|
|
|
После вчерашнего утром встаем поздно. Всё еще прохладно, но дождя нет. На небе ни то ни се, какая-то дымка, туч нет, но и солнца не видно. После вчерашней командирской жертвы боги еще не приняли решения, совещаются.
Сижу в тамбуре палатки, пишу дневник, наблюдаю, как Гена рубит дрова. Недаром я его вчера Железным дровосеком представлял. Это же песня! Незабываемое зрелище. Сразу вспоминается много приятных вещей. Например, Челентано в фильме "Укрощение строптивого", сублимирующий с помощью топора и кучи дров сексуальное влечение к прекрасной героине Орнелы Мутти. Или анекдот:
Сидят в пивной лесорубы. Выпили,
захмелели, похваляются друг перед другом. Один говорит:
- Да я! Сломалась как-то бензопила, я по
сто кубометров за смену обычной ножовкой делал!
- Это что, вот я лобзиком сто
пятьдесят кубов спилил! – перебивает его другой
- Ребята, хвастать не буду – начинает
третий – "Валил я как-то лес в Сахаре…
- Ха! Ты ври, да не завирайся! Сахара –
пустыня, там леса нет! – радостно кричат его товарищи.
- Ну да. Теперь, конечно, нет!
Обычные люди поднимают топор чуть выше уровня лба и рубят движением предплечья. Гена, размахиваясь, отводит прямую руку далеко назад и вверх и рубит со всей дури, сплеча. Таким ударом точно попасть в намеченное место невозможно. Летят в разные стороны щепки, по лесу разносятся гулкие удары, а наш дровосек всё долбит и долбит, не зная устали, словно заяц-энерджайзер.
Когда ездили на Рыбачий, топор оставили Гене. Не знали, найдем ли там дрова и потому собирались пользоваться примусом. За два дня остро отточенный топор был доведен до состояния утюга. Дрова наш костровой рубил прямо на камнях, раз попадая по деревяшке, раз по камню. Тогда, осмотрев жизненно важный в походе инструмент, и увидев его состояние, я пришел в ужас. Небольшой острый участок остался только ближе к пятке, со стороны рукояти, и, чтобы сохранить хотя бы его, топор выдается Гене только под надзор Маслова.
Петрович быстро свыкся с ролью наставника. Они с Геной дежурные, и Маслов учит своего подопечного готовить: "Крупы меньше, мля! Еще, мля, меньше! Это что, мля, меньше? Это, мля, не меньше! Я щас, мля, покажу, как меньше! Вот, мля, меньше, а то не меньше!". Гене не нравится обилие в Вовиной речи слов-паразитов, предлагает сделку: "Эта… Давай, ты не будешь употреблять частицу "Мля", а я не буду стрелять сигареты".
К соглашению так и не пришли. На мой взгляд напрасно Гена прицепился к слову "мля". Нормальное деепричастие от глагола "млеть", то бишь: "Замирать, быть в томном состоянии от какого-нибудь переживания, волнения. М. от восторга" (словарь Ожегова). Восторга в последние дни было хоть отбавляй.
Еще один наставник есть в нашей группе. Витя учит Татьяну: " Ложечку вытри тряпочкой, положи в пакетик, убери в рюкзачок!". У командира очень характерная манера разговаривать. Если где-нибудь в трамвае вы услышите: "Достань из сумочки кошелечек, передай денежки на билетик", можете не сомневаться, перед вами Невский. Его любовь к уменьшительным суффиксам безгранична. Будь он руководителем не нашей скромной группы, а какой-нибудь громадины типа парохода "Титаник", он и тогда командовал примерно так: " Отдать якоречки, машинкам полный ходик, пароходик отправляется". Меня такая манера очень умиляет. Сразу вспоминается маленький гномик, который покупал на автозаправке капельку бензинчика, маленькую капельку маслица, а заправщики предлагали ему еще и в шинку пукнуть.
