|
|
|
Утро встречает нас традиционными в последние дни росой, сыростью и прохладой. Грузим в рюкзаки мокрые палатки, надеваем влажную одежду, и едем на вокзал. Тут уже собирается народ в ожидании поезда. А вскоре приходит и он, голубой красавец с самолетными сиденьями, буфетом, баром, висящими под потолками телевизорами и вежливыми проводниками в каждом вагоне. Забиваем один из тамбуров рюкзаками и велосипедами, устраиваемся поудобнее на мягких креслах.
Поезд трогается, экраны телевизоров оживают, и под красивые байкальские виды экскурсовод обрушивает на наши головы кучу полезной информации. Начинает с поселка Култук, первого населенного пункта на нашем пути. Собственно, Кругобайкальская железная дорога начинается именно здесь. А еще Култук, находящийся в самой западной точке озера (и само название "Култук" на тюркском наречии означает "угол") - крупный культурный центр. В древности здесь, на мысе Шаманском, который буряты называют Айха-Шулун (Страшный камень), проводились шаманские обряды. А теперь здесь проводятся не менее важные мероприятия - ежегодные рок-фестивали. Поначалу прогрессивные, а в последнее время все более превращающиеся в обычные праздники пьянки и наркоты.
У Култука новая дорога уходит
влево, в горы, а мы поворачиваем направо и въезжаем на красивейшую из железных
дорог мира. И не только красивейшую. Нет в мире другой дороги, столь насыщенной
различными инженерными сооружениями. На 84 километрах от Култука до станции
Байкал их 424 штуки. Одних тоннелей здесь 39 штук, и их общая длина почти 9
километров. Плюс полсотни мостов и галерей.
Дорога была последним звеном Транссибирской магистрали, построенной по приказу Александра Третьего в конце девятнадцатого – начале двадцатого века. Несмотря на сложность рельефа, построили ее всего за два года, с 1902 по 1904. Такой скорости удалось достигнуть благодаря тому, что дорога везде шла по берегам Ангары и Байкала, и была возможность забросить бригады строителей, материалы и оборудование сразу во много мест с помощью пароходов.
Из пароходов выделялись два ледокола: Байкал и Ангара. Оба были изготовлены в Англии. В Сибирь их привезли в разобранном виде, собрали и спустили на воду недалеко от поселка Листвянка. Первый из них считался по своим размерам и грузоподъемности вторым в мире. Двойной корпус из лучшей мартеновской стали легко ломал двухметровый лед, а на палубе длиной с футбольное поле свободно умещался железнодорожный состав из 25 вагонов вместе с грузом и паровозом. Пока не закончили дорогу, составы через озеро переправлялись именно таким способом. Способ был, правда не единственный, и иногда вагоны перекатывали по рельсам, уложенным прямо на лед.
Ангару недавно
восстановили, теперь там музей. Ее мы видели на стоянке у берега микрорайона
Солнечный в Иркутске. А вот Байкалу повезло меньше. В 1918-м его расстреляли
из пушек белочехи, и теперь он лежит на дне недалеко от станции
Мысовая в городе Бабушкин.
Но вернемся к дороге. На ее строительство не жалели денег. В среднем один километр обходился в полтора раза дороже, чем обычный километр Транссиба, а всего было затрачено 59 миллионов царских рублей золотом. На строительстве не жалели людей. Только по официальным данным здесь погибло 292 человека, еще столько же примерно было незарегистрированных смертей. Национальный состав был самый разнообразный. На равнинных участках работали ссыльные поляки, пленные китайцы и японцы. Вольнонаемные итальянцы и албанцы строили подпорные стенки для защиты дороги от оползней и камнепадов. По скалам лазили специальные бригады скалолазов, обрушивая взрывами ненадежные камни, а внутри скал также гремели взрывы, и бригады взрывников, пробивающие тоннели, ежедневно углублялись в горные породы примерно на полметра.
В общем, картина впечатляющая.
Жаль только, что прослужила дорога совсем недолго, всего пятьдесят лет, после
чего, как было написано выше, полдороги затопили водой Иркутского
водохранилища, а из второй половины сделали заповедник, памятник самой себе.
В Култуке в наш вагон села еще парочка велотуристов, грязноватых, лохматых, и, судя по всему иностранцев. Проводница тут же попыталась продать им билеты по установленному тарифу в сто двадцать рублей, но те оказались к поездке подготовленными, и упорно не хотели платить больше тридцати, очевидно, цены "Мотани". Пришлось проводнице привести парочку охранников с квадратными челюстями, шеями раза в полтора толще головы, и примерно такими же бицепсами. Охранники не слова не знали на иностранных языках, но их русский иностранцы почему-то поняли быстрее, чем английский бортпроводницы, и сразу же заплатили требуемую сумму.
