08.08.03

К утру ветер ослабел, дождь прекратился. Хотя погода по-прежнему пасмурная. Собираю рюкзак и смотрю на большую кучу камней, которые я набрал вчера на пляже. Куча напоминает мне про генерала Лебедя с его известным выражением про чемодан без ручки: Нести тяжело, а бросить жалко . С сожалением выбрасываю почти все. Оставляю только камень, который уже назвал "богом Бурханом". Округлый серый камень, похожий на плоскую монгольскую рожицу, с черными точками вкраплений, напоминающих глаза и ноздри, и трещинкой внизу, напоминающей улыбающийся рот.

Выкапываю в песке глубокую яму, и начинаю сгребать туда остатки от костра, и весь скопившийся за два дня мусор. Аня с интересом смотрит, и говорит, что хватит, мол, и так хорошо. Отвечаю ей, что не могу бросить дело недоделанным, это старая шпионская привычка, не оставлять за собой следов. Аня отвечает, что есть люди, у которых привычки прямо противоположные. И вспоминает, как когда-то в Карелии в походе приболел Сережа Пантелеев. Некоторое время лежал в больнице, и потому не прошел часть маршрута. Чтобы восполнить пробел, решил пройти этот участок в одиночку, после завершения похода, когда остальные уже отправятся домой. Маршрут он прошел, и потом радостно рассказывал, с каким огромным удовольствием он ходил по следам группы, ночуя на тех же местах, и наступая в еще не успевшее засохнуть дерьмо.

Возвращаемся в поселок. Здесь разделились на две группы. Гена, ВК и я решаем посвятить утро детальному ознакомлению с Шаман-скалой. Олег, Вова и Аня ехать на мыс не захотели и остались в поселке. Мы же с ВК и Геной поворачиваем на улицу Пушкина (интересно, какое отношение он имеет к Байкалу, за исключением: "Во глубине сибирских руд…?"). В конце улицы на заборе красивый резной деревянный щит в полтора квадратных метра, в очередной раз извещающий нас о том, что мы находимся в святом месте, и призывающим в этом месте не гадить. Пока читали надпись, появилась группа мужиков с сумками, треногами и микрофонами. Увидев наши небритые, но с печатью интеллекта рожи, они немедленно установили аппаратуру, и стали нас снимать. Мы же изобразили на лицах напряженную работу мысли, дочитали плакат, сели в седла, и торжественно проследовали мимо операторов.

Сегодня на мысе куча народа, много иностранцев. На дороге, по которой раньше не смели ездить на лошадях, теперь стоят автомобили и микроавтобусы. Скользкие склоны продуло ветром, и по ним можно осторожно ходить. Гена остается наверху с велосипедами, а мы с ВК спускаемся по тропе, мимо увешанных лентами деревьев.

Перед скалой зеленая травянистая лужайка. На лужайке из камней выложены знаки, которые мы принимаем за шаманские: концентрические окружности, квадраты, скрещенные и расходящиеся прямые и т.п. Шаманские знаки перемежаются знаками вполне светскими: "Витя", "Коля" и в том же роде. Автографы продолжаются и дальше, ими расписаны обе скалы сверху донизу, и даже поверх знаменитого загадочного древнего наскального рисунка, в котором натуралист распознал бы ящерицу, поедающую стрекозу, уфолог – изображение космического корабля с фотонным двигателем, а я, так болид Формулы-1 (вид сверху), крупно написано: "Маша".

Полезли по скале вверх, пытаясь найти знаменитую пещеру. Но, наверное, так и не нашли бы ее, если бы нам не показали. Вход расположен со стороны моря, на половине высоты ближней к берегу скалы, и к нему нужно спускаться с седловины между двумя скалами по крутой и скользкой тропе. Дорогу нам показала молодая бурятка, и это говорит о том, что обычаи в Бурятии поменялись, ведь когда-то женщинам появляться здесь было строго-настрого запрещено.