Гена, наконец, дорвался до костра и тут же щедро вываливает в костер всю кучу только что нарубленных дров. Пламя весело взмывает к небу. А тут, как на грех натянута веревка, на которой сушатся наши вещи. Все тут же бросают все дела и со страшными ругательствами бегут спасать из полымя свои носки со штанами. Кроме, конечно, меня. У меня сушится только чехол от велосипеда, который валялся в рюкзаке, не упакованный в полиэтиленовый пакет. А всё мокрое после вчерашнего я надел на себя. По опыту, это лучший способ сушки. Не прогорит, не покоробится, не сядет.
Татьяна всё утро ходит, переписывает продукты. Переписав, садится, что-то считает и прикидывает у себя в тетрадке. Наконец, подбивает бабки. Нужно ехать в Печенгу, кое-чего прикупить из съестного. Я тут же предлагаю свои услуги в качестве бодигарда - носильщика. У меня свои, шкурные интересы. Собираюсь позвонить домой и купить батарейки для фотоаппарата. "Ты эта, поищи спортивный магазин" – потихоньку шепчет мне Гена. – "Нужно звездочку на двадцать восемь купить, у меня вчера провернулась".
Витя отдает Татьяне свой велосипед. На Татьянином заднее колесо в жутком состоянии, нужен срочный ремонт. Вылезаем из кустов и летим вниз по великолепному асфальту к мосту. Перед мостом притормаживаю. Раздается дикий визг, от неожиданности чуть не выпрыгиваю из седла. Дико скрипят тормоза. Останавливаюсь и смотрю, в чем дело. Колодки стерлись до металла и теперь трут алюминием об обод. Пока было сыро, и колодки терлись по влажному ободу, было тихо. А сейчас, стоит нажать на ручку, тормоза ревут белугой. Еду поэтому очень осторожно, торможу пяткой об асфальт.
Печенга – военный городок. На въезде будка со скучающим часовым. Дальше серые корпуса хрущевок. По дорожке прогуливается пара молодых мамаш с колясками. Показывают нам, где магазин. К магазину нужно проехать по небольшой аллейке, здесь вторая будка и второй часовой.
Подъезжаем к одноэтажному зеленому зданию с надписью "Продукты". Татьяна идет на разведку, я стою, караулю технику. Тут же вокруг образуется небольшая толпа из мальчишек:
- Гля, велик крутой!
- Не, это не крутой.
- Ты что? Гля, сколько звездочек! А шины, гля какие шины!
- Не, ароматизаторов нету, мне с ароматизаторами нравятся.
Оставляю бестолковых пацанов, не отличающих амортизаторы от ароматизаторов. Отлавливаю какого-то дедулю и начинаю выпытывать у него координаты переговорного пункта. "Нету у нас никакого переговорного пункта" – отвечает дед – "Если позвонить нужно, иди в комендатуру, попроси дежурного, он тебе разрешит". "Только комендатуры мне не хватало, с моим-то полулиповым пропуском" – думаю про себя. – "Ладно, дедуль, а где батарейки у вас купить можно?" "А вот туда езжайте" машет рукой собеседник "Там за железной дорогой военторг".
За железной дорогой магазин в обычной хрущевке. Побогаче, чем первый, но батареек и там нету. Грузим рюкзак хлебом, пакетами с кефиром, колбасой и прочими вкусностями, едем домой. Из города отлично виден склон сопки, где стоит наш лагерь. Из леса поднимается длинный густой столб дыма. Великолепный ориентир! Очень удобно, не заблудишься.
На подъезде к лагерю перед нашими глазами предстает весьма красочная картина. На обочине дороги стоит Маслов без штанов, из-под длинной футболки торчат голые волосатые ноги в сапогах. В руке колесо от велосипеда. Рядом Невский в розовых капроновых брюках и легкомысленной шапчонке пытается остановить проезжающие автомобили. Те испуганно шарахаются в сторону, и, поддав газку, стараются побыстрее проехать загадочную парочку.