Скандальчик ненадолго отвлек наше
внимание, и, посмотрев в окно, мы обнаружили, что давно уже едем по знаменитой
дороге. Поезд медленно катит по вырубленному в скале уступу. Слева скала так
близко, что, кажется, вытянешь из окна руку - коснешься каменной стенки. По
стенкам и крыше вагона хлещут ветки берез, каким-то чудом уцепившихся корнями
за камни. Слева, метрах в пятнадцати, узкая полоса галечных пляжей. Вдоль
берега идет небольшая отмель, шириной метров десять – двадцать, которая резко
обрывается вниз, в глубину за двадцатиметровой границей. На камнях дремлют
выводки уток. Мы их будим, и они, ошалев от неожиданности, глиссерами уносятся
подальше от берега.
Дремлют не только утки. Кажется, дремлет сам Байкал, укрывшись лоскутным одеялом облаков, сползающим на прибрежные сопки. Над зеркальной поверхностью воды висит легкая дымка, и кажется, что сейчас сумерки, хотя время близится к полудню. На площадках вдоль воды дремлют палатки с дремлющими туристами. Дремлют у берега вагончики астрофизической лаборатории. Эти дремлют до зимы. Тогда их вывезут на середину озера, туда, где поглубже, пробурят во льду проруби, и опустят на дно ловушки, которыми будут ловить неуловимые нейтрино.
А поезд то ныряет в тоннели, то
зависает над водой на узких высоких мостиках. Перед тоннелями тепловоз
предупредительно гудит, разгоняя с рельс тех туристов, которые уже успели
пробудиться, и теперь бродят вдоль дороги туда-сюда.
Окружающие пейзажи великолепны. Все, имеющие фотоаппаратуру уже повскакивали со свих мест, роняя на пол занавески, открыли окна, и выставили туда объективы своих камер. Мирная электричка сразу приобрела вид бронепоезда, решившего заняться фотоохотой.
А экскурсовод продолжает поливать нас общеизвестными, известными, и малоизвестными фактами. Байкал – крупнейшая в мире кладовая пресной воды, здесь примерно пятая часть всех ее запасов, если не считать ледников Антарктиды. Байкал превосходит объемом все пять Великих американских озер вместе взятых. Воды здесь больше даже чем в Балтийском море. Причем воды высочайшего качества, какого нет больше нигде в мире. Байкал – единственный открытый водоем, откуда разливается питьевая вода без всякой обработки. Чистоту воды обеспечивают два фактора: во-первых особые рачки – эпишура, которые питаясь примесями, за год трижды пропускают через себя верхний пятидесятиметровый слой воды, тем самым очищая его. Второй фактор – глубина, достигающая 1637 метров. Из-за большой глубины вертикальный водообмен происходит очень медленно, и капля воды, попав на поверхность озера, в отдельных местах достигает дна только через двести с лишним лет. За это время она успевает отстояться до чистоты необыкновенной. И самую чистую, лечебную воду, которую сразу разливают в бутылки, качают с глубины в четыреста метров.
Глубина озера обусловлена
гигантским разломом в земной коре. Обычные озера живут 10-15 тысяч лет,
постепенно заполняясь осадками и исчезая с лица Земли. Возраст Байкала
оценивается в 25 миллионов лет, и никаких признаков старения у озера не видно.
Более того, озеро сейчас еще и растет, края разлома расходятся, и берега
ежегодно отъезжают друг от друга на пару сантиметров. Некоторые полагают, что
Байкал не что иное, как зарождающийся океан. Что-то подобное случилось на Земле
давным-давно, когда раскололся континент Гондвана, и Америка отъехала от Европы
и Африки, а в месте разлома образовался Атлантический океан. Одним из признаков
движения геологических плит являются частые землетрясения. На Байкале в год
всего их фиксируется до трех тысяч. Случаются и сильные, в 9-10 баллов, за
последние тридцать лет их было шесть. А в 1862 году во время землетрясения ушло
на восемь метров под воду двести квадратных километров берега вместе со всеми
жителями. Образовавшийся залив так и назвали - залив Провал.
Первое упоминание об озере
встречается в древних китайских летописях, сделанных еще до Рождества
Христова. Жили здесь курумчинцы, которых исследователи считают киргизами.
Позже здесь появились вездесущие тюрки, и в результате смешения народностей
появилась новая – курыкане. Курыканская культура достигла приличного расцвета.