Вход в пещеру представляет из себя узкую щель шириной около метра и высотой метра полтора. Полезли, было, внутрь, но вошли только в небольшую прихожую. Прихожую от пещеры отделяет небольшой каменный завал. Между камнями можно пролезть, но лаз перегорожен небольшим бревном, перевязанным лентами - заала. Дальше просматривается пещера, идущая вверх, и проходящая скалу насквозь. Делать без фонаря в пещере нечего, к тому же смущает загородка-бревно. Поэтому оставляем духам пещеры небольшой презент наличными, и возвращаемся назад.

В поселке нас ждет одинокая Аня, охраняющая велосипеды. Туркин зашел подкрепиться порцией поз. А Олег обнаружил неподалеку краеведческий музей и пошел поинтересоваться насчет экскурсии. Пока ждем их, Гена успевает притащить откуда-то очередной пакет с рыбой, а потом удаляется по направлению к расположенному здесь же небольшому базару.

Стоим втроем у велосипедов, когда замечаем незнакомого велотуриста. Вначале решаем, что подъехала московская группа, которая проходила Усть-Баргузин на сутки раньше нас. Радостно кричим: "Привет, коллеги!" и машем руками. Коллега подъезжает и здоровается с явным акцентом. Все ясно, иностранец. Тут уж моё: "Where are you from?" звучит безукоризненно. "Свизерлэнд" – отвечает коллега. "Швейцария?" - удивляюсь про себя. Вот уж не слышал, чтобы швейцарцы туризмом интересовались. Ну ладно немцы, их полно в любом более-менее туристком районе. А вот швейцарца вижу впервые.

Швейцарцу на вид лет тридцать-тридцать пять. Ростом чуть выше меня, черноус и худощав. На голове пышная копна курчавых волос. По-русски знает несколько фраз, все остальные заменяет энергичной жестикуляцией, сопровождаемой множеством междометий. Получается что-то в стиле: Михаил Светлов ту-ту-у-у! . Экипирован швейцарец отменно. На нем яркая черно-желтая велосипедная форма. Навороченный гонный велосипед со всех сторон обвешан сумками, мешками, баулами.

Начинаем активно общаться. Парень первым делом рассказывает, что выехал из Швейцарии четыре месяца назад, проехал Германию, Чехию, Польшу, переплыл на пароме Балтийское море, дальше из Финляндии в Питер, Москву, и так далее до Байкала. Проехал почти одиннадцать тысяч километров (в этом месте он потыкал пальцем в велокомпьютер, на котором зафиксирована более точная цифра – 10708 км.). Сейчас его путешествие закончено, и он догуливает последние пять дней перед отлетом на родину. Предыдущие три дня просидел на пляже у Харанцов (как раз в том месте, где мы позавчера собирались обедать, да так и не доехали), отдыхал и пережидал дождь.

ВК начинает ответный рассказ, про то, что отпуска у нас покороче, и поход у нас всего-навсего шестнадцать дней. Тут я злорадно замечаю по себя, что даже такой специалист в области английского, как ВК, делает ошибки не менее позорные, чем я, и вместо шестнадцати (sixteen) e у него выходитe sixty – шестьдесят. Ну и далее, как ехали от Улан-Удэ, как переправлялись на остров, про Хобой и Песчаное (Швейцарец туда не доехал).

Потихоньку подтягиваются остальные члены нашей группы. Первым примчался Гена. Швейцарец стоял к базару задом, и Гена из-за тонкой талии и пышной копны волос принял его за женщину, бросил мерить все, что висело и лежало на лотках, хотя еще оставалось непримерено не менее трети вещей, и тут же побежал знакомиться. Появился сытый Туркин, довольно отрыгиваясь свежими позами, вернулся из музея Олег, и все с интересом слушали рассказ парня в нашем с ВК переводе. Туркин даже попытался поучаствовать, и спросил у швейцарца: "Шпрехен зи дойч?", и когда тот радостно откликнулся: "Йа-йа!", Вова выложил вторую фразу: "Ихь шпрехе дойч, абер зер шлехьт". (Я говорю по-немецки, но очень плохо). Как он сам позже признался, эти две фразы составляют сто процентов его познаний в немецком. В общем, пообщались премило.