Подъезжаем, интересуюсь, в чем дело. "Ключ нужен, мля, на двадцать четыре" – отвечает Маслов - "Твой не держит ни фига". Ну конечно, я растачивал плоский ключ под гайку "Шимано" на заднем блоке звездочек. Для того, чтобы было легче точить, ключ отпустил. Расточил, а закалить обратно не успел. Думал в походе, на костре закалю, но всё какие-то другие дела находились.
Ключ на двадцать четыре всё же нашли. Остановилась "Волга". Хозяин, крепкий мужик, в сопровождении не менее крепкой супруги, не побоялся странных личностей на обочине. Звездочки свернули вмиг, и пошли менять спицы. Их побили немало. Только у Татьяны на заднем колесе поменяли девять штук. Меняет Гена, меняет Витя. У Ани, Маслова и меня всё в порядке. Мы втроем по разным причинам бережем велосипеды. У Маслова грыжа на заднем колесе, покрышка вот-вот разъедется. У меня велосипед не такой, как у других, если что поломается, запчастей для него не найдешь. Ну, а Аня бережет, потому что такой уж у нее характер.
Так проходит день. Мужики копаются в велосипедах, я вместе с ними. Поменял тормозные колодки. В запасе оказалась только одна пара, ставлю ее на заднее колесо. К счастью, колодки стерлись так, что из них можно подобрать более-менее работоспособную пару. Ставлю ее на спереди. Татьяна распределяет по рюкзакам продукты. Аня, по своему обыкновению, что-то штопает в сторонке. Периодически то один, то другой бросаем свои дела и бегаем к небольшому болоту чуть выше лагеря, у подножия сопки. Лакомимся черникой. Там же чахлый ручеек, где можно помыть замасленные после ремонта руки.
Пообедали. Еще побалдели. Наконец, в шестом часу вечера командир дает долгожданную команду:
- Собираемся. Гриш, куда нужно сегодня доехать?.
- Хорошо бы до Никеля.
- А доедем?
- Постараемся. Если вчера по камням в дождь сорок километров отмотали,
то сегодня по асфальту пятьдесят-то километров проедем.
Собираю вещи, гружу рюкзак на багажник, тащу готовый велосипед в кучу готовых к выезду машин. Осталось пристегнуть сверху трапик. Вот он, недалеко от костра лежит. Только наклонился и протянул руку к трапику, как над ухом бухнуло, словно из шампанского пробка вылетела. Что-то горячее ударило под правое ухо. Краем глаза вижу, как полетел пепел из костра. Хватаю трапик и, пригнувшись, делаю рывок к дальнему краю поляны. А в костре продолжает ухать и хлопать. Снимавшая с веревки у костра свои вещи Аня прыгает в сторону, очень грамотно залегает среди корней березы, к которой прислонен ее велосипед и оттуда отчаянно орет: "Дурак! Идиот! Кретин! Сволочь!".
Из кустов появляется улыбающийся Гена, и, судя по усилившейся Аниной ругани, все эпитеты предназначены для него. Когда костер равномерно разбросан по полянке, и всё успокаивается, провожу расследование. Выясняется, что вчера костровой собрал остатки принесенных Масловым патронов, каковых оказалось почти половина полиэтиленового пакета и теперь по дороге в туалет, никому ничего не сказав, бросил пакет в костер, и смылся. Хотел сделать нам сюрприз. Сюрприз удался. Изюминкой сюрприза стало то обстоятельство, что Гена не вытащил из патронов пули. Вчера у Маслова гильзы без пуль в костре просто пшикали, в худшем случае вылетая на полметра от костра от реактивной струи сгоревшего пороха. Забитые пулями патроны взрываются по-взрослому, и осколки от их летят в разные стороны на несколько метров.
Успокоив Аню, наконец, выезжаем на маршрут. На часах шесть вечера. За мостом поворачиваем налево, и город остается позади. Левым берегом реки Печенги едем на юг, в сторону города Заполярный. Вдруг хлопок – прокол у Маслова и шансы доехать сегодня до Никеля резко уменьшаются. А ведь хотели еще заехать в Заполярный, купить в местных магазинах то, что не купили в Печенге. Те же несчастные батарейки для фотоаппарата. Печать в маршрутку поставить. Аккумуляторы для камеры зарядить.