Они были земледельцами и скотоводами, имели письменность и умели обрабатывать
железо. Но примерно в десятом-двенадцатом веках на берега озера хлынули
монгольские орды, и попытались прогнать курыкан на север. Часть курыкан
прогнать удалось, и они расселились по тайге до самого Ледовитого океана,
положив начало нации эйвенков. Другая часть применила уже известную тактику, и
постепенно ассимилировалась с монголами, потихоньку формируя новую народность –
буряты. Монголы, однако, факт появления новой народности не признали, и до сих
пор называют бурятов северными монголами.
Озеро имело много названий, хотя
суть была одна и та же. Китайцы называли его Тенгис (не отсюда ли
произошло имя Чингиз-хана, напомню, что мать великого полководца родилась и
жила здесь, в Баргузинской долине). Монголы называли озеро
"Байгаал-далай", "Большой водоем". Эйвенки называли озеро
"Лама", "Большое озеро". С появлением русских за озером
закрепилось название Байкал . Полагают, что это искаженное тюркское
Бай-куль . По отдельности оба слова этого словосочетания хорошо
знакомы. "Бай" означает богатый. В советское время баи были главными
отрицательными героями в произведениях на темы классовой борьбы на Востоке. А
"куль", как известно, не что иное, как озеро (вспомним знаменитые
Иссык-куль, Искандер-куль).
Между тем поезд продолжал неспешное движение по красивейшей в мире дороге. Каждые два-три километра, в наиболее красивых местах остановка, и все выскакивают на несколько минут из вагонов, чтобы полюбоваться то на красивую скалу, то на живописную речку, то на подпорную стенку, построенную итальянцами и в итальянском же стиле, то на свежепостроенную пристань, куда недавно высаживался гостивший в Прибайкалье премьер-министр, то на новенькую турбазу с номерами по тридцать долларов за сутки. А я все время высматриваю тропу. Тропа вдоль дороги есть почти везде. Узкая, но хорошо натоптанная. Местами она изуродована ямами от вынутых из земли шпал, но, в общем, ехать на велосипеде можно практически везде. Я вспоминаю, что вчера Жигалов очень удивлялся, когда узнал, что мы едем по Кругобайкальской на поезде, когда у нас есть велосипеды. Сам он прошел дорогу пешком туда и обратно раз пять-шесть.
Примерно посередине дороги мыс
Половинный, через который пробит самый длинный на дороге тоннель, длиной
восемьсот с лишним метров. Про этот тоннель существует красивая, но грустная
легенда – быль. Постройкой тоннеля руководил молодой инженер, только что с
институтской скамьи. Это было его первое серьезное задание, и он очень
старался, волновался, боялся, что у него ничего не выйдет. Тоннель две бригады
пробивали с двух сторон, навстречу друг другу, больше года. Подошел расчетный
срок, но половинки тоннеля не сходились. Стали простукивать стенки, и
показалось, что стук из встречного забоя слышен где-то сбоку. Инженер не
выдержал груза ответственности и застрелился. Сейчас он похоронен на кладбище в
ближайшей деревне. А половинки сошлись через два дня после самоубийства.
Закончив эту душещипательную историю, экскурсовод предложил нам пройти тоннель пешком, и поезд остановился. Стоянка здесь аж час сорок минут, и место для нее выбрано крайне удачно. Прибрежные скалы прорезаны широкой падью, по которой из леса выбегает речка Большая Половинка. Пошумев по порогам, перед самым озером она успокаивается, и втекает в озеро тишайшей протокой, в зеркальной поверхности которой отражаются лес, сопки, и небольшая, десятка в полтора домов, деревенька.
Судя по всему, жители деревеньки поезд ждали. Тут же вокруг поезда забегали парни и девчата, предлагая рыбу. Стащили воду валявшиеся на берегу моторные лодки, и даже невесть откуда взявшийся здесь водный велосипед, и стали предлагать морские прогулки по очень уютной полукруглой бухте.
А мы чуть перекусили, лежа на
травке, и решили последовать рекомендации экскурсовода, прогуляться по самому
длинному на Байкале тоннелю. Внутри холодно, сыро и темно. Непривычная
обстановка, непривычное освещение не позволяют точно оценить расстояние.
Кажется, вот он, противоположный выход, рукой подать, ан нет, до него еще топать
и топать по крупной щебенке, местами влажной от стекающей по стенкам воды. В
конце концов способ определения расстояния предложил изобретательный, как
всегда, Туркин. Смотрим на оба выхода, четко прорисовывающихся яркими пятнами
на фоне общей темноты, приблизительно оцениваем отношение площадей пятен, и по
этому отношению определяем, какую часть пути уже прошли, и какую еще осталось
пройти.
