|
|
|
С утра ощущается какая-то расслабленность. Сбились у костра в кучку, греемся после ночного мороза. Впрочем, и утром не очень-то потеплело, на улице плюс 5 градусов и сильный ветер. Сижу на куче досок, приготовленных для костра, окоченелыми руками пишу дневник.
Завхоз выделяет дежурным продукты на завтрак:
- Так, Гена, у тебя батон?
- Нет, нету у меня батона.
- А куда же ты его дел? Тебе же везти отдали.
- Я его эта… съел.
- Как съел?
- Так… Есть сильно захотел, и съел.
- А что же мы на завтрак есть будем?
Гена под градом тут же обрушившейся на него со всех сторон критики только пожимает плечами, разводит руками, и смущенно улыбается. "Простите меня, люди" – говорит его вид. Большой ребенок, да и только. Как на такого ругаться? Поворчали на него для вида всей группой ползавтрака, и только.
После завтрака, несмотря на холод, сходил к реке, помылся. По берегу растет крупная черника, не удержался, немного попасся. Возвращаюсь в лагерь, когда все уже собираются. Аня ворчит себе под нос: "Собираться, собираться. Опять собираться. Каждое утро собираться". Устала, лицо опухшее. Похоже, плохо себя чувствует, но виду старается не подавать.
Ползем
в гору пять километров.
Хорошая разминочка с утра. Дорога идет вдоль склона горы. Справа от нас
широченная котловина, не похожая на те, что мы видели до сих пор. С
одной
стороны похоже на тундру: камни и мох. Но это не тундра, там и сям,
группами и
в одиночку по всей котловине разбросаны деревья. Перекрученные,
корявые, хилые,
но настоящие деревья. Подавляющее большинство из них березы. Северные
березы не
белые. Они цвета кофе с молоком. Там, где растут деревья, растет и
трава, и по
траве этой бродят местные жители с корзинами и шмыгалками – деревянными
совками
с гребенкой из проволоки. С помощью этого приспособления здесь собирают
ягоды.
Дополняют картину озера, озерки и лужи, без которых местные пейзажи уже не мыслятся. За котловиной в легкой дымке горы, покрытые пятнами леса. Через эти горы ветер гонит на нас из Норвегии бесчисленные тяжелые облака. С облаками смешивается дым от горнообогатительного комбината города Никель, хорошо заметный задолго до того, как покажется сам город.
Слева склоны сопок. Сыпучие, прорезанные многочисленными грунтовыми дорогами, утыканные разнообразными столбами. На некоторых вершинах видны громадные отвалы рудников.
Короткий спуск и снова в гору. На вершине горы перекресток. Прямо – объездная. Нам направо, по засыпанной какой-то черной гадостью дороге. Отсюда, с вершины, хорошо просматривается холмистая долина, на которой расположились два длиннющих озера, в средней части соединенных широкой протокой так, что получается как бы большая буква "Н". Ближнее к нам Куэтсъярв. Возле него на склоне горы расположился Никель. Километрах в трех за Куэтсъярвом озеро Сальмиярви, а дальше уже темнеет в дымке Норвегия.
Никеля отсюда еще не видно. Только торчат грязным трезубцем трубы комбината, и кажется, что дорога упирается прямо в них. Мчимся прямо туда, в серое дымное облако. В глаза летит какая-то гадость, в носоглотке стойкий вкус серы, словно мчимся мы прямо в ад.
К счастью, комбинат проезжаем быстро. В городе значительно легче, ветер сносит всю гадость в сторону от жилых домов. Справа от дороги небольшой сквер. Здесь останавливаемся и пытаемся составить план захвата города. Гена сразу же заявляет: "Я тут спросил, сказали, что недалеко магазин автозапчастей. Поеду туда, нужно резину купить". После чего исчезает в одной из боковых улиц. Татьяна ныряет в ближайшую аптеку, и возвращается оттуда с охапкой аскорбинки. Она потребляет ее в больших количествах.
