|
|
|
Утром просыпаюсь рано. Измеряю пульс. Шестьдесят. Слава богу, всё нормально. Вылезаю из палатки, подхожу к костру. Там уже кашеварит Витя. "Встал сегодня в шесть утра" – рассказывает он – "Воды в заливе совсем не было, одни камни торчали". Командир варит из остатков вчерашних грибов грибной супчик.
Постепенно просыпаются остальные.
Пятясь задом наперед, словно рак, на четвереньках выползает из палатки Маслов.
Встает с большим трудом. Долго ходит по лагерю, скрипя суставами и цепляясь
ногами за кочки. Видно что, вчерашнее купание вначале в реке, а потом в море не
прошли для него даром. Болит спина. "Люмбаго" – произносит Петрович
загадочное слово.
Выходит Аня с фотоаппаратом. Стоянка ей настолько понравилась, что она непременно желает увековечить ее вместе с собой на фотопленке. Проводим небольшую фотосессию. Ходим по поляне, выбирая место для съемки, спускаемся к реке. Фотомодель с удовольствием позирует то на камне у водопада, то на ягодной поляне, то в зарослях карликовых деревьев.
После завтрака у меня очередная неприятность из серии: "Любуясь тихим Доном… ветер унес в реку картузик брата твоего, булочника". Пошел мыть посуду. Пришел к реке, и не обнаружил ложки. Она выпала где-то по пути, и, попав в мягкий глубокий мох, даже не звякнула. В поисках жизненно важного инструмента самым внимательным образом обыскал всю траекторию собственного движения, но мох настолько густой и высокий, что поиски завершились полным провалом. Что же, до ближайшего города придется восстанавливать давно забытые среднеазиатские навыки еды руками. Там я в свое время ухитрялся с помощью одного только куска лепешки выхлебывать добрую порцию местной лапши – шурпы.
Хотя встали рано, собираемся всё
равно долго. Задерживают дежурные Таня с Витей. Пока они отмывают котлы, я
забираю у Вити видеокамеру, всё равно ее нужно долго заряжать. Говорю Вите:
"Я пока у бурильщиков аккумулятор заряжу, вы успеете подъехать".
Городок бурильщиков на прежнем месте. Тарахтит дизель, значит электричество есть. Стучу в крайнюю дверь, закрыто. Следующая закрыта тоже.
- Все на буровой – кричит проходящий мимо
мужик.
- А где можно камеру зарядить?
- В столовую иди, по дорожке прямо.
Прохожу по дощатому тротуару, который под навесом проходит по всему городку между двух рядов вагончиков. Сюда выходят все двери. Кругом чистота и порядок, как на корабле. Доски выскоблены, кругом ни одной пылинки, в открытую дверь сушилки видны висящие над ТЭНами строго по линеечке робы. Наконец, дохожу до двери, из-за которой слышны позвякивания посуды. Крутящиеся в окнах вагончика вентиляторы гоняют по городку запахи всякой вкуснятины. Стучу в дверь.
- Что нужно? – слышится изнутри.
- Можно у вас камеру зарядить?
- Можно, только не входи, подожди за
дверью. - Выходит, по-видимому шеф-повар, опрятный, блестящий от чистоты и
лысины мужик, в ослепительно-белом халате. Спрашивает, сколько будет
заряжаться.
- Ну, час, наверное.
- Девочки, помогите человеку! - кричит
повар вглубь вагончика. Оттуда выныривает женщина в фартуке, мойщица посуды,
мыльными руками хватает камеру и скрывается за дверью.
Делать пока нечего, осматриваюсь по сторонам. Напротив кухни видавшая виды сушилка. Стенка вся в оспинах от дроби. Кое-где вмятины покрупнее – картечь. И штук пять сквозных дырок диаметром приблизительно 7.62 мм. Это уже либо карабин, либо АКМ. Чувствуется, весело живут бурильщики, с размахом.