Олег сказал нам, что музей откроется только в два часа, и единогласно решаем, что музей подождет до следующего раза, ведь сейчас только начало двенадцатого. Тепло прощаемся со швейцарцем и покидаем Хужир.

За поселком последняя полоса дюн и небольшой лесок. Дальше, насколько видит глаз, сплошная степь, без единого деревца. По берегу тянутся остатки боевой славы какого-то предприятия. Полуразрушенные корпуса, остовы домов с пустыми проемами окон и дверей, сараи с провалившимися крышами. А потом начинается длиннющий подъем, и чем дальше, тем круче. За четыре километра пути набираем метров двести высоты. В общем-то немного, кабы не сильный встречно-боковой ветер да не улучшенная дорога. По поводу последней долго, злобно и смачно шутим, когда навстречу попадается мощный трактор Т-150, который тащит на прицепе бульдозер, а за бульдозером по дороге тащится оборванная гусеница. Вот так-то, такой дороги не выдерживает даже гусеничная техника.

Последний километр подъема идем пешком. Почти уже на вершине нас догоняет швейцарец. Идти пешком он не может, защелки на велотуфлях тут же забьются песком и поломаются, и он поднимается в гору танцовщицей , стоя на педалях и сильно вихляясь. На вершине подъема бросаем последний взгляд на Хужир, виднеющийся в десяти километрах позади и делаем групповое фото вместе со швейцарцем. Швейцарец фотографируется с удовольствием, и все больше напоминает мне Пантелеева, который так же накручивал в одиночку сотни километров, и у каждого примечательного объекта обязательно увековечивал на фотопленке собственный образ.

С другой стороны горы на много километров вперед просматривается западная часть Малого Моря. Сарма, хоть и умерил свою силу, но продолжает гонять над Байкалом тучи. На противоположном берегу залива плена дождя. Становится прохладно. Для того, чтобы утеплиться, не нахожу ничего лучше, чем вчерашняя половая тряпка. Сегодня утром я сжег очередные носки, собирался сжечь и футболку, которой мыл полы. Но для костра она была слишком мокрой, а выбрасывать не стал, чтобы не мусорить. Так и висела она у меня на рюкзаке, зацепленная за крепежную резинку. Сильный ветер быстро высушил ее, и вот теперь она вдруг пригодилась.

Дорога идет по сильно пересеченной степи. Смотрим на карту. Прямо по курсу у нас деревня Семь Сосен. Решаем, что под соснами отдохнем и, заодно, перекусим. Но, когда за очередной горой нам открываются приютившиеся на совершенно голом склоне несколько убогих домишек, становится понятно, что от сосен осталось только название. Немного разочарованные, прямо тут же съезжаем с дороги и устраиваем небольшой пикник на обочине.

Последними подъезжают Гена и швейцарец. Они всю дорогу едут рядом, и Гена общается с ним почти непрерывно, и, судя по случайно услышанным обрывкам фраз, уже близок к тому, чтобы тут же, на дороге заключать для родного предприятия выгодные контракты. Но сейчас Гена волнуется. Записал иностранцу свой домашний адрес, и теперь боится, что где-нибудь на таможне адрес этот вместе с фамилией попадется на глаза какому-нибудь особо бдительному товарищу. И Гена, как сотрудник оборонного НИИ может за контакты с потенциальным противником поиметь неприятности.