Мне нужно покупать больше всех: Во-первых нужно решить проблему с шанцевым инструментом. Три предыдущих дня кашу и супчики я хлебал исключительно Татьяниной чайной ложкой. Во-вторых батарейки для фотоаппарата. В третьих фотопленка для Ани. Еще по мелочи – мыло, стиральный порошок (от носков и футболки уже начало попахивать). Ну, и конечно позвонить домой. Опросили прохожих, выяснили, где расположен почтамт, и что все требуемые предметы можно купить на центральном рынке.
Сидим, ждем Гену, его всё нет. Решили, что без толку теряем время. Нарисовали на засыпанной кирпичной крошкой дорожке сквера полутораметровую стрелу, направленную на почтамт, и крупно написали: "Тула – почта". Походили вокруг, убедились, что рисунок виден со всех сторон, и отбыли в указанном направлении.
У почтамта оставили Невского, который собрался поставить в маршрутку очередную печать. С ним остались Аня и Вова, не проявившие к шопингу интереса, а мы Таней едем на рынок. Я караулю велосипеды, Татьяна совершает рейд по торговым рядам. Потом меняемся ролями. Торговые ряды меня не сильно интересуют. Традиционные тряпки, сделанные в странах Дальнего и Ближнего Востоков. Захожу в опрятный торговый павильон. Первый этаж – мимо. Одни продукты. Поднимаюсь на второй. О чудо! Есть и посуда, и фотопленка, и батарейки. Нет одного – продавцов. Сегодня понедельник, и большинство ларьков и бутиков закрыты.
В унынии выхожу на улицу. Отлавливаю внушающего доверие мужика, спрашиваю, где в городе помимо базара продаются батарейки. "Да вот, туда, за рынок пройди, там магазины есть" – машет рукой мужик. Иду туда. Магазины действительно есть. Игрушки и канцтовары. Вконец отчаявшись, иду к Тане, но напоследок решаю заложить широкую дугу влево, и тут фортуна повернулась ко мне лицом. Набрел на большой универмаг, где купил всё, что нужно. Батарейки, правда, не те. Нужны алкалиновые, типа Дюраселла или Энерджайзера, они выдают больший ток и лучше подходят для фотоаппарата. В продаже только солевые, а их хватает кадров на 15-20, да и то в экономном режиме, не имея даже возможности проконтролировать снятое на экране. Зато купил сразу четыре комплекта.
Возвращаемся к почтамту с чувством глубокого удовлетворения. Гены всё еще нет. Иду звонить. Аня остается с велосипедами, остальные едут за продуктами.
Подхожу к прилавку заплатить за талончик, и забываю про всё на свете. За прилавком сидит истинный гений чистой красоты. Клавдия Шифер и Синдия Кроуфорд – жалкие клуши по сравнению с этой скромной служащей российской почты. Типичная северянка, высокая, тонкая. Кожа светлая, с легким румянцем, кажется, светится изнутри. На округлом лице глаза цвета северного неба. Светлые, слегка вьющиеся волосы. Стою в очереди, пялюсь на девушку во все глаза. Жаль, что нет Гены. Он, конечно же, оценил бы эту красу.
Кому-то нужно снять копию с документа. Девушка встала, прошла к ксероксу, продемонстрировав всем длинные стройные ноги и очаровательную попку, обтянутую джинсами. Походка такая, что все топ-модели от зависти перевешались бы на собственных колготках, увидев это чудо. "Нет" – думаю – "Всё же хорошо, что Гены нет. Зачем пугать небесное созданье!".
Заплатил созданью полтинник (звонки по телефону здесь по предоплате, разницу за недоговоренное возвращают после разговора). Прошел в кабинку. Тула ответила сразу. Дома жена. Обрадовалась, услышав мой голос. Больше недели от нас не было никаких вестей. В Туле прошли дожди, жара спала. Брат жены пошел в отпуск, из Архангельска поехал на родину, в Курскую область. Там они обычно стоят на реке Свапе, с женой и детьми. Вместе с ними там же друг шурина из Москвы, тоже с семьей. Приглашают нас присоединиться. Нужно бы съездить, как вернемся из похода. Компания хорошая.
Едем с Аней по улице Гвардейской, центральной улице Никеля. Высматриваем велосипеды с рюкзаками. Вот они, стоят, прислоненные к осветительному столбу. Гены всё еще нет.
