|
|
|
Утром слышим, как отправляется рабочий поезд. Нам про него рассказал вчера сторож. Но поезд только до двадцать пятого километра, нас не устроит. За завтраком совещание, что делать дальше. Вчера наш козырь не сыграл, вместо того, чтобы выиграть двое суток, проиграли еще одни. Поход нужно закончить не позже 23-го числа, чтобы 25-го быть уже в Туле. Гене нужно на биржу, а я, кровь из носу, обещал жене, что приеду не позже 25-го, чтобы успеть хотя бы на пару дней смотаться в Курскую область, где на отличном песчаном пляже на берегу чистейшей речки Свапы, ждет нас брат жены Михаил со всем своим семейством. Ждать они не будут, 30-го на работу, а им еще до Архангельска ехать.
Поэтому сразу предлагаю возвращаться в Оленегорск своим ходом, там сесть на поезд, и домой. В принципе, все задачи похода выполнены. Посмотрели и тундру, и тайгу, в горы слазили. В Хибинах ничего принципиально нового уже не увидим. Но такой вариант категорически не устраивает командира:
- А как отчитываться будем? У нас тогда пятерка не получится. – Витя
профессионал, и от туристской квалификации непосредственно зависит его оклад.
- Отчитаемся как-нибудь. Сочиним, припишем, из старых отчетов что-нибудь возьмем.
- А фотографии в отчет? А печати в маршрутку? – спорим еще некоторое
время, но тут мне в голову приходит новый вариант.
- Хорошо. Сегодня домой не едем. Уезжаем
двадцать третьего. В запасе у нас еще два с половиной дня. Снимаем в Ревде
"Газель", едем до Оленегорска, садимся на поезд, в Апатитах выходим,
и своим ходом на Кировск. Становимся где-нибудь за Кировском, а завтра налегке
объезжаем перевалы, фотографируемся, ставим все нужные печати, и послезавтра со
спокойной совестью едем домой.
Такой вариант устраивает всех. Хотя до Гены так и не дошло, и он обращается ко мне: "Ладно, а мне-то куда ехать?" "С нами едешь, с нами" – пытаюсь втолковать ему, но говорю, похоже в пустоту, Гена весь погружен в какие-то свои, одному ему ведомые мысли.
Татьяна одевает Лаву ошейник, цепляет поводок. Едем в Ревду на автовокзал. Автобуса нет, стоят таксисты - две вазовских десятки и микроавтобус Тоёта. Подходим к водителю Тоёты, худощавому мужику с глумливым лицом, с которого не сходит широкая улыбка, обнажающая желтые прокуренные зубы, спрашиваем:
- До Оленегорска подвезете?
- Подвез бы, да не я в очереди первый.
Вон, если те не против – и кивает в сторону легковушек. Их водители, брезгливо
осмотрев велосипеды с рюкзаками, мотают головами, они не против, пачкать машины
неохота.
- Сколько стоить будет? – интересуется Витя.
- Вас шестеро? По полтораста рубликов возьму.
- С нами еще собака – напоминает Таня.
- А собака-то вам зачем? Еда на черный день, когда продукты кончатся?
- Нет, вы что – обижается Таня – это член команды, он у нас на довольствии стоит.
- От житуха! – радостно кричит водитель –
Вы лучше меня возьмите, я тоже лаяться умею. – Непрерывно болтая и балагуря
распахивает заднюю дверь микроавтобуса. Внутри только один ряд пассажирских
кресел, вся задняя часть пустая. – Давай, грузи свои велосипеды. Вы откуда к
нам-то приехали?
- На Сейдозере были, сейчас возвращаемся.
- На Сейде? С велосипедами? Ну чудаки! Хотя
я видел таких чудаков. Недавно один тут сидел, напильником звездочки ровнял,
группу свою ждал. Тоже с Сейды с велосипедами шли, из Москвы ребята.
- Эта… А мне куда ехать? – вмешивается в разговор Гена.
- С нами поедешь, с на-ми! – ментроским
тоном пытается убедить непонятливого товарища Маслов.