Иду к велосипедам, где ждут Аня и Вова. Устраиваемся на деревянных ступеньках тротуара в тени вагончика. Тут же подходит молодой человек с мини-рацией в руке. По виду типичный новый русский – накачанные плечи, бритая голова, на мощной шее толстая золотая цепь с крестом. Только вместо красного пиджака новенькая спецовка, а вместо мобилы - Уоки-токи. Однако, несмотря на грозный вид, парень оказался очень мирный. Разговаривает, как мальчишка, который хочет казаться взрослым, стараясь понижать голос, слегка растягивая слова. Рассказывает, что он работает здесь с зимы. Их привезли сюда вместе со всем оборудованием на барже по незамерзающему морю. Вначале ставили вагончики, оборудовали городок. В апреле начали монтаж буровой вышки. Работа идет очень трудно. Частые аварии. За полтора месяца прошли только сто метров. В обычном грунте столько бурят за день. "Тем горам" – машет рукой в сторону – "пятнадцать миллионов лет. Балтийская тектоническая плита, кругом базальт и гранит. Буры не выдерживают, постоянно ломаются".
"Ага!" – отмечаю про себя "Базальт. Значит вчера, на Немецком не ошибся с идентификацией породы". А парень так и продолжает шпарить интересными фактами. Оказывается, базальт лежит такими ровными слоями, что из здешних плит и камней местные жители строят дома не хуже, чем из кирпича. "И вообще, работать здесь сложно. Вот, нашего главного инженера на 50 тысяч оштрафовали. Решил время сэкономить. Когда дорогу на буровую строили, запустил бульдозер не туда, где по проекту положено, а напрямую. Загубил несколько сот метров мхов. Экологи обнаружили, шум подняли. Природа суровая, мхи растут очень медленно. Если повредить слой, новый расти будет лет пятьдесят. Поэтому следят очень строго".
Я спрашиваю парня, кем он работает, что всё так хорошо знает. Парень отвечает, что работает прорабом, что это не первая его скважина, только недавно закончили бурить неподалеку, в Баренцевом море на острове Кильдин. Спрашиваю, не приходилось ли работать на знаменитой Колькой сверхглубокой скважине. "Работал" – отвечает парень – "Сейчас там, правда, работы прикрыли".
Тут наш разговор перебивают. Мимо проходит группа рабочих, и прораб спрашивает, забрали ли они блины, вчера должны были забрать. Те отвечают, что блины забрали. Потом добавляют, что двадцатки не хватит, нужно еще. И баллоны еще нужны. Парень кричит в рацию: "Серега! Серега, где баллоны?", и убегает.
Его место занимает молодой парень из подошедшей группы. С этим картина обратная, внешне на крутого не похож, несмотря на висящий на бедре штык от АК-74. Зато повадками явно старается закосить под крутого. Разве что распальцовками в морду не тычет. Говорит с характерными интонациями, пренебрежительно растягивая слова:
- Надолго к нам?
- Нет, позавчера приехали, сегодня уезжаем
- А чего так? Оставайтесь, рыбу половите,
черники поедите. Здесь в горах блиндаж есть, можно посмотреть.
- Да нет, извини, друг, не можем. Маршрут
у нас длинный, мы еще в Лапландский заповедник заехать должны, потом на Сейд -
озеро, потом в Хибины.
- За три дня по семи странам? - ехидничает парень.- Нет, такой отдых не по мне.
Подъехавший к этому времени Невский спрашивает про Немецкую дорогу.
- А! Немецкая дорога? Там она! – машет
парень рукой в сторону гор полуострова Среднего – Только вы там не проедете.
- Как не проедем? – удивляюсь я - Другие же проезжали.
Кроме того, указующий перст смотрит на запад, а дорога лежит от нас на юг. Достаю карту, прошу показать на карте. Он долго водит пальцем где-то по горам на северном берегу Среднего. Пытаюсь привлечь его внимание к участку от Титовки до Печенги, но он только отмахивается:
- Да нет, не то. Настоящая вот здесь.