- Где Гена? – спрашиваю Маслова.
- Не знаю, не появлялся.
- Как не появлялся? Надо же искать!
Разворачиваюсь, еду назад. Единственное место, которое может быть известно Гене – это почтамт. Ловить его нужно именно там. Назад ехать гораздо труднее. Улица Гвардейская на трех километрах длины спускается с трехсотметровой высоты почти на уровень моря. До сих пор мы спускались вместе с улицей, а назад ехать в гору.
К счастью, ждать долго не пришлось. Едва я остановился у почтамта, откуда-то сбоку выезжает Гена. На лице растерянно-испуганное выражение, видно, что отчаялся нас искать. Увидел меня и так обрадовался, что у меня язык не поднялся его ругать. Спросил только:
- Ты где был?
- Я эта… вас искал. В автомагазине покрышек не было, я в
другой поехал. Вернулся в сквер, а там никого нету. Ну, я и поехал
искать. Сейчас с рынка еду.
- А что же ты, не видел наш знак? Мы тебе в сквере стрелу нарисовали.
- Нет, стрелы никакой не видел.
Не заметить стрелу, на мой взгляд, мог только слепой. Ну да ладно, слава богу, что хоть нашелся. Воссоединяемся с группой. Таня стоит с пакетом, полным всякой вкуснятины. Гроздь бананов, мягкие, свежие булки. Сверху три литровых пакета купленного по спецзаказу Ани кефира марки Хатона с завлекательной надписью на боку: "Полезно, на вкус чудесно".
"У
кого-нибудь есть место в
рюкзаке обед положить?" – спрашивает завхоз. "Эта… давай ко мне"
– Гена полон энтузиазма. Сует пакет под клапан рюкзака, сверху
прижимает
стропой. Больше в городе делать нечего, и мы организованной толпой
катим к
выезду.
Отличная дорога идёт берегом озера Куэтсъявр. По песчаному берегу бродят чайки. Слева заболоченная, заросшая камышом и кустарником пойма реки Шуонийоки. Там, где река впадает в озеро, мост. За мостом перекресток. Прямо – Норвегия. До нее по прямой километра три. В голове вертится песенка:
Норвегия, Норвегия, холодная страна
Кому нужна Норвегия? Она нам не нужна!
Норвежские красотки похожи на селедки,
А нам селедка не нужна!
Нам нужно налево, почти строго на юг. Сегодня заканчивается первый этап нашего путешествия, мы прошли тундру, к вечеру выйдем из участка лесотундры. Впереди ждет тайга, где на неведомых дорожках следы невиданных зверей, где без окон, без дверей бродят избушки на курьих ножках и разговорчивые цепные коты. Больше всего, конечно, хочется увидеть сидящую на ветвях русалку, и совсем не хочется встречаться с вонючим лешим.
Подъем, не крутой, но постоянный, начался от самого перекрестка. Через километр отличный свежий асфальт заканчивается, и начинается пыльная и мягкая песчаная дорога. В виде дополнительного бонуса дорога профилирована в форме стиральной доски. Сразу сникает Аня. Ее велосипед с трубкой на переднем колесе хорош на шоссе, но совершенно не годится для езды по песку. К тому же она еще с утра чувствует себя неважно. Скорость резко падает. Зато манит вперед предчувствие близкого скорого обеда. До запланированной остановки у водопада на реке Шуонийоки остается километра три.
Группа постепенно отрывается, я остаюсь с Аней, чтобы оказать хотя бы моральную поддержку. Плетемся, как черепахи мимо каких-то песчаных карьеров. Местность напоминает окрестности Тулы – широкие луга, перелески по буграм и оврагам. И Никельский комбинат дымит, словно какой-нибудь Тулачермет. Только вот холмы на горизонте явно повыше будут.
Наконец, впереди слева слышим шум воды. Перед мостом влево от дороги опушкой соснового леса побежал целый пучок дорог, дорожек и просто тропок. Среди них одна, на которой видны свежие следы велосипедных колес. Сворачиваем на нее, проезжаем метров полтораста, и оказываемся на небольшой полянке, с трех сторон окруженной деревьями, четвертая круто обрывается к реке. Река в этом месте спокойна и величава, но где-то слева совсем близко ревет водопад. На полянке чистенько, зато все окружающие кусты засыпаны пустыми бутылками, пакетами и прочим мусором.