Решаем разделиться пополам. Командир с женщинами едет в Заполярный, мы с Геной и Масловым остаемся, ремонтируем колесо. Только встали, начали замерзать. На термометре всего плюс восемь и сильный ветер. Одеваемся потеплее. Хорошо, что рядом автобусная остановка. Прячемся за ней от ветра, снимаем колесо, задубевшими, негнущимися пальцами разбортовываем его. Через дыру в покрышке внутрь набился песок и мелкие камешки, которые протерли в камере дыру. Маслов, ругнувшись, начинает клеить камеру, а потом прилаживать внутрь покрышки очередной бандаж из куска автомобильной камеры. Моя помощь не требуется, пристраиваюсь рядом, продолжаю нагонять дневник, который не писался вначале по причине позавчерашнего дежурства, а потом из-за вчерашней непогоды. Гена пытается согреться стрельнутой неподалеку сигаретой.
Ремонт занял минут сорок. К этому времени вышло солнце, но теплее от этого не стало. Из распадка, по которому море Печенгой-губой далеко, километров на двадцать, заходит вглубь материка, выехали на оперативный простор. Любуемся открывающимися слева видами. Бурной Печенгой, закладывающей широкие петли далеко внизу, великолепным лесом вдоль высокого правого берега, стоящими над лесом сопками. Справа ничего не видно, всё закрывает стена деревьев.
Гена едет по своему обыкновению, то чуть отстанет, то умчится куда-то вперед, чтобы стрельнуть у случайного прохожего сигаретку и тайком от нас выкурить, стоя на обочине. Мы едем с Масловым и общаемся. Вообще, в последние дни мы часто оказываемся вместе. У нас оказалось много общих тем для разговоров. Мы оба выросли в деревне, работаем с одной и той же техникой. Только Петрович ее собирает и ремонтирует, а я ломаю. Даже манера говорить у нас одинаковая. И он и я говорим одинаково быстро и неразборчиво, слегка заикаясь. Из-за этого заикания меня в детстве даже водили к логопеду. Врач послушал, и сказал: "Ничего страшного. Быстро мыслит, речь за мыслью не поспевает". Маслов тоже мыслит быстро.
Сейчас наши быстрые мысли напряженно работают. Мы обсуждаем, отчего дорога такая странная, слева обочина обычная, шириной метр - полтора, зато справа, с нашей стороны метров пять. То ли асфальта не хватило, то ли запас под будущее расширение оставили. Ответ нашелся сам собой километров через десять. Весомый и зримый. Навстречу нам, грохоча гусеницами, выезжает из-за пригорка колонна БМП. Едет по этой самой широкой обочине, чтобы асфальт не портить. Машинки как на подбор. Правда, вместо пушек какие-то обрубки с дырками. Из люков торчат головы механиков-водителей, кое-где из башен смотрят командиры. И на каждой машине сверху на специальных держателях закреплено бревно. Бревна военные, строго по циркулю и линеечке, как и машины выкрашены в зеленый защитный цвет.
Больше всего нас заинтересовали эти самые бревна. Зачем они? Чтобы цепляться, когда лезешь наверх? Или, чтобы бойцы не падали, когда едут снаружи на броне? Или аварийный запас топлива? Потом подумали, вспомнили мостики на немецкой дороге и решили, что это, наверное, детали для мостика. Встретилась на пути колонны промоина, сняли с каждой машины по бревнышку, сложили аккуратно, вот и мостик получился. Переехали, бревна разобрали, едем дальше.