Тем временем час, потребный на подзарядку аккумулятора, прошел. Витя сбегал на кухню, забрал камеру. Собираемся отъезжать. "Ребята" – говорит до того лишь стоявший в сторонке и с интересом слушавший наши разговоры мужик. "Около КПП братская могила есть. Обязательно на нее загляните. Там написали песню "Прощайте, скалистые горы". Песня мне хорошо известна, очень хорошая, напевная, торжественная, и потому пообещав, что обязательно на могилу заедем, скатываемся из городка к дороге.
Проскакиваем перешеек, поднимаемся по пыльному короткому подъему, и тут Невский спрашивает: "Слушай, Гриш, а тут ведь две братские могилы. Одна перед КПП, другая за ним. Какая нам-то нужна?". А фиг его знает, какая нужна. Ближняя к нам стоит чуть в стороне от нашего пути. На дороге, идущей от перекрестка у КПП вглубь Среднего. Где-то там стоит буровая наших новых знакомых. Другая братская могила прямо у дороги, на берегу Мотка-губы. Выглядит та могила повнушительнее. И памятник побольше, и оттуда открывается замечательный вид на скалистые горы Рыбачьего. "Поехали за КПП" – наконец, решаю я.
Уже позже, в Туле, покопавшись в литературе, я получил очередное подтверждение того, что нельзя о вещах судить только по их внешнему виду. Правильным был тот, первый монумент. Стоял он на месте, где некогда располагалась редакция газеты "Североморец". В газете работали многие известные журналисты: Константин Симонов, Лев Кассиль, поэт Лебедев-Кумач и многие другие. Сюда же попал морской пехотинец Николай Букин. Был он в газете нештатным корреспондентом, и однажды послал в газету свое стихотворение. Позже стихотворение попалось на глаза композитору Евгению Жарковскому, и в результате получилась песня, от которой до сих пор наворачиваются на глаза слезы у любого, кто воевал в Советском Заполярье.
Пока Витя расчехляет камеру, и добросовестно снимает могилу, памятник вместе с окружающими видами, предлагаю ему:
- Давай куплет из песни спою.
- Не кощунственно? – сомневается командир. Немного подумав, отвечаю:
- Чего же тут кощунственного? Раз написали здесь песню, значит, и петь
ее здесь можно. Тем более песня хорошая, торжественная и героическая.
- Ладно, давай - соглашается Витя. И я,
встав так, чтобы получше были видны и море, и горы, затягиваю:
Прощайте, скалистые горы! На подвиг отчизна зовет.
Мы вышли в открытое море, в суровый и дальний поход.
А волны и стонут и плачут, и бьются о борт корабля.
Растаял в далеком тумане Рыбачий, родимая наша земля.
Рыбачий, хоть и не в тумане, но в дымке, постепенно тает за нашими плечами. Возвращаемся знакомой дорогой. В лицо дует сильный встречный ветер и жарит солнце. Над Мотка-губой ходят тучи, кое – где висят туманные столбы дождя. Из дыр в промежутках между тучами прожекторами бьют солнечные лучи. Прямо по курсу темной стеной встает крутой обрывистый берег материка. На темно-фиолетовых скалах ярко блестят серебряные прожилки. То ли ручьи, то ли какая блестящая порода. Слева стена прорезана узким фьордом с торчащими из моря скалами острова Овечьего. Там в одноименную губу впадает Титовка. Залив сверкает и переливается на солнце, будто заполнен не водой, а расплавленным оловом. От ветра и яркого света слезятся глаза, приходится щуриться и изображать из себя китайцев. Мне проще, у меня на носу подаренные друзьями солнечные очки.
Останавливаемся, чтобы бросить последний взгляд на Рыбачий и сделать прощальное фото. У Кутовой губы дорога забирает вправо, к западу, и там от Рыбачьего нам виден только небольшой его уголок. Прямо под нами на берегу окопы. Тоже полузаросшие, но здесь они заботливо обложены по брустверу камнями.