Посреди поляны вкопан деревянный стол с лавками. У стола с лицами государственных обвинителей на процессе врагов народа стоят Таня и Витя. На лавке сидят улыбающийся Маслов и Гена с опущенной головой, поднятыми плечами и поджатым хвостом. Интересуюсь:
- Что случилось?
- Вот, посмотрите! – Татьяна сует мне
пакет с обедом. Там какая-то каша из бананов, кефира и белого хлеба.
- Прелестный йогурт. Некоторым нравится.
- Какой йогурт! Что за человек! Ничего доверить нельзя!
- А! А я всё видел! – ехидно вступает в
разговор Владимир Петрович. – Я сзади ехал, ждал, пока всё вывалится.
Ведь
говорил ему у магазина: "Не суй под резинку, положи в рюкзак!". Не
послушал, мля, сам теперь виноват.
- Ну ладно – говорю – Там еще много кефира осталось. Хватит на всех.
- Нет – виновато отзывается Гена – я кефир не хочу.
Не хочет, так не хочет.
Уговаривать не стали. Помыли то, что осталось от бананов, оказалось,
что это
еще вполне можно есть. Порезали колбаску, сыр, и чудно перекусили в
цивильных
условиях. На десерт пошли смотреть водопад. Гена так расстроен
случившимся, что
даже отказался от экскурсии. Сидит на лавке, дымит сигаретой (в Никеле
купил,
надоело стрелять), вместо кефира глотает холодный утренний чай из
фляжки.
Переживает.
По крутому склону, цепляясь за корни деревьев, спускаемся к подножию водопада. Водопад красив. Мощная струя у нашего берега падает с пятиметровой высоты. Еще в верхней части она разбивается на поток брызг и пены, и всё это падает к подножию, словно струя в громадном автомате по продаже газировки. Чуть дальше еще три струи послабее. Все вместе по объему процентов двадцать от большой.
Метрах в тридцати ниже по реке небольшой островок. Прикидываю, что оттуда открывается самый красивый вид на водопад. Перепрыгиваю по камням неширокую протоку, констатирую, что мои предположения соответствуют действительности. Достаю фотоаппарат, и, пытаясь переорать шум, уговариваю остальных попозировать на фоне падающей воды.
Едем дальше. Дорога такая же
тяжелая. Попадаются следы войны. Правда, в отличие от Рыбачьего и
Мустатунтури
здесь следы войны холодной. Стоят на обочинах ДОТы с направленными в
сторону
Норвегии амбразурами. Полуразваленные, но вполне боеспособные. Стоит,
стоит еще
на запасном пути наш бронепоезд.
Гена всё еще переживает. Молчит, не слышно даже обычных разговоров. Потом, наверное, стало жалко себя, впал в сентиментальность. Начал рассказывать мне про некую Ульяну, студентку из Екатеринбурга, с которой познакомился в водном походе по Приуралью. Как жарко парил он ее в местной бане.
Начавшийся от Куэтсъявра подъем всё не прекращается. Расслабились лишь в паре мест на коротких спусках, да на полуторакилометровом спуске к озеру Шуонияур, на котором разом растеряли почти половину набранной высоты. А потом, ведь, снова набирать нужно. Ждем не дождемся, когда же кончится это безобразие. Устала даже несгибаемая Таня. Обычно она живо интересуется маршрутом, подъезжает, спрашивает, где мы находимся, названия рек, озер. А тут замолчала надолго.
Дорога идет взлетами – ступеньками, вызывая у меня в памяти известную некогда композицию группы "Stairway to heaven" (Лестница в небо), старый хит от группы "Led Zeppelin”. Едем рядом с Витей, и на каждый новый взлет командир с надеждой говорит: "Ну всё, конец подъема". Въезжаем, дальше полста метров ровной дороги, потом новый подъем. Витя: "Ну, теперь точно всё". И т.д. и т.п. Для разнообразия предлагаю на каждый взлет заключать пари, последний он или нет.