Рассаживаемся вокруг скатерти, тут до нас доходит, что мы до сих пор даже не знаем имени нашего спутника. Спрашиваем: "What is your name?". Имя у швейцарца не какое-нибудь тривиальное, типа Жана, или Билла. Его зовут Гито, мы несколько раз переспрашиваем, чтобы убедиться, что он не Кито или Тито. Гито интересуется нашими именами, и мы представляемся, причем Аня кокетливо заявляет: "My name is Ann". Получается это у нее так лихо, что мы не выдерживаем, и начинаем весело смеяться. Аня обижается, и заявляет, что ни фига мы в иностранном языке не понимаем, и что так ее учили в школе.

Гито достает из сумок швейцарский сыр и бананы. Мы - традиционное сало и орешки с изюмом. Орешки Гито берет с удовольствием, а вот от сала отказывается так энергично, будто не швейцарец он вовсе, а мусульманин, или вообще какой-нибудь иудей. Его испуганное: "No salo! No Salo!" было настолько эмоционально, что даже вошло у нас в присказку до конца похода.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Причем, не скоро в буквальном смысле. Потому что разгоняться на спусках не дают песок и камни, а про скорость на подъемах вообще говорить не приходится. В подъемы идем пешком. Правда, теряем при этом немного. Швейцарец, въезжающий на подъемы на велосипеде, намного опередить нас не в состоянии, и маячит чуть впереди, энергично пританцовывая вверх-вниз на педалях. Со спины он напоминает большую заводную лягушку из далёкого босоногого детства, у которой нужно было покрутить в пузе ключик, и тогда она начинала весело подпрыгивать. Вообще, в седле швейцарец сидит на удивление мало. И на редких гладких участках, а местами и на спусках, едет все той же размашистой "танцовщицей".

Наконец, последний полуторакилометровый подъем по берегу залива Загли. Залив этот, кстати, примечателен тем, что это самое солнечное место во всей немаленькой Иркутской области. Солнце бывает здесь примерно сто дней в году, а осадков здесь примерно столько же, сколько в пустынных степях Казахстана. Сейчас в заливе торчит куча суденышек, которые спрятались от вчерашнего шторма.

За подъемом крутой двухкилометровый спуск, и вот он, долгожданный причал парома. Причал представляется нам местом, где мы получим избавление от мук ольхонских дорог. Паром на другой стороне пролива, и сорок минут, пока ждем его, посвящаем детальному знакомству со снаряжением швейцарца. Гито экспрессивно объясняет работу какого-то хитрого узла: "Тут тр-р-р, это фьюить, там хр-р-р, геар шифтс и ту-ту-у-у!". Наконец, видя озадаченные наши рожи, не выдерживает, лезет в сумку, и достает паспорт от велосипеда, где приведен чертеж. Оказывается, это хитрая система переключения передач. "Изобрели в Германии. Только три года, как делают", поясняет Гито, переходя на английский, который мы понимаем все же лучше, чем его русский.

Обращаясь к не владеющему английским Туркину: "Томск. Тут х-р-р, я фьюить" – тыча пальцем в раму – "Тут тоже хр-р-р! Алюминиум. Варить не можно". Для нас с ВК пересказывает то же по-английски. В районе Томска сверхнавороченная немецкая техника не выдержала российских дорог и поломалась. Колесо заклинило, падение было таким сильным, что от удара поломалась дорогая алюминиевая рама. В полевых условиях варить алюминий невозможно, пришлось доезжать на попутках до Томска, где, наконец, на каком-то заводе удалось найти нужное оборудование. На раме теперь заметный шов от сварки, а поломанное хайтековское колесо пришлось заменить на обыкновенное. Из-за этого переключение передач теперь не работает, и остаток дороги Гито проделал на постоянной передаче, "глухаре". Отсюда и странная манера езды.

Мое внимание привлекает закрепленная на руле деревянная дубинка, длиной сантиметров сорок и толщиной с руку. Спрашиваю: "Для собак?". "Для собак" – засмеявшись, соглашается швейцарец. Потом, вдруг, начинает рассказывать: "Русский резина плохо. Рвется быстро. Немецкий резина хорошо". На заднем колесе резина российская. На переднем родная, едет от самой Швейцарии.