Забиваем грузовой отсек велосипедами, в оставшуюся щель запихиваем рюкзаки. Остается еще немного места. Втискиваюсь туда сам, усаживаюсь на рюкзаках. В автобусе четыре пассажирских места позади водителя, пятое рядом с ним. Шестой лишний, приходится ехать в качестве груза. Остальные располагаются на пассажирских местах. Собака укладывается под ноги между сидений, машина трогается.
"Эх! Будешь ты стрелком-радистом, а в душе пилот. Будешь ты летать со свистом задом наперед" – вспоминаю песню из старого фильма, всматриваясь в заднее стекло Тоёты. Там улетает вдаль дорога, исчезает в дымке рассеченная узкой щелью громада Ловозерских тундр. Стекло покрывается каплями дождя, и в мозгу возникает другая песня, из другого старого фильма. "Покроется небо, дождинками звезд" – звучит в черепной коробке голос Анны Герман.
Впереди водитель не замолкает ни на минуту. Прислушиваюсь к разговору: "Едут в поезде еврей и хохол. Пришло время обеда. Хохол достает вареную картошечку, соленые огурчики, пирожки домашние, копченое сало, головку лука, четвертинку горилки. А еврей достал одну селедку. Хохол начал над ним смеяться, а еврей говорит:
- Я всегда селедку ем, там йод и фосфор, хорошо на мозги действуют,
поэтому я такой умный. - Хохлу стало завидно, тоже поумнеть захотелось.
- Слушай, давай меняться едой, ты мне
селедку, а я тебе всё свое отдам. - Еврей согласился, поменялись. Тяпнул еврей
горилки, огурчиком похрустел, картошку лопает, салом с луком закусывает. А
хохол попробовал селедку, сидит, смотрит на еврея и говорит:
- Слушай, по-моему ты меня надул.
- Вот видишь – отвечает еврей – Совсем немного съел, а уже поумнел.
После анекдотов разговор плавно перетекает к потерявшемуся на Сейде туристу, как нужно вести себя при встрече с медведем. Аня рассказывает, как ее отец в тайге столкнулся со зверем нос к носу, не стал суетиться, убегать, а просто остановился и смотрел на него. И тот развернулся и ушел. Водитель согласен с Аней, что пугаться и суетиться не нужно. Я бы тоже мог поделиться своим способом, но помалкиваю. Уж я-то хорошо знаю, что при встрече с медведем нужно просто пососать ему лапу, и медведь обязательно заснет.
А в голове гремят уже большие симфонические оркестры и целый ансамбль Советской армии имени Александрова громогласно тянет: "Мы э-э-эхо-о-о! Мы э-э-эхо-о-о! Мы ве-е-ечное эхо друг дру-у-уга!"
Заложив напоследок лихой вираж, Тоёта останавливается у небесно-голубого здания Оленегоского железнодорожного вокзала. Выгружаемся, заходим внутрь. Вокруг сияющая чистота и запах хлорки. Ставим велосипеды в уголке, чтобы не мешали. И, только собрались заняться делами, выяснить расписание поездов и где можно пообедать, появляется дежурная по станции: "Зачем с велосипедами в здании вокзала? Кто разрешил? Нельзя с велосипедами! Только помыли, а они тут грязи натащили!" Невский пытается было спорить, но я пресекаю его попытку. К чему эти ненужные споры? Дождь кончился, что внутри стоять, что снаружи, разницы никакой. А эта Клеопатра местного разлива еще милицию вызовет. Выкатываю свой, и попросил выкатить остальных. Дежурная еще долго бегает туда-сюда, долго ворчит, в конце концов притаскивает откуда-то уборщицу с ведром воды в одной руке и шваброй с пачкой хлорки в другой. Перемывают после нас весь вокзал.
А на улице хорошо. Вдоль всего перрона висит спелая черемуха. Прогуливаемся с Петровичем туда-сюда, едим черные терпкие ягоды. На языке полузабытый вкус из детства, когда забирались на соседское дерево, и полдня просиживали там, килограммами поглощая вот такую же вкуснятину. На обоих нападает приступ ностальгии, долго травим друг другу байки своих далеких мальчишеских лет.
Татьяна изучила все многочисленные плакаты и стенды, висящие на стенах вокзала. Нашла, наконец, то, что искала. Оказывается, чтобы провести в поезде собаку, нужна справка от ветеринара и билет за провоз двадцати килограммов груза.