Над нами зависает облако. На фоне
затянутого тучами темно-серого неба отчетливо просматриваются мощное
туловище,
широко распростертые крылья, повернутая в нашу сторону голова с хищно
раскрытым
клювом. Чуть слева от дороги над нами парит громадный белый орел. Как
штатный
шаман группы размышляю, что сие явление обозначает, кто его на нас
наслал, и
какие последствия для нас оно может иметь. Но не прихожу ни к чему
определенному. Наверное, стаж шаманский маловат.
Наконец, после двадцати километров порядком надоевшего подъема, вершина. Бросаем велосипеды на обочине, ждем Маслова и Аню. Они сильно отстали. Прикинул, получается, что успеваю перебрать педаль. Туда, судя по всему, попал песок, и второй день она заметно поскрипывает. Закончил, вылезаю из кювета. Витя замечает в мой адрес: "Что же ты, Григорий, весь авторитет растерял". Придирчиво оглядываю себя со всех сторон. Да, действительно, живот куда-то делся. То-то я гляжу аэродинамика у меня ухудшилась.
Чем дальше к югу, тем выше деревья, тем гуще и обширнее леса. Подъем сменился обычной пересеченкой, где после подъема можно чуть расслабиться и отдохнуть на спуске. У поселка Приречный начинается асфальт. Живет ли кто в поселке или нет, мы так и не выяснили. С дороги видны какие-то полуразвалившиеся строения, но людей не видно. Впрочем, возможно, что местные жители просто спят, времени почти десять часов вечера.
За Приречным песчаные горы,
поросшие соснами. Вспомнился Байкал. Несколько раз останавливаемся,
ищем место
для ночлега. Наконец, слева от дороги посередине живописного озера
замечаем
островок. К острову от шоссе идет дамба. Мы с Масловым съездили на
разведку и
нашли, что лучше места для стоянки не найти.
В центре острова то ли разрушенный, то ли недостроенный железобетонный колодец. К колодцу по дамбе ведет трубопровод. Очевидно, какой-то водозабор. Сам островок круглый, метров двадцати в диаметре, судя по всему искусственный, насыпан из камней. Сверху камни засыпаны песком, его еще не успели до конца разровнять, посередине острова высится песчаная куча. По окружности молодые березки с соснами, под ними кое-где пучки травы.
Самый большой плюс – мало мошки. Место открытое, ее просто сдувает ветром. По сравнению с материком, куда ходим за дровами и по прочим нуждам, сущий рай. В то же время растущие по окружности деревья внутренность острова от ветра защищают, впрочем сейчас это не актуально по причине отсутствия последнего. И фантастический пейзаж вокруг – зеркально гладкая поверхность озера с полосой леса по кромке воды, отсветы заката в промежутках между тяжелыми серыми тучами, повторенные дважды – один раз в небе, второй раз на поверхности озера, и традиционная, до звона в ушах, северная тишина.
Таня с Витей затеяли купание и стирку. А вот с Аней творится что-то неладное. Обычно она никогда не пропускает возможности заняться водными процедурами. А сегодня она лишь вяло поплескалась водичкой, порезала закуску к ужину, и, не дожидаясь супа и чая, завалилась под березовым кустом, накрывшись спальником и полиэтиленом. Суп готов, и я пошел пригласить Аню на ужин, но она отказалась. Слабым голосом пробурчала только из под спальника, чтобы ей оставили ее порцию.
Ужин решил совместить с важным мероприятием – вводом в эксплуатацию моей новой ложки. Провожу по этому поводу небольшой молебен: "Да укрепи Господи мою ложку, дабы не было ей сносу во веки вечные. Освещается ложка сия кроплением огненной воды, во имя отца и сына и святого духа". Татьяне такая молитва не понравилось, фыркает осуждающе: "Святотатство".
Аня всё лежит под своим кустом. Толкаю ее в плечо: "Ань, пойдем в палатку". Но она лишь что-то мычит из под спальника. В мычании улавливаю нотки отрицания, поэтому настаивать не стал, оставляю ей тарелку с супом, кружку с порцией водки, и иду в палатку.
|
|
|