Наконец, подходит паром с гордым названием Дорожник . На причал выпрыгивает молодой бурят, цепляет швартовый конец, и начинает командовать выгрузкой автомобилей. Те выезжают почему-то задом, каким-то непостижимым образом протискиваясь между перилами причала и очередью, ожидающей погрузку.

Пока мы вместе с небольшой толпой туристов грузимся на паром, пытаясь пристроить велосипеды так, чтобы они не мешали пассажирам, матрос командует погрузкой автомобилей. И тут та же ювелирная точность. Расстояние между стоящими машинами сантиметров пять. Наконец, последняя машина пристроена, пассажиры и водители вместе с немногочисленными пешеходами и совсем малочисленными велосипедистами в нашем лице расположились вдоль бортов и на верхней палубе.

Рядом со мной пристроилась развеселая компания автотуристов. Им явно нравится мой велосипед. Водитель из шикарного Ниссана объясняет своим спутникам, какая это крутая вещь, в Иркутске он видел такие, и обязательно себе купит. Для пущей убедительности он обращается ко мне: "Привет! Сколько такой велик стоит?". Я прикинул в уме, сколько может стоить мой семилетний прибалт, и честно признаюсь: "Думаю, сейчас штуки три-четыре". О-о-о! – мой собеседник смотрит на велосипед с еще большим уважением – "Четыре штуки баксов! Вещь!". Я, конечно, имел в виду не доллары, а родные российские рубли, но огорчать парня не стал, просто многозначительно надул щеки, и чуть задрал нос. Парень, для порядка, спросил еще, сколько у велосипеда передач, и, узнав, что двадцать одна, огорченно просмотрел на свой Ниссан . "А у меня только пять".

С парома выходим очень радостные. Во-первых, халява. Денег за перевоз не берут. Во-вторых полюбовались живописными видами пролива Ольхонские Ворота. В третьих на причале стояли лотки, на которых было полно свежего пива, причем по материковым ценам. Ну, и в четвертых за пристанью начался отличный асфальт. "О! Настоящая дорога!" – сказал радостно Гито. "Как в Швейцарии?" – уточнил я. "Как в Швейцарии!" – засмеявшись, подтвердил наш спутник.

Но самым счастливым оказался Гена. Ибо на пароме он встретил Ту, Единственную и Неповторимую. Идеал, который он искал всю свою сознательную жизнь. "Иринка разрешила в щечку поцеловать" – сообщил мне Гена заговорщическим тоном. И, пока мы, дожидаясь остальных, которые разбежались кто за пивом, кто в туалет, сидим с ним в кирпичной будке, какие обычно стоят на автобусных остановках, рассказывает, что Иринка была на Ольхоне в командировке, видела на острове двух змей, проживает она в Иркутске, на улице Джамбула, и пригласила Геннадия к себе в гости.

Подтянулись остальные, и тут вдруг выяснилось, что точка зрения, согласно которой главной нашей задачей на сегодняшний день была переправа на материк, верна лишь отчасти. И теперь, после переправы во весь рост встал вопрос: "А где же мы будем ночевать?" Тут же, на остановке, изучаем карту. Если верить ей, то неподалеку, на берегу залива Куркут, расположена турбаза. Туда и решили ехать на ночевку.

Поселок со странным названием МРС расположен между сопок. Вообще-то на карте он обозначен, как Сахюртэ, но, как оказалось, так называлось небольшое селение, возле которого когда-то построили межрайонную рыболовную станцию, сокращенно МРС. Вблизи нее стали строить дома для рабочих, и вскоре про Сахюртэ все забыли, и теперь даже на дорожном указателе написано лишь короткое слово из трех букв.

