06.08.03

Ночью впервые за весь поход мне приснился сон. Смотреть его было приятно во всех отношениях. Но не по той причине, о которой вы подумали. Просто он был великолепен! Цветная широкоформатная эпопея, будучи увековечена на большом экране могла бы претендовать на премии Оскар как минимум, за операторскую работу. Мне снился отважный хоббит Фродо Баггинс. Через топкие болота и жаркие пустыни, через таежные заросли и буреломы, через ледяные торосы и темные пещёры он вел свое Братство Кольца в экологическую экспедицию, закрывать Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат, чтобы предотвратить загрязнение уникального природного феномена, мирового хранилища чистейшей пресной воды.

Утром разбираем лагерь с огромным сожалением. Место отличное, жаль отсюда уходить. Но уходить надо.

Все Малое Море закрыто туманом. Туман висит на ветвях лиственниц. Туман лежит на прибрежных скалах. Туман в нашем лагере. И мы, нагруженные вещами, поднимаемся по склону, как ежики в тумане. И даже пыхтим, как ежики. Затащить на крутой склон велосипед вместе с рюкзаком рискнул только двужильный Гена, остальные ходят "челноком", поднимая снаряжение по отдельности. Наконец, все наверху, рюкзаки крепко притянуты резинками к багажникам, решаем посидеть на дорожку, и, заодно, чуть передохнуть после подъема.

Пока Вова, Гена и Олег смолят утренние сигареты, Аня с ВК валяются на травке, я сижу и думаю, как усовершенствовать наколенники. Они так и норовят съехать вниз по ноге. Спрашиваю Аню, не лежит ли у нее где-нибудь на дне рюкзака такая важная деталь туалета, как пояс с резинками. Типа того, какими любят щеголять красотки на страницах журналов для мужчин. Аня смущенно захихикала. А потом, чуть подумав, сообщила мне, что пояса эти давно вышли из моды, и сейчас ими пользуются исключительно ночные бабочки для привлечения клиентов. "Вот незадача!" – подумал я, пытаясь растянуть резинку носка на толщину своего плотного велосипедистского бедра. Та трещала и поддавалась с большим трудом.

Наверху дует ветерок, совсем слабый. Тумана здесь нет. Нет, впрочем, и солнца. Небо в плотной дымке. Метров через 300 выезжаем на большую дорогу и первые два километра откровенно досыпаем. Знакомая со вчерашнего дня дорога идет под гору, в падь Узуры. Проснуться, однако, пришлось скоро. Дорога раздвоилась. Налево, плавным изгибом, она ушла к поселку. А прямо перед нами вырос крутой полуторакилометровый подъем. Напрягаться лень, слезаем с велосипедов и идем пешком. Едет только Гена, который такие подъемы просто не замечает.

Местность наверху радикально отличается от той, которую мы видели всего в километре позади. Здесь уже полно деревьев, которые на отдельных участках сбиваются в небольшие лесочки. Мы то въезжаем на пригорки, и тогда справа во всей красе видно бесконечное белое море тумана, все ещё стоящего над озером, то спускаемся в лощины, и тогда ныряем в волны этого туманного моря, которые растекаются по этим лощинам далеко вглубь острова.

Проезжаем огромный овраг. Спуск по склону целый километр, потом столько же подъем. На спуске обгоняем туриста – одиночку, который не спеша бредет в ту же сторону, что и мы. На подъеме опять идем пешком, и турист обгоняет нас, но наверху мы вновь демонстрируем мощь человеческого гения, много лет назад сделавшего замечательное изобретение - колесо.

За оврагом начинается сплошной лес. Справа от дороги видны следы пожара: земля черна от углей и золы. Черны стволы сосен и лиственниц, кроны желтеют сухими иголками. Зато слева от дороги все отлично. Переползти через дорогу огонь не смог.