Посмотрели расписание. Ближайший поезд, Мурманск-Симферополь, отправится на Апаптиты только в без пяти пять вечера. Но нам порекомендовали другой, которого в расписании нет. В половине четвертого в Апатиты идет рабочий поезд. Вон он стоит в тупике. Локомотив, плацкартный вагон и открытая платформа. Сходили, посмотрели на него вблизи. Пока всё глухо закрыто, ни внутри ни снаружи не видно ни одной живой души.
После трех часов поезд оживает. Вначале приходят машинист с помощником, прогревают дизель. Потом проводники. В половине четвертого состав медленно подползает к перрону. Пассажиров мало. Кроме нас еще человек десять. Грузимся в вагон. Велосипеды, чтобы не разбирать, бросаем на платформу, стягиваем, на всякий случай тросом. Билеты продают прямо в поезде. Подошел проводник, содрал с нас по 32 рубля 80 копеек и еще 50 рублей за велосипеды. Собаку везут бесплатно.
Поезд не спеша катит вдоль озера Имандра. Останавливается на полустанках, и тогда кто-то из нас бежит в задний тамбур, чтобы через окно, всё в каплях дождя, присматривать за имуществом на платформе. В движении вряд ли кто стащит, а вот на стоянках могут. В вагоне тепло. Впервые за последние дни отогрелись. А когда поужинали, и вовсе повеселели. Сейчас идет дружеская пикировка на тему: "Кто же тащит коллектив назад?"
Я сижу, смотрю в окно. Где-то здесь бежал по шпалам, разбивая в кровь ноги грубыми военными башмаками –"гадами" Виктор Конецкий, будущий писатель-маринист, а тогда курсант военно-морского училища. На перегоне между двумя станциями у него выпала из вагона винтовка. Время было суровое, пятьдесят первый год, и за утерю оружия светил трибунал. Но у него был замечательный командир, полковник Соколов, который не побоялся взять на себя ответственность и разрешил пареньку отправиться на поиски. Потом был хэппи-энд, винтовка нашлась, Конецкий отделался двумя неделями гауптвахты. А мы теперь можем наслаждаться замечательными историями, полными ироничной философии, светлой грусти, и неподражаемого, заставляющего хохотать до колик, юмора.
Виктор Викторович, как и я сейчас, любовался красотами имандровских пейзажей: "И такой сногсшибательный закат над Имандрой: склоны гор алые, ели на их фоне черные, возле полотна по склонам насыпи цветут лиловые пышные цветы, между прибрежными валунами вода нежная, и каждое самое легкое облачко отражается в темнеющем штилевом зеркале озера. А тебя овевает ветерок, пахнущий елями, соснами и близкой свободой". Сейчас, конечно, штилем не пахнет, а вместо легких облачков мощный ветер тягает тяжеленные сине-черные тучи, и вода между валунами отнюдь не нежная. Периодически между тучами показывается вечернее солнце, и тогда склоны гор окрашиваются в тот же алый цвет, а вокруг темных туч вспыхивают яркие ореолы. Зато ели и лиловые цветы в ассортименте. Вон они, сплошной полосой идут вдоль полотна.
"Озеро Имандра" то же самое, что и "масло масляное". Словом "Имандра" саамы называли большие озера ледникового происхождения, с извилистой береговой линией, множеством островков и заливов. Вон они, островки, большие и маленькие, плоские и холмистые мелькают за окнами. А длинные заливы, по-местному губы, на противоположном от нас берегу уходят на многие километры от озера, туда, где виднеются громады Мончетундры и Чунатундры. Само озеро тоже длинное, больше ста километров. Мы уже приехали, а озеро, вильнув, уходит далеко на запад цепочкой соединенных проливами таких же имандр.
В Апатитах делать особо нечего. Узнаем расписание поездов московского направления, выясняем, как проехать на Кировск. Объезжаем город по окружной дороге. Справа остаются серые кварталы стандартных хрущевок, а слева, над полосой построек явно промышленного назначения, возвышаются округлые вершины Хибин. Поворачиваем налево, и по прямому, как стрела, шоссе летим пологими спусками прямо к горам. Вокруг сплошные линии электропередач, трубопроводы, заборы, бетонные корпуса с торчащими трубами. В общем, типичная промзона.