Проезжаем железную бочку
заброшенного КПП. Витя с Таней тычут пальцами вниз. Напротив бочки на обочине
традиционная стрелка из иван-чая и выложенная камнями надпись: "Тула-400 м.".
Через указанное расстояние вторая стрелка из иван-чая, показывающая на этот раз
налево. За полосой невысоких кустиков округлой формы скала высотой метра
четыре. Над скалой вьется дымок. Это горит костер. Вокруг огня в живописном
беспорядке валяются дрова, одежда, посуда и прочие нужные в хозяйстве вещи. Над
всем этим богатством с улыбкой до ушей стоит Гена. Чуть ссутулившись и уперши
руки в бока, в одних велотрусах, небритый, с волосатой грудью и волосатыми
ногами. Первая ассоциация: "Во блин! Натуральная стоянка доисторического
человека. Троглодит, добывший огонь". Похожая мысль, судя по всему, у
Маслова, он комментирует вслух: "Поздний недолит, кембриковый
период".
Сильный встречный ветер и жгучее солнце отняли у нас много сил. Уже с утра Владимир Петрович почувствовал себя плохо. Теперь же, едва влез на скалу и добрался до мягкого мха, тут же упал на него и немедленно захрапел. Я на ватных ногах топаю к дороге. Там недалеко я приметил омуток в текущем с мустатунтурских скал ручье. Скидываю одежду и с большим удовольствием плюхаюсь в воду. Про себя отмечаю: "Такой вот северный поход. До того ни в одном из походов я не купался больше, чем здесь, за Полярным кругом".
Смыв в реке дорожную пыль и усталость, возвращаюсь к костру. Радостный Гена, пытается вскипятить чай, тот упорно не кипит. Рядом похрапывает Маслов. Остальные разбрелись. Присоединяюсь к Гене, но даже объединёнными усилиями победить костер не удаётся.
Возвращаются Витя с Таней, устроились на мху возле Петровича, делятся впечатлениями. Они решили в последний раз искупаться в море, пошли к заливу. Метров триста петляли среди округлых, зализанных водой и ветром скал и камней, обходя огромные заводи и прыгая через лужи. Наконец, обогнули очередную скалу и оказались на берегу. Быстро скинули с себя одежду и синхронно занырнули в бездну морскую. Тут же словно тысячи иголок вонзились в разгорячённые тела, перехватило дух. Вода оказалась здесь даже холоднее, чем на мысе Немецком. Яростно заработав руками и ногами проплыли метров пять и повернули к берегу в надежде побыстрее выбраться из неласковых волн. Не тут-то было. Каменная плита на берегу гладкая и скользкая, уцепиться не за что. К тому же глубоко, ноги дна не достают. Пришлось ещё метров десять плыть вдоль берега, прежде, чем нашли зацепы для рук и смогли выбраться наверх. Погрелись после прохладного купания на солнышке, полюбовались в последний раз морским пейзажем, поснимали на видеокамеру копавшихся в воде между камней птиц и пошли назад к костру.
Вернулась откуда-то Аня.
Объявила, что нашла место, где можно купаться голой. Мужики заинтересованно
подняли головы и приготовились слушать. Даже Маслов проснулся, но Аня место не
выдала. Только заинтриговала.
Вода всё не закипает. Приходится поработать чуть головой, применить знаменитый дедуктивный метод. Пришли к выводу, что огонь от котла банально сдувает сильный ветер, тут же сооружаем ветрозащиту из трапиков, и минут через десять наша сообразительность вознаграждается целым котлом горячего крепкого чая.
На перевал поднимаемся бодро. Восемь километров до верхней точки планировали пройти за два часа, прошли за час сорок. Уже знакомые картины меняются в обратном порядке, словно в пущенной задом наперед киноленте. Исчезает за горой море, остаются позади перевальные озера, трепещущие на ветру пушистые комочки горного хлопка. Три километра спуска, и поворот направо – дорога на Печенгу. По рассказам, дорогу эту построили во время войны немцы для того, чтобы с норвежской территории, через Киркинес и Печенгу по ближайшему пути снабжать свои войска, штурмующие полуостров Средний. Поэтому дорогу до сих пор называют немецкой.