Идти назад по темноте и сырости никому не хотелось, решили вернуться верхом, над тоннелем. Нашли тропу и полезли по крутому склону. Тропа некоторое время шла в нужном нам направлении, а потом вдруг начала круто заворачивать вправо, в сторону деревни. А времени у нас оставалось всего минут двадцать. Постояли, посомневались, почесали тремя пальцами мозги, и легкой рысью побежали назад, к тоннелю, чтобы вернуться знакомой дорогой.
За мысом Половинный экскурсия
практически закончилась. Нет, мы, конечно, еще пялились в окна, и на стоянках
бодро выскакивали из вагона, чтобы посмотреть на какой-нибудь туркомплекс или
выставку паровозов, но настроение уже было не то. Девяносто километров дороги
поезд идет десять часов, и мы банально устали. К тому же пошел дождь.
Экскурсовод вместо фильмов о флоре и фауне крутит Гарри Поттера и
бегает по поезду, предлагая всем по спекулятивным ценам кассеты и
компакт-диски с фильмами о Байкале. Чтобы немного развеяться, сходили в бар,
покушали сибирских пельменей, попили кофе. И остаток пути продремали в
ожидании, когда же все это кончится.
Наконец, станция Байкал и мы радостно выгружаем технику из тамбура. Нас уже ждет паром Бабушкин , который должен переправить всех желающих туристов через Ангару, в Листвянку. Подходят иностранцы – велотуристы. Они совершенно не понимают по-русски и просят показать им дорогу к парому. Завязывается оживленный разговор. Парни оказались из Испании. Один настоящий идальго. Жгучий брюнет с длинными развевающимися волосами, горящими черными глазами, пронизывающими человека насквозь и бурным испанским темпераментом. Второй на испанца не похож совершенно. Напоминает, скорее, финна. Высокий, рыжий и слегка флегматичный. Полтора месяца путешествовали по Монголии, покрыв за полтора месяца две с половиной тысячи километров. Теперь они едут в Иркутск, чтобы оттуда улететь на историческую родину.
Разговор продолжился уже на пароме. Испанцы немного посетовали на монгольские дороги – сплошные глина и камни. Спрашиваю, как на таких дорогах показала себя техника. Показывают на поломанный и заваренный багажник. Наперебой расхваливают передние вилки с амортизаторами, по их словам сильно помогают на неровностях.
Затем испанцы начинают делиться
впечатлениями от похода. В монгольских степях, оказывается, водятся стаи
велотуристов чуть ли не со всего мира. Встречаются и группы, и одиночки. И
опытные туристы, и полные чайники , вроде пары девчонок из Германии,
самостоятельно не способных даже накачать колесо, но тем не менее отважно
пустившихся в рискованное путешествие. Спрашиваем, как общались с монголами. К
удивлению, монголы большей частью понимают английский язык. В отличие от бурятов,
которые не то что на вопрос: "Where is the hotel?"
удивленно хлопают глазами, но и на русское слово хостиниса не
желают реагировать. Вообще, Бурятия, в отличие от Монголии, встретила их
неласково. Вчера парни звонили на родину, там жара за сорок градусов, а тут
термометр еле-еле через десятку перевалил, да еще и ветер холодный с дождем.
Стоило разговору зайти о погоде, я понял, что холодный ветер в затылок мне тоже не очень нравится, и полез в рюкзак за кепкой. Ее там не оказалось, и я вспомнил, что в последний раз видел ее в баре, когда ел пельмени. Как человек культурный, за едой я ее снял, и положил на полку у столика. Там она и осталась. В душе у меня тут же раздался плач Ярославны, не смолкавший до самого вечера. С нехитрым головным убором, сшитым в мастерских политеховской велосипедной секции, и подаренным мне Борей Мерцаловым, я почти сжился. Двадцать лет, начиная с кавказского похода 1983-го года, и до сего дня он сопровождал меня во всех походах, турпоездках, и просто на велопрогулках, и уже стал частью моего образа, как цилиндр Черчилля, котелок Чарли Чаплина или черная шляпа Михаила Боярского.