На окружающих поселок сопках виднеются светлые полосы – расходящиеся в разные стороны дороги, и мы решаем выяснить у местного населения, какая же из этих дорог ведет к нужной нам турбазе. Останавливаемся в торговом центре поселка, и, пока завхоз пополняет запасы продуктов, вылавливаем возле соседнего кафе парня-бурята лет двадцати, в белом поварском колпаке и белой куртке. Парень вышел из заведения на улицу покурить. И тут, на свою беду, попал прямо к нам в лапы. Мы мучили его распросами с четверть часа. То ли парень оказался туповат, и не понимал наших вопросов, то ли мы, уставшие после тяжелой дороги не могли понять его ответов, но только вместо того, чтобы конкретно показать пальцем, парень долго распинался, что, мол, да, есть турбаза. Но там такие горки, что на велосипеде не проехать. А когда мы говорим, что хорошо бы дорогу показать, а там мы сами разберемся, проедем или нет, парень начинает все по новой. Хорошо, что наш разговор услышал мужик, который выскочил из машины, чтобы купить чего-то там в магазине. От него мы, наконец, услышали толковый совет. Для того, чтобы попасть на турбазу, нам нужно проехать еще пять километров в сторону Иркутска, до перекрестка с указателем, и там повернуть направо.

За поселком асфальт кончается, и начинается все та же, уже порядком поднадоевшая улучшенная дорога. И идет эта дорога все в гору и в гору. Ползем, как черепахи, то и дело слезая с велосипедов, чтобы наиболее крутые участки пройти пешком. Едет только Гена, да за ним неизменной танцовщицей прыгает на педалях Гито. Пакет удовольствий удачно дополняют сильный встречно-боковой ветер и жгучее солнце. Последние два фактора взаимодействуют так причудливо, что непонятно, что делать, то ли мерзнуть, то ли изнывать от жары. На всякий случай вновь надеваю футболку - половую тряпку, которая высохла на солнце, продулась ветром, и даже стала как будто чище. Аня так устала, что и пешком идет очень тяжело, и постоянно отстает. К счастью, у Гены, который первым въезжает наверх, просыпаются, наконец, джентльменские чувства (очевидно, сказываются романтические настроения от свежей любви). Он, бросив свой велосипед наверху, возвращается и помогает Ане.

Однако, вместо обещанных пяти километров, идем уже семь, а долгожданного перекрестка все нет. Вокруг только склоны сопок, покрытые выжженной травой и торчащими там и сям отдельными деревьями и каменными глыбами. От усталости все сделались чрезвычайно ворчливыми, но деваться некуда, пока не доедем до воды, останавливаться нельзя.

Начинается спуск, и, наконец-то мы видим и долгожданную турбазу, и дорогу к ней. А еще великолепную панораму, достойную кисти лучших пейзажистов. Далеко на горизонте синеют склоны Приморского хребта, с лежащими на вершинах облаками. Чуть ближе голубая полоса Малого моря с зеленоватыми пятнами островков. Справа виден уголок Ольхона и часть пролива между островом и материком. А прямо перед нами длинный пологий склон пади, по которому обильно разбросаны полосы леса и отдельные деревья. Дойдя до уровня Байкала падь уходит дальше, под воду, и здесь километра на два протянулся между парой узких и длинных холмистых мысов залив Куркут, на берегу которого и виднеется искомая турбаза.

Но, против ожидания, вид вожделенной турбазы нас не обрадовал. Потому что, несмотря на усталость, соображалка еще работала. И эта соображалка услужливо предлагала нам живописные картины, как завтра утром мы, стряхивая с себя следы ночной истомы, с уровня моря снова лезем на эту проклятую гору… Робкие Анины попытки вернуть группу на путь истинный (по направлению к турбазе), вдребезги разбились о железную волю Туркина. Он уже ловит встречные машины, и опрашивает водителей, что там впереди за дорога, и есть ли где переночевать. По общему мнению, нам стоит спуститься вниз, там будет развилка. На ней повернуть направо, к поселку Черноруд, выехать на побережье в районе залива Мухор, и там уже искать стоянки. Несмотря на протесты Ани, садимся в седла и летим вниз, если можно назвать полетом виляние по песчаной дороге во-первых в поисках более-менее твердых участков, и во-вторых для того, чтобы объехать многочисленные булыжники, валяющиеся по всей дороге.