Начало Немецкой дороги напоминает
въездную аллею, какими начинались усадьбы русских
помещиков. Как березовый "Прешпект" в Ясной Поляне. Идеально прямой
участок, вымощенный булыжником. Промежутки между камнями аккуратно засыпаны
песком и каменной крошкой. Прямо от обочины стоят вполне полноценные, высотой
три - четыре метра березки и рябинки, образуя живой коридор шириной метра три.
С правой, северной стороны высокая отвесная стена, защищающая этот участок от
холодных ветров с Ледовитого океана, а с юга склоны нагревает солнце, поэтому
деревьям здесь комфортно. Только сквозь стволы деревьев виднеются не заросшие
ряской прудики среди зарослей, не беседки с мостиками, а голубые озера, бурные
протоки, заваленные камнями горные склоны. Где-то внизу водопад. Его отсюда не
видно, но очень хорошо слышно.
Аллея заканчивается в самом начале крутого подъема. Песок, который когда-то лежал между камнями, смыло, и теперь дорога – плотно подогнанные камни с округлыми верхушками. Камни скользкие, приходится слезать с велосипедов и километра полтора толкать их в гору. Работа не из легких, и к вершине подъема вполне дозреваем до того, чтобы перекусить.
Здесь над дорогой, словно кепка-аэродром над усами удалого джигита, нависает большой ярко-красный плоский кусок гранита. Практически готовый стол. Пока Татьяна режет сало и разрывает на шесть кусочков противную на взгляд и ощупь, но приятную на вкус клейкую коричневую массу, бывшую когда-то сушеными финиками, остальные любуются окрестностями. "А что это за камень?" – спрашивает Витя.
Прямо перед нами на вершине горы
виднеется большой округлый валун. Классический сейд, каменный саамский бог.
Вполне логично, в краю камней и боги каменные. Пытаюсь вспомнить, что известно
о сейдах из первоисточников.
Сейды - древнесаамские культовые камни, по легендам, наделенные магическими силами: внутри сейда обитает дух, способный помогать шаману в камлании, дарующий удачу охотнику, возле некоторых сейдов сохранились приношения из рогов северных оленей. Кроме того, камень-сейд способен летать, в случае необходимости легко перелетает с места на место и т. д. Сейд обычно являлся объектом почитания всего селения и, по-видимому, был связан с почитанием предков-родоначальников.
Сейд не только требует уважения к себе, но и соблюдения известных правил в районе своего влияния, в особенности же поблизости, на виду. Соблюдение тишины, безусловное воздержание от ругани и даже шуток – повсеместно распространенные правила. Сейд, кроме того, любит подарки и пищу, любимую саамами. Взамен оказываемого внимания он загоняет в сети рыбу, помогает на охоте и выпасе оленей. Считается, что за невнимание, насмешки и грубость сейд жестоко наказывает виновных не только лишением промыслов, но также и болезнями и даже смертью.
Локализация культа сейдов - Скандинавия, Кольский полуостров; сохранность в пределах Русского Севера - вероятно, не менее нескольких сотен (а, скорее - тысяч); датировка их современной наукой - средневековье (вероятно, XI-XVI вв.). Однако, основываясь на последних открытиях, можно сделать вывод о гораздо более древнем возрасте культа сейдов и их более широком распространении. Сейды обнаружены также на Памире, Северном Урале, Карелии
Гена объяснений не слушает. С самого момента встречи с лица у него не сходит радостная улыбка, он как соскучившийся кот ластится ко всем подряд. Вот и со мной пытается заигрывать. Улыбаясь во весь рот спрашивает:
- Как дела, Мак-Грегор? – Что же, включаюсь в игру.
- Гена, моему имени приставка "Мак" неприменима. Разве ты не знаешь, что такую приставку
"Мак" имеют наркоманы, сидящие на опиумном маке.