У границы леса начинается чернозем. На дороге глубокая колея, а все пространство вокруг дороги густо исполосовано автомобильными следами. Кое-где следы идут даже между деревьев, непонятно даже, как там вообще кто-то смог проехать. Глядя на судорожные изгибы этих следов, словно нарисованные рукой наркомана в период ломки, и ямы от пробуксовок, отчетливо представляешь, как непрост этот участок в дождливую погоду. Да ещё там и сям из колеи торчат выдранные из земли колесами корни деревьев. Приходится ехать очень осторожно.

Традиционно еду последним. И поэтому нарываюсь на щелчок фотоаппарата. На обочине дороги сидят парень с девчонкой. При виде нашей группы парень схватился за фотоаппарат, но пока готовил камеру к съемке, все успели проехать мимо, остался один я. Чувствуя к своей персоне внимание, считаю своим долгом подъехать, и засвидетельствовать свое почтение.

А дорога проявляет чудеса непостоянства. И сухой, укатанный чернозем, к которому только начали привыкать, уже сменился песком. Чем дальше, тем рыхлее становится песок, и тем тяжелее ехать. Спасает только то, что дорога идет под гору. И даже это обстоятельство не сильно помогает. Стоит только остановиться, как нас тут же нагоняет турист - одиночка, которого мы уже обгоняли перед въездом в лес.

Где-то в центре леса выезжаем к берегу. Здесь очередной лагерь отдыхающих. Снова куча машин и палаток под деревьями. Снова соревнования: Чья автомагнитола мощнее . Но, в отличие от ранее виденных подобных лагерей, цивилизация здесь находится на совершенно недосягаемом для последних уровне. За лагерем, на полянке у дороги в землю вкопана пара столбов, на которых натянута волейбольная сетка. А ещё дальше, за дорогой, совершенно уж непостижимая для здешних мест вещь – контейнер для мусора. Меня, как старого сочувствующего "зеленому" движению, не может не радовать такая продвинутость местной администрации в вопросах экологии. Правда, ей предстоит ещё многому научиться в этой области. Потому что поставить контейнер они поставили, а что делать, когда он наполнится, ещё не знают. И стоит этот контейнер, едва выглядывая краями из под кучи бумаг, пластиковых пакетов, пустых бутылок и прочих чрезвычайно полезных для каждого уважающего себя бомжа предметов, дожидаясь, пока администрация завершит таки свой экологический ликбез.

За лагерем рыхлость дорожного покрытия превысила критическое значение. Я ещё выезжаю кое-где за счет широких шин, Гена за счет здоровья, а остальные идут пешком. Как обычно в таких случаях, больше всех достается Ане, с ее узкими спортивными однотрубками.

На дороге полдень – местный час пик. Навстречу все чаще попадаются машины с туристами. Как правило, вся техника полноприводная, на другой здесь просто не проехать. Из встречного Лендровера, набитого пассажирами под завязку, нам радостно машут руками. Водитель выскакивает, и начинает оживленно трясти всем руки. Оказывается, нас здесь уже знают. Начинаю чувствовать себя поп-звездой, но Гена меня обламывает. Водитель – один из вчерашних рыбаков. Гена, как коллега, общался с ними много больше моего, и успел познакомиться.

Выезжаем в бухту Песчаную. Лес расступается, с горы видны десяток полуразрушенных домиков и длинный деревянный причал у берега. Песок здесь такой, что невозможно не только ехать, но и идти, ноги проваливаются в рыхлый песок по щиколотку. Нас вновь обгоняет уже знакомый турист - одиночка. Ему легче, чем нам. Не нужно тащить по песку велосипед, и он уходит вперед навсегда. То ли в Песчаном он сел на попутку, то ли остановился на отдых где-то на огромном пляже, но больше мы его не видели.

Спускаемся к деревне. Зрелище душераздирающее. Из всех домов жилых три-четыре, остальные – просто жалкие остовы, полуразобранные, полуразвалившиеся. Заборы, ничего не ограждающие. Печки, ничего не обогревающие. Электрические столбы без электричества. И кругом сплошной песок.