Через три километра кольцевая развязка. Гена, разогнавшись, летит прямо, туда, где виднеются корпуса комбината по переработке апаптитовых и нефелиновых руд в минеральные удобрения. Нам нужно направо, но на наши дружные крики Гена не реагирует, и быстро превращается в точку. "Куда он поехал?" – волнуется командир – "Нужно ехать его догонять, сказать, чтобы возвращался". "Да ну его!" – отвечаю в сердцах – "Надоело уже. Постоянно одно и то же. Пусть сам выкручивается. Дорогу до станции найдет, а не найдет, так местные жители через службы "02" или "03" ему помогут.
Витя всё же остается ждать беглеца, а мы переваливаем через перегиб дороги, и словно из душной комнаты попадаем на свежий воздух. Техногенные пейзажи остались позади, а перед нами просторная долина. Слева пойма реки Белой, за которой совсем близко, всего в паре километров встают темно-зеленые склоны Хибин. На вершинах сплошной пеленой лежат тучи. Справа тоже холмы, но эти холмы не идут ни в какое сравнение с Хибинами, всего-то метров сто над дорогой. По заросшим отличным елово-березовым лесом склонам этих холмов идет высококлассное шоссе. Гладкое, без единой ямки. С четкой разметкой, широкими обочинами и стальными отбойниками вдоль всей трассы. Говорят, этой дорогой из апатитского аэропорта "Хибины" на расположенные возле Кировска горнолыжные трассы ездят покататься на лыжах всякие высокопоставленные особы, вплоть до президента Российской Федерации В.В.Путина.
Вон она там, где две обочины
шоссе сходятся в одну точку, относительно узкая, километра два шириной, щель с
почти отвесными краями высотой около семисот метров. Там, в этой щели и лежит
город Кировск. Его не видно до самого последнего момента, когда за развилкой на
Ревду и указателем: "Горнолыжная трасса" шоссе делает широкий
поворот налево. И вот тут впереди, на вершине громадного каменного вала,
перегораживающего ущелье стометровой высоты плотиной, встают белые корпуса
городских домов.
Кировск основан в 1929 году, когда экспедиции под руководством академика Ферсмана открыли в Хибинах крупнейшее в мире месторождение апатитов – главного сырья для производства фосфорных удобрений. Удобрения молодой стране Советов нужны были, как воздух, и вскоре в самое сердце Хибинских тундр, на берега озера Вудъявр (Черное озеро) начали прибывать комсомольцы-добровольцы, щедро разбавленные раскулаченными кулаками и прочими деклассироваными элементами. Всего за два года в суровых северных условиях была построена первая обогатительная фабрика, и рабочий поселок Хибиногорск. После убийства Кирова в 1934 году поселок был переименован. Сергей Миронович, как руководитель Ленинградской области, в составе которой был тогда Кольский полуостров, сыграл немалую роль в развитии города. Разрастаясь, город постепенно перетек на нынешнее место, а там, где у самого первого рудника был поселок Хибиногорск, сейчас один из микрорайонов города.
Подъем к городу очень крутой. Чтобы уменьшить крутизну, дорогу проложили не напрямую, а наискосок, от правого нижнего к левому верхнему углу склона. Поднимаемся в город. Впечатление такое, что дорога упирается прямо в отвесную серую стену горы Вудъяврчорр. Однако, не дойдя до стены нескольких десятков метров, улица делает резкий поворот вправо. Здесь внутри петли продуктовый магазин, куда с ходу устремляется завхоз в сопровождении Вити и Ани. А мы с Петровичем отлавливаем местного жителя и пытаемся узнать у него, где поблизости можно постоять пару дней с палатками.
Мужик оказался очень дружелюбным. Выяснив, кто мы и откуда, он долго рассыпался в любезностях, попутно сообщив нам, что ехать нам нужно на Малый Вудъявр:
- Мы там отдыхаем, и вы замечательно отдохнете. Там никто вас не побеспокоит.
- А как проехать туда? – интересуемся мы.
- Это вам по главной дороге до моста, а там налево, на мост, а дальше прямо.
- Что вы говорите, мужчина – прерывает
его проходящая мимо дама с сумками – Мост на ремонте. Им нужно вокруг, через
Олимпийский – и они начинают спорить, где же нам лучше ехать.