А испанцы уже интересовались, где на просторах СНГ самый что ни на есть лучший велотуристский район, и мы с ВК не сговариваясь хором отвечаем: "Фанские горы". "А где это?" – спросил брюнет. "Таджикистан" – ответили мы. "Муслимс?" поинтересовался брюнет, и на утвердительный ответ замахал руками и закричал: "Но! Но!". И хотя мы доказывали, что таджики народ добрый и гостеприимный, и чем дальше от крупных городов, тем лучше, ехать к мусульманам испанцы категорически отказались. "Тогда Карелия" - решили мы и стали расписывать прелести карельских озер, грибные и ягодные карельские леса. Парни, вроде заинтересовались, и спросили, где расположена Карелия. Мы объяснили. "Москитос? Но!" – закричал брюнет. Оказывается, комаров наши новые друзья не любят даже больше, чем мусульман. Тогда мы с ВК стали перебирать остальное. Кавказ? Не пойдет, обстановка сильно нестабильная. Крым? Район хороший, но по большому счету, велотуристу там развернуться негде. Урал? Те же москитос , да еще и радиоактивные свалки вдобавок. Сунешься по незнанию, и прощай здоровье. Дальний Восток? Испанцы поинтересовались состоянием дорог, но мы ответили, что дорог там пока не густо, и от Читы до Хабаровска сплошнаяя дорога есть только зимой, когда замерзают болта. В конце концов сошлись на нейтральном Алтае. Хотя там мы еще не были, но Алтай для нас был альтернативным вариантом, если бы не получилось с Прибайкальем, мы прочитали достаточно материалов по этому району и теперь дали испанцам достаточно квалифицированную справку.
И еще один разрез вызывал у
испанцев интерес. Как мы себе готовим пищу, с примусами али без? Я ответил, что
на костре. Они удивились. "Неужели каждый раз котлы отчищаете?".
Пришлось объяснить, что котлы мы отчищаем только изнутри. А толстый слой сажи
снаружи котлов не трогаем, так как он дольше сохраняет пищу горячей. Испанцам
такой рациональный подход понравился настолько, что они ржали до самого конца
рейса.
Из порта Байкал в Листвянку паром идет над истоком Ангары. Пытаемся разглядеть знаменитый Шаман-камень, именно тот, которым бросил папа – Байкал вслед своей гулящей дочке Ангаре, когда она понесла красавцу Енисею все богатство, натасканное папаше тремя сотнями сыновей – притоков. Возможно, когда-то камень производил впечатление, но сейчас разглядели его мы с большим трудом. Уровень Байкала чуть подняли с помощью плотины Иркутской ГЭС, и теперь от камня торчит лишь верхушка. Гораздо более впечатляют строения на берегу. Судя по всему, Листвянка играет в жизни Иркутска ту же роль, что дачные поселки в районе Рублевского шоссе в Москве. Вдоль дороги, идущей по берегу озера, выстроены шикарные особняки. Поскромнее, правда, чем Зимний, или там, Царскосельский дворцы, но все равно впечатляет.
Испанцы сошли на берег на первой же пристани и поехали искать гостиницу. Мы же дождались конечной станции, где пристают катера, идущие из Иркутска, и поехали, куда глаза глядят. А глядели они у нас строго на юго-восток, туда, где судя по карте, находится мыс Лиственничный и заканчивается поселок. Ехали мы ехали, пока не увидели большой плакат: Природный парк. Стоянка машин, установка палаток, разведение костров запрещены . Чуть выше плаката лесок, а в нем, как водится, стоят машины, палатки и дымят костры.
Встали и мы. Место хорошее, веселое. На весь лес гремит новейший шлягер: "Тыц-тыц-тыц. Во-во-вова чума! Во-во-вова чума! Чума! Чума!". Радуются оба наши Вовы. Особенно ВК, у которого "чума" – любимое ругательство еще со школьных лет. Скоро выявилось, правда, одно небольшое неудобство. С двух сторон лагерь ограничен жилыми домами, с третьей автодорога, а за ней озеро, и, наконец, с четвертой очень крутой склон сопки. И, как только кому-то приспичило сходить до ветру , выяснилось, что идти, собственно, некуда. Туркин полез, было, на сопку, но уединения там не нашел. Постоянно шастали то влюбленные парочки, то любознательные туристы, желающие обозреть Батюшку с высоты птичьего полета. Проблему, решили быстро. Понаблюдали за другими отдыхающими, и поняли, что вместо общественного туалета они используют стоящее неподалеку здание. Шикарный, но недостроенный четырехэтажный особняк, красующийся на высоком обрыве прямо над озером, был уже изрядно загажен, но, если постараться, можно было еще найти место, куда еще не ступала нога страждущего облегчения туриста.
Гена сразу же по прибытии проявляет беспокойство. Душа его уже в Иркутске, на улице Джамбула, но тело пока еще с нами, хотя страстно желает воссоединиться с душой. Сегодня их с Вовой очередь дежурить, и Гена пристает ко всем с просьбой подежурить за него, пока он сгоняет в Иркутск. Нам, однако, совсем не хочется отпускать Гену невесть куда и без охраны, и поэтому просьбам его никто не внемлет.
|
|
|