Когда-то давно, в начале прошлого века царское правительство собиралось строить здесь каторжную тюрьму, но так и не построило. Зато позже, уже в пятидесятых годах, здесь построили рыбацкий поселок. Однако, не прошло и двадцати лет, как его почти полностью засыпало песком, и большинство жителей его покинуло.

А жаль, место-то красивое. Эдакий пляжик площадью в три квадратных километра с высокими, живописными дюнами. Это самый большой песчаный участок на всем западном берегу Байкала. Только в этом месте растет растение, которое не встречается больше нигде в мире – астрагал ольхонский. И здесь я, наконец, нашел чабрец. Чахлый, низкорослый, но зато много. Обрадовался, и нарвал целый полиэтиленовый пакет.

За деревней дорога стала пожестче, но зато начался крутой подъем. Песок порядком надоел, хотя прошли по нему каких-то шесть километров. Наконец, долгожданная твердая дорога. На небольшой полянке, на опушке леса, под огромными соснами устраиваем привал и долго вытряхиваем песок из штанин, ботинок и прочих частей туалета. В очередной раз поражаемся переменчивости ольхонских пейзажей. Только что лезли по рыхлому сухому песку, а тут, всего через полкилометра, грязь и обширные лужи на дороге.

Выезжаем из леса. Примерно в километре за лесом овраг, а перед оврагом аж три сэргэ. Подъезжаем, оставляем монетку. По обилию бутылочных осколков чувствуется, что брызгает здесь народ по серьезному.

Проезжаем овраг, и по длинному песчаному спуску сползаем к деревне Халгай. Место, хотя и более обжитое, чем Песчаное, но не менее унылое. Пейзаж вновь резко поменялся, лес виден только вдали, на вершинах сопок, а здесь выжженная степь. В степи торчат электрические столбы без проводов – остатки линии в Песчаное. Кладбище на совершенно голом склоне холма, без единого деревца, кустика, и даже цветочка смотрится совершенно посторонним предметом, как журнал Пентхауз в руках у Папы Римского. И, несмотря на то, что дома здесь явно обжитые, не видно ни одного местного жителя, ни одной скотины, и ни одной собаки. Только за деревней, в очередном овраге повстречался нам мотоцикл с огромной деревянной коляской, битком набитой развеселой местной молодежью.

Здесь, в Халгае, мы запланировали остановку на обед. В путеводителе рассказывается про шикарный песчаный пляж в Улан-Хушунском заливе, недалеко от деревни. Но прикинули, сколько ехать от основной дороги до этого пляжа (а все дороги здесь, в степи, отлично видны на несколько километров), заленились, и решили обед отложить до более удачных мест, где берег был бы расположен поближе к дороге.

За селом котловина, похожая на огромную сковороду. И жариться бы нам на этой сковороде, словно грешникам в аду, кабы не плотная дымка на небе, закрывающая солнце. Боги Ольхона благоволят к нам. Наше неумелое, но от чистого сердца брызганье и нехитрые подношения их вполне устраивают. И даже, стоило подумать, что стало жарковато, и не помешал бы легкий прохладный ветерок в спину, как ветерок тут же подул, причем именно с заказанными характеристиками.

А овраги следуют один за другим, через каждые два-три километра. И в верхней точке каждого подъема обязательно стоят столб - сэргэ. Мы так привыкли к ним, что перестали обращать на них внимание. И не то, чтобы брызнуть по настоящему, даже монетки бросать перестали. За что очень скоро поплатились. Когда вдали показалось село Харанцы, и просматривались уже спуски к берегу, туда, где посреди залива Баян-Шунген торчат скалы острова Едор, снова лопнула покрышка на многострадальном заднем колесе у главного нашего грешника, Геннадия.