- Да ладно! - не верит Невский, который
прислушивается к нашему разговору - А если, например, на героине, то как тогда?
- Ха! Витя хотел меня поймать, но вместо этого подыграл. Отвечаю:
- Естественно, "Герр"! Слышал,
наверное: герр Мюллер, герр Штирлиц. - Витя с сомнением хмыкает, но вопросов
больше не задает.
Поднимаемся еще чуть вверх,
восхищаясь мастерству немецко-фашистких строителей. Поперек довольно крутого
склона выложена узкая терраса из плотно подогнанных камней. Серой узкой лентой
по зелени мхов вьется плотно укатанная дорога без малейших признаков разрушения
или ремонта. Ехать по такой сплошное удовольствие, несмотря на то, что на
отдельных участках камни попадаются довольно крупные.
Подъем заканчивается, и мы въезжаем в небольшую, с полкилометра в диаметре, круглую впадину между горами. В центре овальной формы озеро, и к этому озеру коротким спуском слетает дорога. Справа высоко на склоне видно какое-то строение. То ли бывшее, то ли будущее – без окошек, без дверей, одни каменные стенки. Слева на вершине высокого обрыва виднеется очередной сейд. Лезу за фотоаппаратом. Только нажал на спуск, как позади раздается страшный крик: "А-а-а, паразиты!". Кричит Маслов. Разворачиваюсь, еду смотреть в чем дело. На дороге с двумя велосипедами стоит хохочущая Аня, к ней очень быстро бежит вниз по склону Петрович. При этом он машет руками со скоростью Великого Мастера кунг-фу из гонконгского боевика.
Подъезжаю, спрашиваю что произошло. Оказывается, Маслов узрел недалеко от дороги дырку в скале – вход в пещеру. Пошел на разведку и в темноте напоролся на осиное гнездо. Коренным обитателям пещеры нежданный гость не понравился, и они предъявили ему в доступной форме свои законные претензии на жилище.
Спускаемся к озеру и объезжаем его по кромке берега. Сразу за озером в начале крутого подъема перекресток. Влево через небольшой мостик уходит вверх по склону узкая дорога. Мы ожидаем перекресток, он есть на карте и про него говорил пограничник на Рыбачьем. Прямо должна быть дорога на погранзаставу, а налево - на Печенгу. Но нас мучают сомнения. Что-то здесь не так. Нет, по конструкции это вся та же дорога с аккуратно выложенными из хорошо пригнанных камней обочинами и засыпанным каменной крошкой полотном, но что-то всё же настораживает. Уж больно заросли мхом камни и больно высокая трава по обочинам. Достаем карту, крутим ее и так и этак, пытаясь сориентироваться на местности. Прошу командира достать компас, но Витя отвечает, что компас спрятан где-то глубоко в недрах рюкзака, что искать его слишком долго…
Наши прения прерывает появившийся со стороны Титовки УАЗик. Невский машет рукой водителю: "Стой!". Тот останавливается. Машина доверху набита военными и девочками. Внутри гремит музыка, раздается девичий смех и визги. Пассажирская дверь открывается, выходит геройского вида молодой старлей при полном параде. Китель с зелеными пограничными лычками притален до состояния корсета, на правом плече аксельбанты с кисточками, на груди крест, какая-то награда из новых.
- Здравствуйте, что у вас случилось?
- Скажите, как проехать на Печенегу? –
Проигранная шоколадка не пошла командиру на пользу. Из машины раздается дружное
ржание.
- Не на Печенегу, а на Печенгу. Вам нужно
проехать метров пятьсот дальше. Там перекресток. Прямо не нужно ехать, там
тупик. На Печенгу дорога налево.
- Молодец! - думаю – Не выдал военной
тайны. Только мы-то всё и так знаем, прямо - дорога на погранзаставу. Бойцы у
вас поразговорчивее будут. Повезло вам, однако, что мы не шпионы какие-нибудь.