Тут наш костровой делает очередной рывок. Навстречу идет группа молодых людей. По виду – типичная банда. Все крепкие, как на подбор, коротко стриженые, ну и физиономии, конечно, соответствующие. Гена подъезжает к ним, останавливается, спрашивает какую-то ерунду, далеко ли до Заполярного, или что-то в этом роде. Мы по инерции проскакиваем чуть вперед. "Ну, мля, доостанавливается когда-нибудь!" - угрожающе произносит Петрович, оглядываясь назад. "Что там?" – спрашиваю – "Уже бьют, или только собираются?". "Пока собираются. Подождем, надо будет вернуться, подобрать, мля, что останется".
Против наших ожиданий Гена догоняет нас живой и невредимый. Попыхивая сигаретой проезжает мимо, ускоряется и уходит в точку далеко впереди.
Мы же с Масловым продолжаем размеренное движение под интересную беседу. Разговор на этот раз о возвышенном, причем в буквальном смысле: "Летательные тарелки, мля, разработали у нас, в КБ в Самаре" – рассказывает Петрович – "В Нижнем Новгороде на авиазаводе делают. Летают, мля, хорошо, только неэкономичные очень. Керосина много потребляют. Вот антигравитация, конечно, круче намного. Но там пока двигателя хорошего нет".
Перед Заполярным длиннющий подъем. На середине подъема перекресток – дорога в город. За перекрестком машина с отвалившимся колесом и финскими номерами. Пропахала длинную глубокую борозду по обочине, стоит буквально в сантиметрах от края двухметровой насыпи. Повезло. С поста ГИБДД у перекрестка сюда уже направляется патрульная машина.
По моим прикидкам у нас есть еще
минут двадцать-тридцать, пока у Невского зарядится камера. Можно не спешить,
ставлю самую легкую передачу и со скоростью загрузившегося пивом пенсионера
ползу в гору, поглядывая по сторонам. Вечер, низкое солнце уже окрасило
красноватым светом асфальт, стоящие по склону сопки корпуса жилых микрорайонов
Заполярного, и громадное дымное облако, испускаемое трубами
горнообогатительного комбината. Комбинат отделен от города полосой воды, то ли
озеро, то ли водохранилище. Сразу за комбинатом циклопических размеров отвалы,
также красно - кориченевые по случаю заката. Комбинат по обогащению
медно-никелевых руд, филиал аналогичного предприятия, расположенного в Никеле,
моложе меня, открыт в 1963 году. Но всего-то за сорок лет наворотили кучу
породы выше заводских труб, длиной в несколько километров.
Встреча с группой отрыва у нас назначена на последнем выезде из города на объездную дорогу. Мы едва успели подъехать к композиции, изображающей то ли пару плетеных снегоступов, то ли скрещенные теннисные ракетки, и тут же со стороны города появилась тройка велосипедистов с рюкзаками, словно в кустах сидели, и нас караулили. Командир доволен. В Заполярном не только зарядили камеру в подвернувшемся магазине, но и удалось вырезать из какой-то бумажки в диспетчерской такси печать с названием города. Просто поставить в маршрутку печать совершенно невозможно. Учреждения не работают во-первых по причине позднего времени, во-вторых из-за выходного дня.
За Заполярным несколько километров ровной дороги, а затем снова подъем, правда, не такой крутой, и не такой длинный, как перед городом. Вокруг красноватые скалы, на которых торчат сухие деревья. Не поймешь, то ли солнце выжгло, то ли мороз побил, то ли просто экологическая обстановка неблагоприятная. У подножия скал такая же засохшая рыжая трава. Да еще этот закат, даже свежая листва придорожных кустов не зеленая, а бурая. Словно мы не в Заполярье, а где-нибудь на Марсе.
На верхушках скал вдоль всей
дороги какие-то непонятные конструкции, похожие на щиты для снегозадержания,
некогда в изобилии стоявшие на российских полях. Почти на вершине подъема на
стенке выбито трехметровое каменное сердце. Неизвестный скульптор посвятил этот
монументальный барельеф некой Elja. Сердце покрашено
красной краской. Непонятно зачем, вокруг и так всё красное
По дороге проводим с командиром небольшое совещание. Время вечернее, обстановка в районе Никеля неясная. Отчеты о стоянках в районе города молчат, карта по этому вопросу также ничего хорошего не говорит. Поэтому решаем ехать до первого хорошего места и там вставать.