Главмех неторопливо и основательно принялся за работу, а остальные заскучали. Олег достал традиционную Беломорину. Аня уселась на обочине, и начала тихо горевать на тему несчастной женской доли, и какие все нехорошие, что бросили ее одну-одинешеньку в сыпучих песках. Гена достал из необъятного рюкзака очередную плитку шоколада и принялся всех угощать. Шоколада этого у него в рюкзаке целые залежи, пригодные к разработке промышленным способом. Он везет его от самой Тулы, и, стоит нам остановиться на минутку, тут же начинается раздача.

Обертку от шоколада Гена бросил на землю. Я возмутился, и потребовал, чтобы он прекратил загаживать святое место. Гена критику воспринял, и решил исправить свою ошибку. Но чуть было не сделал ещё хуже. Бумажку он поджег, и от нее чуть было не загорелась вся степь. Сухая трава вспыхнула очень весело, хорошо, что мы вовремя среагировали, и затоптали пламя.

Пока Вова ремонтирует велосипед, смотрю в путеводитель и на карту. В путеводителе написано, что у Харанцов начинается великолепный песчаный пляж Сарайского залива… Песчаные валы скрывают уютные поляны, окруженные сосновым лесом… Чтобы добраться до пляжа, нужно за поселком повернуть к берегу. До поселка километра два, и я предлагаю совместить обед с валянием на великолепном песчаном пляже. Народ, у которого незапланированная остановка оттянула обед минимум на час, предложение воспринял с пониманием, но несколько настороженно.

Наконец, ремонт закончен, и мы спускаемся к Харанцам. Перед поселком переезжаем вброд большой ручей, первый и единственный за все почти сто километров дороги по острову. Перед деревней в чистом поле одинокая могилка, огороженная железной оградой, и я отвлекаюсь, чтобы посмотреть, кто там похоронен. На табличке ничего не говорящее мне женское имя и дата, относящаяся к периоду становления Советской власти в Сибири. Пока догоняю остальных, они уже успели спросить дорогу у старухи – эвенкийки, и дружно потянулись куда-то в поселок.

Я уверен, что нам туда не надо, и что всего в нескольких сотнях метров желанный берег, и потому ору вслед группе, чтобы возвращались, что нужно ехать вперед. Но все без толку. Зато на шум реагирует один из местных. В запале я не обратил внимания на детскую коляску, которую катят пара молодых парней - эйвенков, и один из них, достав ножик (нулевой номер, четверть метра длиной), прозрачно намекает, что нужно бы мне быть поскромней, и вести себя потише. В рюкзаке у меня лежит ножик не сильно короче, но устраивать поножовщину нет ни времени, ни желания, и я, на ходу извинившись, продолжаю свою погоню.

Наконец, догоняю. Народ стоит на небольшой площади у местного сельпо. ВК готовит мешки под хлеб. Вчера он получил выговор от Олега, решившего, что хлеба у нас не хватает, и сейчас пытается реабилитироваться. Гена же заявляет, что ему срочно нужны сигареты, и что без них он дальше не поедет. На мой же скромный взгляд для обеда нам вполне хватит той буханки, которая лежит в рюкзаке у ВК, а на вечер вполне можно отовариться в Хужире, до которого осталось менее десяти километров. Да и Гена может вполне обойтись час без сигарет, на крайний случай привычно стрельнет у Олега или Вовы. И эту точку зрения я упорно пытаюсь донести до своих товарищей, которые соображают почему-то очень медленно. Наверное, из-за чувства голода.