- Ладно-ладно – успокаиваю их. – Мы сможем и по ремонтирующемуся мосту,
и вообще без моста проехать. Скажите, где ближе. - Ближе через мост.
Благодарим наших гидов, дожидаемся завхоза с командой, едем на озеро.
Едем по Кировску, словно путешественники во времени. Там, откуда мы въехали, застройка вполне современная. Продвигаемся вглубь Хибин, как бы возвращаемся назад во времени. Проехали полосу хрущевок, пошли монументальные сталинские дома. Общее впечатление – городок уютный. Чистый, много зелени. Вот нужный перекресток. Поворачиваем налево, проезжаем над какими-то заборами, складами, железнодорожными ветками минуем перегороженный рогатками мост и слетаем вниз, прямо на берег озера Большой Вудъявр. Озеро, вопреки названию, не черное, а, скорее, сероватое. Отсюда хорошо видно, что Кировск стоит на огромной морене, скопище натасканных ледником камней, перегородившей ущелье высокой плотиной. А выше плотины и образовалось озеро.
Вдруг раздается хлопок, и Витин велосипед стучит по асфальту голым ободом. Протерлась покрышка, нужен ремонт. Смеркается, и искать место для лагеря в темноте не хочется. Оставляем с командиром механика, завхоза и собаку, едем дальше втроем. Метрах в двадцати выше над нами идет параллельное шоссе. Очевидно, вышеупомянутое Олимпийское. Тихо радуюсь про себя, что хоть туда не нужно было в гору лезть, благодаря тому, что проехали через мост.
Миновали озеро, дальше промзона. Заправка, автохозяйство, какие-то газовые службы. Выше рудники, там белеют наполовину срытые склоны гор. И сплошные развилки, развилки. Куда ехать непонятно. В поисках дороги пытаемся сунуться на заправку – всё закрыто. Стучим в двери автохозяйства, может сторож выйдет, тоже бесполезно. Машем руками, пытаясь остановить редкие вечерние легковушки. Забыли, что самые аккуратные в России водители еще и самые осторожные. Не остановился ни один.
Вдруг, на очередной развилке, откуда-то сбоку выезжает дедушка на байке.
- А! – произносит он, едва нас увидев. – На слет? Там ваших много. Катаются.
- На какой слет? – удивляюсь я – Мы вообще-то здесь в первый раз, и про слет
никакой не знаем.
Из дальнейшего разговора выясняется, что едет дедушка с Малого Вудъявра, там какой-то спортивно-туристический фестиваль, соревнования, концерт и тому подобное. Дедушке там не понравилось и он уехал.
Если бы не современный велосипед, наш собеседник был бы вылитой копией тульского велосипедиста, известного среди любителей под кличкой "Трианон". Кличку свою он получил, посмотрев сериал про шпионов "ТАСС уполномочен заявить", и при обсуждении неосторожно заявив: "Вообще у нас, шпионов принято…". Если кто-то увидит на тульских дорогах велосипедиста в сапогах, телогрейке, на велосипеде "Салют" с радиоприемником на руле, и постоянно что-то умножающего в уме (велосчетчик от другого велосипеда, и на каждом километре дает двести метров погрешности), передавайте ему привет. Мужик он не злой, хотя и со странностями.
Пытаемся разговорить дедушку, но он куда-то спешит. Махнул рукой: "Вон профилакторий, до него доедете, и дальше прямо", сел на велосипед, и моментально исчез. Нам нужно как-то пометить поворот, чтобы отставшие его не проехали. Традиционного материала для изготовления указателей, иван-чая, здесь почему-то нет. Подобранные на обочине камни мелковаты, выложенный из них указатель можно просто не заметить. Пытаемся рисовать ими стрелки на асфальте, но это не известняк, и не мрамор. Мы, было, загрустили, зачесали в затылках, и этот нехитрый способ стимулирования умственной деятельности сработал. Набрали на обочинах всякого мусора – пустых пластиковых бутылок, жестянок из под пива, пакетов от чипсов и т.п., и соорудили отличный дорожный указатель.