Место такое нашлось быстро. Подъем сменяется спуском, въезжаем в урочище с кисломолочным названием Пахта. Слетаем по длинному пологому спуску к небольшому мостику. Под мостиком шумит порожистая речка. Мы Петровичем идем на разведку направо, Витя с Татьяной налево от дороги.
Когда-то в этом месте была цивилизация. Об этом говорят останки фундамента, всё что осталось от некогда стоявшего здесь дома. Сейчас же всё заросло бурьяном и кустарником, и от цивилизации осталась лишь хорошо накатанная дорога, ведущая к берегу реки. В конце дороги на берегу реки хорошая площадка, покрытая зеленой травой. Отличное место для стоянки. Возвращаемся на шоссе, сообщаем результаты разведки командиру. Тот, однако, осмотрев площадку, заявил, что площадка не подходит. Слишком хорошо просматривается с шоссе, а по дороге может всякая шпана подъехать. С другой стороны есть место поспокойнее.
Мы с Петровичем не настаиваем и группа, съехав с шоссе, метров сто дружно пыхтит, таща велосипеды по рыхлым песчаным буграм. Если справа от дороги располагался один дом, то с этой был когда-то целый поселок. Теперь от поселка осталась свалка. Огромный песчаный пустырь, где торчат осколки многих фундаментов, а также разбросаны куски досок, различной длины и толщины проволока, обрезки стальных труб, фанерные щиты и еще много полезных вещей. Витя с Таней нашли даже свалку книг. Выбросили их недавно, книги в хорошем состоянии. Татьяна набрала книг о спортсменах, сказок. Витин выбор посерьезнее - толстенный том под названием "Последний штурм", история Берлинской операции 1945 года.
Еще вокруг валяются кучи цилиндрических камней. Это керны, свидетельство того, что когда-то здесь была буровая. Когда бурильная головка вгрызается в горные породы, она вырезает в них кольцеобразное отверстие. Продукты бурения вымываются водой, а внутри бура остается столбик породы - керн, который поднимают наверх и изучают.
Впрочем, может и не было здесь буровой, а просто сваливают отработанный материал другой скважины – знаменитой Кольской Сверхглубокой. Она здесь недалеко, километра четыре по прямой.
Кольская Сверхглубокая скважина, СГ-3, – одна из главных достопримечательностей области. Глубина ее – 12 262 м – до сих пор остается непревзойденной. Для бурения СГ в 1970 г. была создана специальная геологоразведочная экспедиция. Скважину и буровую вышку построили в 10 км от Заполярного, по соседству с озером с невыговариваемым названием Вильгискоддеоайвинъярви, в переводе с саамского "озеро у Волчьей горы". Место бурения выбрано неслучайно: Балтийский щит, на поверхность которого выходят древнейшие изверженные породы возрастом около 3 млрд. лет (при возрасте Земли около 4,5 млрд. лет). Бурение началось в мае 1970 г. Проходка до глубины 7263 м заняла 4 года. Ее вели серийной установкой, которую обычно используют при добыче нефти и газа. Далее потребовался почти годовой перерыв для монтажа специальной буровой установки "Уралмаш-15000". Именно с ее помощью велось дальнейшее бурение.
1983 год ознаменовался рекордом: глубина бурения превысила 12 км. Скважина стала глубочайшей выработкой в мире.
Это одна из немногих скважин, которую бурили не ради разведки или добычи полезных ископаемых, а с чисто научными целями: изучить древнейшие породы нашей планеты и идущие в них процессы. Кольская Сверхглубокая (государственный индекс – СГ-3) была не первой и не единственной в программе изучения глубинного строения Земли. Первая из сверхглубоких скважин в СССР – Аралсорская в Северном Казахстане – достигла 5600 м, Саатлинская на Кура-Араксинской низменности Азербайджана – 8200 м, Уренгойская в Западной Сибири – 7800 м. Были заложены еще несколько скважин: Криворожская, Уральская, Мурунтауская, Кубанская. Из зарубежных скважин три дошли до глубины от 9,1 до 9,6 км. Планировалось, что одна из них (в Германии) превзойдет Кольскую. Однако бурение на всех трех, так же как и на СГ, было прекращено из-за аварий. Сегодня на Кольской Сверхглубокой не ведут бурение, оно прекращено в 1992 г. В феврале 1995 г. СГ была переведена в режим глубинной геолаборатории.