Все же удается убедить их, что надпись на дверях сельпо: "Перерыв на обед с 14:00 до 15:00" ещё ни о чем не говорит. ещё больше убеждает висящий на дверях большой замок. Решаем все же, что лучше ехать и обедать, чем ждать неизвестно чего и неизвестно сколько. Пытаемся разузнать у местного населения дорогу к берегу. Но все, почему-то, указывают в разные стороны. Тогда мы посмотрели на карту, увидели черные квадратики на берегу с надписью: "пионерлаг." и стали спрашивать дорогу к пионерлагерю. Однако, это ничуть не помогло. Все равно кто-то указывал в сторону, откуда мы приехали, другие туда, куда нам только предстоит ехать, а некоторые вообще говорили, что никакого пионерлагеря сейчас нет.

Поехали, было, наугад, но все же здравый смысл взял верх, мы развернулись, и вернулись, наконец, на дорогу. За деревней огромная травянистая площадка аэродрома, а за ней развилка. Прямо идет дорога, которая в путеводителе называется "улучшенная". Направо присыпанная песком грунтовка к берегу. Та самая, куда я планировал ехать с самого начала. Поругиваясь про себя из-за потерянного часа, поворачиваю направо. Но тут закапризничал Олег. Бросил велосипед прямо на обочине, и заявил, что никуда он не поедет, пока не пообедает.

На мой взгляд, обед на берегу Байкала был бы гораздо романтичнее, чем на усеянной сосновыми шишками и коровьими лепешками лесной опушке. Да и руки перед едой помыть не помешало бы. Но с Олегом спорить не стали. Выбрали место, где дерьма было поменьше, шишки сгребли в сторону, раскинули самобранку. Я вспомнил, что Олег со вчерашнего дня жалуется на нехватку хлеба. Для меня же что есть хлеб, что нету, абсолютно безразлично, и я решил задобрить недовольных. Взял из своей пайки небольшой кусок, а остальное попытался отдать Олегу. Но успокоить Олега не так-то просто. Отшвырнув предложенный хлеб он заявил, что в подачках не нуждается, а просто стоит за порядок.

Остаток обеда прошел в напряженном молчании. Даже обычный послеобеденный расслабон закончился как-то слишком быстро. Я предложил все же проехать берегом, но Олег заявил, что песка он на сегодня уже наелся, и ехать нужно по основной дороге. Поехали по основной. На мой взгляд она была не намного лучше песка, да к тому же песка того на ней было немеряно. Петляя от обочины к обочине в поисках участков потверже, я вновь мысленно предаюсь философским рассуждениям о качестве байкальских дорог. Основная мысль рассуждений: Если это дорога улучшенная, то какие же должны быть дороги ухудшенные .

К Хужиру скатились минут через двадцать. От развилки дорога идет чуть в гору, а потом длинный пологий спуск до самого поселка. И я тема моих философских изысканий плавно сползла на более традиционную: что все в мире суета сует, и нафиг, спрашивается, было суетиться, к чему были полуторачасовые споры и взаимные обиды, когда ехать оставалось всего-навсего паршивых полчаса.

Въезжаем в короткий подъем, и оказываемся на большой треугольной площади. Вокруг полно кафешек и магазинов, в первый же из которых ныряет Гена, быстро выскакивает оттуда с пачкой сигарет, и, усевшись тут же на лавочке, с блаженной улыбкой закуривает. Остальные облюбовали другой магазин, и я, закончив караулить Генин велосипед, присоединяюсь к ним. Магазин большой и богатый. Есть все: продукты, одежда, галантерея с парфюмерией, спорттовары, автомотозапчасти и ещё куча всякой всячины. Нет только одного. Электричества. Погруженный в полутьму магазин напоминает оттого пещёру Али-Бабы.

При виде продуктов у ВК тут же начался привычный завхозовский зуд в руках, и он начал приценяться к тушенке, выискивая привычную уже улан-удинскую, к хлебу, сыру, и прочему. А я купил традиционную бутылочку Адмирала Колчака и вышел на улицу, чтобы осмотреться.