Проезжаем положенное расстояние,
поворачиваем куда надо, поднимаемся на небольшой перевальчик, метров сто высоты
от уровня озера, а от уровня моря и все триста, останавливаемся, пораженные
красотой открывшейся панорамы. Отсюда, с высоты, горная страна просматривается
на десятки километров вперед. Величественные скалы, хаотические нагромождения
камней, манящие мягкостью зеленые моховые поляны, светлые пятна лишайников,
темные пятна зарослей карликовых деревьев, зеркальная гладь озер. И среди всего
этого полоса дороги, петляющей по склонам среди всего этого великолепия, и
скрывающейся где-то вдали в легкой вечерней дымке.
Почти не отрываясь от созерцания пейзажа слетаю к озеру Суормусъярви. Почти – потому что на дороге несколько серьезных промоин. Через промоины переброшены мостики, но очень уж экономно. Пара бревен по колее с одной стороны, еще пара с другой. Хорошо еще, если сверху на бревна брошены стальные рифленые листы, на большинстве и того нет. Того и гляди влетишь в яму.
У самого озера в зарослях мха горят ярко-оранжевые капли. Новые для нас ягоды. По виду напоминают перевернутую хвостиком вниз малину. Догадываюсь, что это морошка. Я наслышан про ее чудесный вкус и огромную полезность, но попробовать до сих пор не приходилось. Исправляю это досадное упущение, выбирая ягоды покраснее. Вкус кисло-сладкий, довольно приятный, но ничего особенного не нахожу и переключаюсь на чернику, которой тут тоже море.
Поглощение даров природы не
мешает мне любоваться красотой горного озера. Вспоминаю другие озера: Алаудины,
Куликалонскую гряду, Семь красавиц в Фанских горах. Те красавицы были южные,
знойные, с темными, по-восточному глубокими глазами, в вызывающих черно-красных
одеяниях горных склонов. Здешние красавицы ничуть не хуже. Только вот глаза их
по-северному светло-серые, с легким голубым отливом. И темно-зеленые, с
салатовым, одеяния смотрятся поскромнее. Южные красавицы будоражили, разгоняли
кровь, а от этих совсем по-домашнему веет спокойствием и умиротворенностью.
Что-то я отвлекся, а товарищей моих всё нет. И на часах уже одиннадцатый час вечера. "Хорошо бы заночевать здесь" – говорит мне моя эстетская натура – "Вон там, на берегу и площадка ровная, без камней, манит пышным зеленым ковром. А вот в этих кустиках на обочине и ветки сухие торчат. Жиденькие, конечно, да и тоненькие, но ничего, если не жировать, ужин приготовить вполне хватит".
Однако, где же все? Разворачиваюсь, еду назад. Вот, они, родимые, за поворотом пасутся в чернике всей компанией. Витя вытягивает из мха огромные подосиновики и укладывает в полиэтиленовый пакет.
- А чего вы всё чернику, да чернику
лопаете? – спрашиваю – Там впереди морошки полно.
- Где морошка? – встрепенулась Татьяна.
- Да вон там, по дороге пониже, на берегу
озера. - Татьяна вскакивает в седло и уезжает. За ней все остальные. Догоняю
Невского.
- Ну что, командир – говорю – Может здесь встанем?
- Нет – отвечает Витя – Мало проехали, едем дальше.
Чуть попаслись на морошке, поехали дальше. Попутно Аня прояснила одну немаловажную деталь. Оказывается, морошка, созревая, желтеет. А красная – это как раз неспелая. Век живи, век учись. Весь мой предыдущий жизненный опыт говорил о том, что ягоды, созревая, становятся желтыми, потом краснеют. А тут на тебе!
Объезжаем озеро, за ним дорога резко виляет вправо и начинается очередной крутой подъем. Дружной толпой топаем по камням, толкая рядом с собой велосипеды. Небо затянуло тучами и вместо белой ночи вокруг сейчас тусклый серый сумрак. В сумраке звучит странный звук. То ли высокий гудок, то ли низкий свист. Чистые, отчетливые свистки равной длительности, через равные промежутки времени. "Радиомаяк" – уверенно заявляет Петрович. У меня звуки также вызывают исключительно техногенные ассоциации, но откуда здесь взяться радиомаяку? Для кого он? Чем он питается, ведь на всей дороге мы только что на перевале встретили единственный стоящий столб линии электропередач, да и тот без проводов? Прямо Секретные материалы какие-то.