Когда поворачиваем на Черноруд, Аня ругается совсем громко и откровенно. Долгожданного берега не видно, дорога идет через какие-то болота, солнце клонится к закату, и не видно ни малейших перспектив на ночевку. К тому же Аня сильно устала. И поэтому постоянно твердит, что едем неизвестно куда, неизвестно зачем, и что зря она связалась с такими дураками, которые, вместо того, чтобы, как нормальные люди остановиться на ночлег, пока на улице еще светло, вытаращив глаза прут и прут вперед, и что скоро ночь, а конца дороге не видно… и так далее, в том же духе.

Наконец, среди болот обнаруживается более-менее сухое место, на обочине дороги, у мостика через ручей. И стоит на этом месте избушка, под названием Позная . Мы вздохнули с облегчением, что хоть готовить сегодня не придется, в особенности дежурные Гена с Вовой. Однако радовались рано. Разведка показала, что из съедобного в позной в этот поздний осталось только пиво и газировка. Пива, конечно, попили, и заодно узнали дорогу к берегу. До него оставалось километра полтора.

Но снова мы рано радовались. Из этих полутора километров по шоссе было всего метров триста. А остальное по отвратительной каменистой грунтовке, да к тому же еще и через крутую, хотя и невысокую гору. Да еще со склона Приморского хребта оторвалась тучка, и начала брызгать на нас противным холодным дождиком. Аню это окончательно добило, и на горку ее велосипед вытаскивал уже я, попутно выслушивая все то же непрекращающееся командирское ворчание.

Зато за горой взглядам нашим открылась замечательная картина. Перед нами во всем блеске лежит залив Мухор. Тучка, поняв, что остановить нас не удастся, куда-то убежала, и желто-оранжевое вечернее солнце теперь ярко освещает холмистые берега, покрытые лесом и изрезанные множеством маленьких заливчиков. По берегам видны домики турбаз, у одной из которых мы сейчас стоим. Плюс куча автомобилей и палаток. Мелководный залив, далеко уходящий вглубь берега от холодных байкальских вод, хорошо прогревается на солнце, и вода здесь самая теплая на всем Байкале. Все любители купаний едут именно сюда, и народу здесь бывает видимо – невидимо.

Наш богатый опыт подсказывает, что с дровами в этом месте у нас точно будут проблемы. Поэтому, едва найдя место для палаток, бросаем велосипеды и лезем по склону вверх, подальше от берега, где есть еще шанс набрать немного веток для костра. Да и для палаток место найти не так просто. Ровных площадок нет, и отдыхающим приходится вырубать на тяжелом каменистом склоне относительно ровные ступеньки, на которых они устраивают свои временные жилища. Сегодня пятница, народу пока относительно немного, и потому можно еще найти свободные места, хотя машины с отдыхающими все подъезжают и подъезжают.

Первый же взгляд на растущий по склону повыше лагеря лесок подтвердил наши опасения по поводу топлива. Казалось, здесь поработал какой-то садовник-мичуринец, причем залуженный Герой труда. На деревьях нет ни одной сухой веточки, и даже на земле не найти случайно обороненного сучка. Выметено все подчистую. Только поднявшись метров на сто пятьдесят выше лагеря и, изрядно запыхавшись от беготни, мне удалось набрать охапку хвороста. Но старался, как оказалось, напрасно. Предприимчивый Геннадий уже успел выпросить дров у соседей, и теперь суетится вокруг костра.

Рядом суетится Гито, собирая и настраивая примус. Меня это немного удивило. Как же, целый день совместно переносили все тяготы и невзгоды походной жизни, и вот теперь хавчик врозь. Пришлось объяснить ему, что это не дело, и ужинать он должен вместе с нами.