Хужир – самый крупный населенный пункт Ольхона. Из полутора тысяч островитян здесь живет около тысячи двухсот. Ухоженные деревянные домики поднимаются от площади по склонам стоящего на берегу холма. На самой вершине холма стоят какие-то мачты. Похоже на метеостанцию. По чистым и опрятным улицам кучками и поодиночке бродят туристы с рюкзаками за спиной. Другие туристы сидят по обочинам дороги на рюкзаках, дожидаясь попутного транспорта.

На заборе возле магазина прибит обширный рекламный щит, по которому можно не сходя с места получить кучу информации как об экономике поселка, так и о его культурной и общественно – политической жизни. Экономика, в основном, представлена двумя отраслями: рыболовством и туризмом. Листки, начинающиеся разнообразно: "Продам рыбу", "Омуль соленый", "Омуль горячего копчения", "Сиг и омуль", и заканчивающиеся стандартным: "Обращаться по адресу такому-то" не помещаются на щите и потому висят ещё и вокруг него, на заборе, вперемешку с объявлениями о сдаче квартир, услугах турбаз и турагенств, прокате туристического и спортивного инвентаря.

Тут же, на щите, висят афиши, из которых видно, что культурная жизнь в поселке бьет ключом. На тысячу двести жителей здесь два театра. Театр драмы и комедии В университетской роще ставит Лесю Украинку, "Мавка - лесная песня". В народном театре Алые паруса комедия "Самозванец". Рядом с афишами театров висят приглашения на выставку народного художественного творчества и музыкальный фестиваль.

Пока я читал афиши и поражался широте духовных интересов местного населения, Гена почитал рыбные объявления и тут же укатил на рыбалку, по указанным адресам. Мы с Аней решаем сразу заняться формальностями, дать телеграмму в Тулу и сделать отметку в маршрутной книжке. Наученные баргузинским опытом, отмечать маршрутку едем в местную администрацию. Она располагается в небольшом зеленом домике, скромно притулившимся у огромного плаката с надписями: "Мы не хотим жить на помойке!", "Давай соберем мусор!" и "Вы хотите, чтобы Ольхон стал сплошной свалкой?". Секретарша в администрации штамп в маршрутку влепила не глядя, для нее это дело привычное.

Из администрации едем на почту, расположенную в соседнем переулке. Аня остается караулить велосипеды, а я вхожу в темную комнату с деревянной перегородкой. На почте электричества также нет. Спрашиваю у местного почтмейстера, дамы бальзаковского возраста, можно ли позвонить по телефону. Дама оживляется, и начинает рассказывать, что телефона на почте нет, но если хочется позвонить, нужно ехать на турбазу, здесь недалеко. На турбазе нужно найти хозяина, некоего Никиту Бенчарова. У него есть единственный на весь остров телефон, спутниковый. И по этому телефону можно позвонить куда угодно.

Фамилия Бенчаров где-то мне встречалась. Достаю путеводитель, и читаю, что это бывший чемпион СССР по настольному теннису, а теперь владелец крупнейшей частной турбазы на Ольхоне, с баней, спортзалом, отличной кухней, прокатом лошадей и горных велосипедов.

При всем уважении к Никите ехать на турбазу лень, решаю ограничиться телеграммой домой. Беру бланк и начинаю заполнять. Краем уха слышу, как очередная посетительница просит у почтмейстерши суп в пакетиках. На мой взгляд спрашивать на почте суп настолько же абсурдно, как, например, в арбузы в аптеке, и поэтому разговор привлекает мое внимание, решаю, что заявилась местная сумасшедшая. Однако почтмейстерша, ничуть не удивившись, отвечает, что супа сегодня нет, но есть отличное свежее сало. Посетительница радостно берет шматок, спрашивает ещё какой-то водички, потом лука, тушенки. Набрав полную авоську, заявляет, что денег у нее нету. Но для почтмейстерши и это не сюрприз. Она достает из ящика стола большую конторскую книгу, и аккуратным почерком делает в ней долговую запись, после чего посетительница, довольная, уходит.