Дорога идет чуть вниз, к небольшой речушке Лопарской, а оттуда начинается длинный подъем, в конце которого маячат белые корпуса профилактория. Слева длинный забор крашеный зеленой краской, за ним какие-то домики, растительность. При виде забора в голове начинает всплывать какие-то ассоциации, но пока вхолостую. Проезжаем профилакторий. Асфальт заканчивается, дальше в лес уходит плотно укатанная грунтовка. Подъем становится круче, но его осталось совсем немного. Сверху видно, что мы въехали на самый верх заросшей лесом моренной гряды. На такой же расположен Кировск, только та раза в два шире и раз в пять выше.
Широкая грейдерная, хорошо прикатанная дорога спускается по склону гряды в округлую, очень уютную долину, всю заросшую карликовым лесом. Прямо перед нами огромным треугольным зубом встает ребро хребта Пачвумчорр. У его подножия развилка. Направо дорога на перевал Кукисвумчорр. Мы туда поедем завтра, а пока нам прямо. Пока выкладываем с Аней на всякий случай традиционную стрелку из травы, Гена, издалека почуяв сладкий вкус халявных сигарет, уже рвет в сторону фестивального лагеря, дорога к которому промаркирована полиэтиленовыми лентами. Гену догонять не стали. На ближайшем же ответвлении от основной дороги свернули на звук водопада и оказались на берегу озера.
Здесь тишь да гладь, да божья
благодать. Никаких следов ни фестиваля, ни отдыхающих, несмотря на то, что сегодня
вечер субботы. Только на берегу стоит одинокая черная БМВ с наглухо
тонированными стеклами. Из открытой водительской двери бухает музыка. Подъезжаю
на всякий случай уточнить, это уже Вудъявр, или какое другое озеро. (На карте
рядом с Вудъявром еще пара небольших голубых пятен, а оценить размер водной
поверхности с нашей точки невозможно).
Водитель, парень лет двадцати пяти, по виду типичный браток весь в цепях и распальцовках оказался человеком разговорчивым. Парой мощных глотков высосал остатки пива из жестянки и произнес длинный, лихо закрученный монолог, который в двух словах можно свести к окончанию старого одесского анекдота: "Купи себе петуха, разбей ему башку, достань мозги и пудри их сколько хочешь, а мне пудрить не надо. Ты стоишь на Дерибасовской". Однако до последней фразы он дойти не успел. Его, засмеявшись, прервал менее разговорчивый, но более доброжелательный корешок, сидевший на месте пассажира: "Вудъявр это, Вудъявр. Не парьтесь, пацаны!".
Аня придирчиво выбирает площадку под лагерь. Выбор большой. Но одна слишком открытая, на другой автомобильная колея посередине. Наконец, нашлась полянка, полностью соответствующая высоким эстетическим запросам Ани. На опушке березовой рощи, если можно назвать рощей заросли деревьев, самое высокое из которых не превосходит двух метров, а самое толстое чуть толще большого пальца. За прибрежными кустами полоса прозрачной воды, каждый камешек на дне видно. Мы находимся у самого краешка озера, поэтому полоса воды неширокая, метров семьдесят. Дальше круто вверх уходит густо заросший лесом горный склон. Склон южный, солнечный, и деревья там покрупнее, чем на нашем берегу.
Что находится дальше и выше не видно, всё вокруг затянуто облаками. Они, кажется, висят над самой головой, словно потолки в квартирах хрущевско-брежневской застройки. Можно подпрыгнуть и зачерпнуть рукой кусочек белого и пушистого. Стены горных склонов задрапированы теми же облаками, и всё это создает ощущение домашнего уюта.
Откуда-то сверху, дымя сигаретой, появляется Гена. Посмотрел, как мы с Аней пытаемся набрать на костер дров, сухих прутиков не толще карандаша, да и те еще поискать надо. Спросил, почему мы на слет не поехали, потом сказал: "Я сейчас", и вскоре притащил откуда-то пару полутораметровых деревянных брусков: "На фестивале позаимствовал".
Из сумерек и облаков прибегает Лав, за ним подъезжают остальные. Поставили палатки, поужинали. Гена пытается организовать поход в фестивальный лагерь на дискотеку, но поддержки его идея не получила. К тому же пошел дождь, и все расползлись по палаткам.
|
|
|