Гито обрадовался, без лишних разговоров убрал примус, и бросился к Геннадию помогать готовить ужин. По быстроте, с которой это было сделано, и по отсутствию лишних вопросов было понятно, что приглашения он ждал, и не получил его ранее просто по нашему недосмотру.

Пока готовился ужин, мы с Туркиным успели искупаться. Вода действительно теплая, градусов двадцать, и мы плескались долго и с удовольствием. Удалось даже поплавать, что поразительно контрастировало с нашими предыдущими купаниями, главными элементами которых было окунание, сопровождаемое веселым визгом, с последующим бодрым рывком в сторону берега. Здесь хоть и узкий, но отлично оборудованный пляж. Каменная лестница, тщательно вырубленная в невысоком обрывчике, уложенные у берега плоские камни, небольшой мостик. У берега привязана пара надувных лодок.

Чистые и бодрые мы возвратились к костру, не забыв прихватить бутылочку одного из двух основных ингредиентов фирменного напитка "Байкал". Последние запасы второго ингредиента уже лежали у стола. Все было готово к торжественному ужину, и по такому случаю Туркин напрягся, и, чтобы позвать гостя к столу, даже вспомнил третью немецкую фразу, тем самым перевыполняя норматив по знанию иностранных языков сразу на пятьдесят процентов: "Нэмэн зи плятц, битте". Дело был на мази, и на предложение "Хау эбоут э литтл уодка?", Гито радостно откликнулся: "О! Уодока! Я-я! Зер гут!" и, сбегав к палатке, притащил четыре банки пива. Вот ведь, иностранец, а понимает народную русскую мудрость: "Водка без пива – деньги на ветер". Наверное не прошло даром путешествие по бескрайним просторам нашей Родины.

Пока мы ходили за дровами и купались, ВК успел побеседовать со швейцарцем, и выяснил ряд деталей его биографии. Оказалось, что Гито по национальности немец, живет недалеко от Цюриха. Работает столяром. На работу ездит на велосипеде, почти тридцать километров в один конец. Чтобы совершить путешествие по России, взял на четыре месяца отпуск за свой счет.

Ужин, между тем, продолжался. Тяпнув "Байкала", Гито стал интенсивно угощать всех пивом. Холодное пиво шло с горячим супом не очень хорошо, и Туркин жестами предложил отдать оставшиеся две банки нам с ВК, как главным любителям и ценителям этого янтарного напитка. Причем показать на пальцах понятие любитель пива у него никак не получалось, и он спросил меня, как будет это звучать на английском. "Бир фан" объяснил я, скорее, на международном. "А! Бир-фанc!" – засмеялся немец, тыча в нас с ВК пальцем, повторил: "Бир-фанс, ю энд ю!", и щедро вылил нам в кружки остатки пива.

Между тем уже стемнело. Со всех сторон неслась бодрая музычка. Где-то пытались танцевать. Где-то запускали ракеты. Светились экраны маленьких телевизоров. Разрывая ночную темноту светом фар, подъезжали на автомашинах припозднившиеся отдыхающие, ища по берегу друзей и знакомых. Готовясь мыть посуду, Гена притащил свой фонарик – "Жучок", знаменитую модель эпохи дефицита на батарейки, с динамомашиной в рукоятке.

Увидев фонарь, Гито аж подскочил. "Но баттариз? Но баттариз?" – закричал он в полнейшем изумлении, и попросив у Гены сей нехитрый аппарат, тут же начал в упоении давить на рукоятку, зачарованно глядя на желтый свет лампочки. Видя такую реакцию мы переглянулись, и тут же решили сделать нашему зарубежному другу маленький подарок. Гену, как владельца фонаря, конечно никто не спросил, и я тут же объяснил Гито, что это презент, и он, счастливый, обнял свою новую игрушку, как малыш плюшевого мишку. А мы посочувствовали бедным европейцам, промышленность которых не в состоянии наладить даже производство таких вот немудреных фонариков, работающих без батареек. И на этой бодрой ноте мирно отошли ко сну.