Отдаю заполненный бланк, плачу деньги, выхожу на улицу. Теперь моя очередь караулить велосипеды, пока Аня дает телеграмму в турклуб. Сижу на крылечке и глазею по сторонам. Мимо почты проезжает на велосипедах стайка девочек лет двадцати. Все, как одна, в коротких шортиках, и маечках с открытыми животиками. Отмечаю про себя, что нужно бы сгонять за Геной, он бы это зрелище оценил, а сам больше сморю на велосипеды. Это новенькие, блестящие маунтин-байки, на порядок навороченнее, чем мой. Но вид у девчонок совсем не спортивный, посадка не та, техника педалирования слабовата. Наверное, это туристки с турбазы Бенчарова на прокатной технике.

Возвращаемся к магазину. Гена стоит с большим пакетом и пахнет рыбой. На героя-любовника не похож, и я решаю про девочек промолчать. Обсуждаем, где вставать на ночлег. Когда подъезжали к поселку, то видели метрах в пятистах песчаный берег, поросший сосновым лесом. Это тот самый "великолепный песчаный пляж Сарайского залива", на который не поехали в Харанцах. Олег протестует и на этот раз, но сейчас достойной альтернативы нет, впереди неизвестность, а здесь, хоть и песок, но место достойное. Поэтому возвращаемся назад и едем к берегу.

Въезжаем в песчаные дюны, поросшие сосной и лиственницей. Здесь снова полно отдыхающих. Опять гремит музыка, где-то за деревьями слышны удары волейбольного мяча, перемежаемые криками игроков. Однако размеры пляжа громадны, и место нашли без проблем.

Проблемы начались чуть позже. Вскоре выяснилось, что на площади в несколько квадратных километров и на высоте до трех метров в Сарайских дюнах не осталось ни единой сухой веточки. Все, что горит, туристы смели начисто. Выше трех метров сухие ветки торчат, но, чтобы влезть на гладкие стволы сосен и лиственниц, нужно либо иметь электромонтерские кошки, либо быть орангутангом. Четверть часа поисков дали лишь несколько сухих палочек, небольшой кусок доски–сороковки и кучку сырых веток, вместе со свежей, зеленой хвоей, которые кто-то обрубил с толстого сучка и выбросил за ненадобностью. Пришлось мыслить технически. Я нашел длинную палку с крючком на конце и трехметровый предел был с легкостью преодолен. Крючком удобно ломать сухие ветки на большой высоте, и вскоре у костра уже возвышался ворох хвороста достаточного размера.

По случаю прибытия в культурный центр ужин решили приготовить соответствующий. Вместо приевшихся уже пакетиков "Cупа куриного с вермишелью" откопали у меня в рюкзаке "Гуляш по-венгерски". Вместо традиционного сала порезали свежей колбаски, а Гена притащил пакет нежного, свежезасоленного омуля. ВК ещё посокрушался, что не удалось побаловать народ вареной картошкой и свежей морковкой. В Хужире он попытался, было, прицениться к этим плодам местных огородов, но качество продукта было такое низкое, а цены такими высокими, что из всего ассортимента сельхозпродукции пришлось ограничиться исключительно луком репчатым.

Итак, царский ужин уже разложен на самобранке, спирт в кружке разбавлен в требуемой пропорции, и мы уже приготовились насладиться, но тут обнаруживаем, что исчезла Аня. Начать без командира не решились (дисциплина, туды ее в качель), и пятеро голодных мужиков долго прыгают вокруг заставленной яствами скатерти, глотая обильную слюну, и отгоняя здоровенных черных муравьев. Эти сколь любопытные, столь и нахальные представители отряда перепончатокрылых так и крутятся вокруг стола. А размер у них такой, что боимся, как бы не начали таскать колбасу целыми палками. Нигде раньше я не встречал таких здоровенных муравьев.