Кольская Сверхглубокая, как и другие скважины, – отнюдь не прямое вертикальное отверстие от поверхности земли до забоя. Скважина пересекает наклонные пласты различной плотности. При этом она "извивается", потому что бур постоянно отклоняется в сторону менее прочных пород. При значительных отклонениях скважину пытаются "вернуть на место". Нередко случаются аварии с потерей бурового инструмента и части труб. После этого приходится делать новый ствол, отступив в сторону. Так, крупнейшая авария на Кольской Сверхглубокой произошла 27 сентября 1984 г.: в скважине остались 5 км труб. Это была "черная дата" в истории Сверхглубокой, когда пришлось начинать новый обходной ствол с глубины 7 км. Всего в скважине было пробурено 12 таких обходных стволов. Таким образом, скважина похожа на корневую систему гигантского растения. При этом ученые получили чрезвычайно ценную для науки объемную модель участка земной коры.
По научной значимости бурение сверхглубоких скважин не случайно сравнивают с космической экспедицией к другой планете. Образцы пород, извлеченные из земных недр, представляют не меньший интерес, чем, например, образцы лунного грунта. Так, исследования лунного грунта показали почти полную его идентичность породам, извлеченным из Кольской скважины с глубины около 3 км. Результаты бурения поставили много других вопросов. На 10-километровой глубине были обнаружены 14 видов микрофасилий – окаменевших остатков древних живых организмов. Эта находка означала, что сроки существования жизни на нашей планете – не 1,5, а 3 млрд лет. Во время бурения из глубин, где уже нет осадочных пород, появлялся метан. Так была поставлена под сомнение теория чисто биологического происхождения углеводородов. Скважина приподнесла также и практический подарок: на глубине 1,6–1,8 км были вскрыты промышленные медно-никелевые руды – обнаружен новый рудный горизонт.
На краю пустыря небольшая песчаная площадка, с трех сторон окруженная березовыми зарослями. Площадка заканчивается трехметровым обрывом, под ним болото, а за болотом шумит порогами речушка. Если верить карте, называется она Колосйоки, но карте доверия нет. Реки, ручьи и просто протоки между озерами образуют такую густую сеть, что непонятно, где сама река, а где ее притоки.
Маслов с сомнением поковырял мокрый песок сапогом: "Замерзнем, мля!". "А трапик у тебя для чего?" – отвечаю ему – "Люди на таких трапиках на ледниках спят и то не мерзнут". Петрович с сомнением хмыкает, но спорить не стал.
Натаскали досок. Нашли сваренные из полуторадюймовой трубы козлы, притащили в лагерь. Повесили на перекладину согнутые из толстой проволоки крюки, получилась отличная вешалка для котлов. Костер развели жаркий, чтобы согреться. После захода солнца по реке потянулось сырое облако тумана и здорово похолодало. Термометр показывает 2 градуса ниже нуля.
Насытившись и отогревшись, командир вдруг вспоминает, что он отец солдатам, и начинает нас по-отечески воспитывать: "Что я хочу сказать. Сегодня неправильно ехали. Растянулись по дороге. Вот ты, Гена, куда ты уехал? А если бы поломался кто, где бы мы тебя искали?". Блудный сын в ответ невинно улыбается. Он только что нашел для своей поясницы оптимальное положение, при котором она получает максимум теплового излучения от костра, а одежда при этом не дымится, и теперь ему на все проблемы начхать.
Спать снова ложимся около двух ночи.
|
|
|