- Что, может сегодня поедем до Печенги? –
забрасывает удочку командир. - Пока погода хорошая. Часов до четырех утра едем,
а там отдохнем.
- Какой, мля, до четырех утра! – не
соглашается Маслов. – Я уже сейчас не вижу ничего. Становиться надо.
Решено. Спускаемся с перевала. Дорога широкой плавной дугой прочерчивает склоны лежащих вокруг озера Ларасъярви гор, слетая к самому берегу. Здесь между дорогой и озером заросшая мхом поляна шириной метров двадцать. Лучше места для стоянки не найти. "Здесь будет город заложен" – цитирую великого поэта, бросая велосипед на обочине. Только закладывать город пока некогда, мы с Аней дежурные. Беру котлы, иду к воде. У самого берега уступ высотой сантиметров шестьдесят-семьдесят, внизу между камней плещется вода. Не могу удержаться. Приседаю за уступом на корточки, сбрасываю одежду и не вставая, колобком скатываюсь в воду. Какой кайф! Хотя проехали сегодня немного, каких-то сорок четыре километра, но дорога расслабиться не давала. Прохладная вода вмиг смывает усталость, вылезаю на камни заново родившимся.
Город по-прежнему не заложен. Закладыватели разбрелись по окрестным ямам, лопают морошку. Бросаю котлы с водой, вливаюсь в общее занятие. Теперь, вооруженный знанием, выбираю ягоду пожелтее. Вкусно, хотя вкус несколько специфический. Зрелая морошка напоминает по вкусу слегка забродившее яблочное пюре для детского питания.
Однако пора подкрепиться чем-нибудь более солидным. Шарю по карликовым придорожным кустам, выискиваю сухие веточки. Кустов и так мало, рубить по живому жалко. "Я эта, тут дрова недалеко видел" – вмешивается в процесс Гена, берет велосипед и вскоре привозит невесть как оказавшийся здесь кусок елки и обломок от телеграфного столба, еще с изоляторами.
Как горит мох никто из нас не видел, и видеть особого желания не испытывает. Поэтому костер разводим прямо на дороге. Готовим ужин и поглядываем на небо. С запада, от Печенги ползут черные грозовые тучи. Полыхают зарницы. Подул холодный ветер и даже чуть покапал дождь. Дождь явился хорошим стимулом для расслабившейся группы заложить, таки, город. Палатки поставили очень быстро, покидали туда вещи, чтобы не намокли, спрятались сами. К счастью, дождь закончился быстро, хотя и успел намочить нас Аней, пока мы готовили ужин.
Предвестники погодных катаклизмов дали тему для очередной вечерней молитвы. И, как только все собрались за столом, я поднимаю кружку с заранее разведенным спиртом, брызгаю из нее в сторону надвигающейся грозы и провозглашаю: "О Зевс громовержец!" – Над сопками полыхнуло лиловым и внушительно громыхнуло. "Слышит! Cлышит!" – восторженно кричит Татьяна. По-моему, она вполне серьезно относится к моей шаманской деятельности. Продолжаю: "Мы слышим твои предупреждения неразумному командиру. Он обязательно исправится и возьмется за ум. С твоим сыном Нептуном у нас были хорошие отношения, прими же и ты нашу малую жертву и не остави нас милостию своей!"
Командир, однако, к серьезным вещам отнеся с прежним скептицизмом. И даже, когда Татьяна намекнула, что традиционную вечернюю молитву надо бы заснять на видеокамеру, он только презрительно хмыкнул: "Нечего, мол, всякие пьянки снимать, плохой пример для молодежи подавать".
|
|
|