Наконец, появляется Аня. Она вся светится от счастья. Дорвалась, таки, до относительно теплой (градусов пятнадцать) воды, и устроила себе праздник Мойдодыра. И такая она была радостная, что никто даже не сказал ей худого слова. Хотя чуть ранее некоторые с голодухи и пытались активно возмущаться.

Натрескались от души. После ужина я решил продлить себе праздник, и заварил пучок собранного в Песчаной чабреца. Долго смакую душистый напиток. Успел выпить литра полтора, пока меня не застукали ВК с Геной. Тут же высказали мне порицание, что не заварил на их долю. Странно, когда я носился с пакетом травы, как дурень с писаной торбой, и кричал: "Кому чаю из чабреца?", никто даже не соизволил обратить внимания. А теперь на тебе.

После ужина каждый занялся своим делом. Олег пошел гулять по берегу. Туркин дочитывает купленную ещё в Баргузине газету. Аня, развесив между сосен свежепостиранные вещи, традиционно уселась спиной к лагерю, в некотором отдалении, и что-то шьет. Гена традиционно лечится. Вытащил из Аниного рюкзака аптечку, и уже успел растереть спину Капсикамом. Теперь занимается руками. Ещё где-то на третий – четвертый день похода я обратил внимание на красные, воспаленные и потрескавшиеся от влаги и грязи Генины руки, и попросил Аню выдать ему тюбик с Эпланом – неплохим заживляющим и противовоспалительным средством. Мазь помогла, и теперь Генины руки почти в порядке. Гена доволен, и кричит из палатки Ане: "Какая у тебя замечательная аптечка. Я тебя за нее поцелую!". Однако Аня, относящаяся к Гене с тенденциозной претензионностью, ворчит: "Гена, целоваться с тобой я не буду ни за что. Тем более, что аптечку Григорий комплектовал, и он же мазь тебе назначал". Радостный Гена орет: "Гриш, тогда я тебя поцелую". Вспоминаю, как плотоядно Гена рассылает воздушные поцелуи встречным мужикам, начинаю опасаться за собственное целомудрие. Посему быстро хватаю мыло с полотенцем, беру с собой в качестве охраны ВК и отчаливаю на берег, подальше от неуемного Гены.

У ВК после очередного брызганья началось словесное недержание. Всю дорогу из него так и сыплются спичи на самые разнообразные темы Начал он в миноре – со злобной критики моей зубной щетки, а также зубной пасты Пародонтол . Затем он прошелся по погоде, вспомнил бурятские дороги и, наконец, закончил в полном мажоре. Пламенной речью на медицинскую тематику: "Онанизм, как лучший способ профилактики простатита". Красноречием ВК превзошел самого Энди Таккера, который, как известно, мог уговорить целый город скучающих мужиков не потреблять спиртного. Речь же ВК зажигала настолько, что хотелось немедленно влиться в ряды плечистых парней, в буквальном смысле слова, не покладая рук трудящихся на ниве борьбы с чумой двадцатого века. И, если верить телерекламе, страшным бичом для каждого второго мужика старше сорока лет. Мешало одно. Только вышли на пляж, как подул сильный и холодный ветер. ВК ветра убоялся, и пошел назад, в лагерь. А я, несмотря на холод, с наслаждением поплескался в прохладной воде. После такого купанья главный объект онанизма скукожился настолько, что начать процесс не предоставлялось никакой возможности.

Смеркалось… Вернулся Олег, он успел сходить на мыс Шаманка, где расположена знаменитая Шаман-скала. Аня и ВК видели у лагеря бурундуков, и мы старательно рассовываем продукты по котлам, и заворачиваем их поглубже в пакеты. Вокруг звенит все та же попса. Волейболисты не прекращают игру даже в полной темноте. С приборами ночного видения, что ли они там играют? Так и засыпаем под стук волейбольного мяча и несущееся из десятков динамиков бодрое: "Тыц-тыц-тыц!".