два. Дома я затягиваю ее разводным ключом. В поход, конечно, такую тяжесть не взял.

Всё время, пока я на крыльце вожусь с кареткой, мимо меня туда-сюда, словно пчела в разгар медосбора, бегает Гена, то с дровами, то с водой. Там, внутри, похоже, дела улажены, женщины уже помылись, на очереди остальные. Растопили печку в сушилке, под потолком развесили мокрые вещи. Застелили пол трапиками, бросили на них спальники.

Иду на всякий случай на полянку, где Гена пилил дрова. Навести порядок, конечно, ему было некогда. Пила валяется возле козлов, топор вообще заброшен куда-то в траву. Отношу инструмент на положенное место, в предбанник под лавку. В предбаннике уже накрыт стол. Тесновато, но на улице снова полил дождь. На видном месте блинчики со сгущенкой. Рука привычно тянется в рюкзак за бутылкой со спиртом, но вдруг мысль: "Закусывать водку сгущенкой? Нонсенс!" Решаем на сегодня обойтись чаем.

Сидим в полутьме, гоняем чаи. Мимо туда-сюда бегает Гена. Босиком, полуголый, в одних штанах. То какой-то тазик вытащит, то веник затащит, то охапку дров. Весь в саже от печки, в ошметках дров, но на лице вдохновение. Уговаривает женщин попариться, завлекая предложением потереть спинку. Те отказываются. Зато командир решился. Пошел с Геной в парилку, минуты через три со стоном выполз оттуда, весь красный, распаренный, заполз в спальник и там затих.

Вдруг снаружи звук мотора. Настораживаемся: "Хозяин едет. Что-то сейчас будет?" Напряженно смотрим в серый проем открытой двери. Со стороны озера, раскачиваясь на камнях, ныряя в лужи колесами, появляется ЗИЛ-131 с КУНГом. Однако машина, вопреки ожиданиям, медленно проплывает мимо, и скрывается в направлении поселка. Едет в сторону конторы, где мы обнаружили стоянку неизвестных.

Как хорошо засыпать чистым, сытым, в тепле… За окошком шумит дождь, а у нас сухо, печка пышет жаром, на стенках комнаты играют отсветы горячих углей из неплотно прикрытой дверцы… Закрываю глаза, потягиваюсь всем телом и стремительно погружаюсь в блаженною истому…

БАБАХ! – раздается в темноте. Подскочить вверх на полметра из положения "лежа в спальнике" под силу только выдающимся акробатам, танцорам и мастерам восточных единоборств. И мне сейчас. ШЛЕП! Аха-а-а! Шлеп! Шлеп! "Гена начал париться" – доходит до меня смысл происходящего. Шлеп! Ахах! Шлеп! Шлеп! От мощных ударов избушка ощутимо покачивается. Лежу, пытаюсь, несмотря ни на что, всё же заснуть. Безуспешно. Шлеп! Шлеп! Шлепшлепшлеп! Удары учащаются, сливаясь в единый беспрерывный поток, словно кто-то спугнул стадо морских котиков, и они, шлепая ластами по камням, улепетывают к спасительному океану.

- У него там пять веников! – раздается вдруг в темноте голос Невского – Некоторые одним веничком два раза парятся, а него их там пять штук, я видел.
- Дурак! Идиот! Чтоб он сдох! – это уже Аня. Оказывается, никто не спит, и давно уже, как и я, просто лежат с закрытыми глазами.
- ХР-Р-Т-Р-Р! - Банька после постройки осела, двери скрипят по полу.
– ТОП! ТОП! ТОП!- Голый Гена, прикрываясь трапиком, крадется через предбанник к выходу.
– БАБАХ – это уже раздается с крыльца.
- Он что там, прямо с крыльца в озеро что ли прыгнул, кто там у двери, посмотрите. – интересуюсь я. Озеро метрах в семидесяти от бани. Все напряженно молчат.
- ТОП! ТОП! ХР-Р-Т-Р-Р!
- Эй, ты! – Это уже Маслов. Дальнейшею речь его по соображениям цензуры воспроизвести в данном произведении не представляется возможным. Хотя, приведу сокращенный вариант примерно двухминутного спича, опущенное каждый домыслит в меру своей эрудиции:
- … Если ты … дверь … закрывать не будешь … поленом по зубам …! – Думаю, в этот момент даже дамы мысленно поаплодировали Петровичу. А тот, ворча себе что-то под нос, выползает на четвереньках из спальника, подползает ко входной двери и закрывает ее. Из открытой двери ветер сифонит ему прямо на больную спину.

После такой пламенной речи Гена присмирел, и продолжал париться уже потихоньку. А мы, наконец, заснули, и на этот раз до самого утра.